.. как ее имя?
Боуман прочел зазывающую надпись: «Мадам Зеттерлинг», затем взглянул через стоянку автомобилей на тир. Распорядитель продолжал внимательно наблюдать за ним. Боуман последовал совету Сессиль и вошел в павильон. Мадам Зеттерлинг выглядела как старшая сестра Мари‑Антуанетт. Гадальные принадлежности состояли из колоды засаленных игральных карт, которые она тасовала и раскладывала с такой скоростью, что ее не впустили бы ни в одно казино в Европе; но предсказание судьбы было таким же. Точно такой же была и цена.
Сессиль, все еще улыбаясь, ожидала его снаружи. Ференц находился под аркой; он явно получал какую‑то информацию от распорядителя тира и внимательно слушал. Боуман снова протер свои очки.
– Да поможет нам Бог! – сказал он. – Ничего особенного, обычные выдумки гадалок. – Он надел очки. – И все же что‑то в этом есть. Однако предсказания моей женитьбы не имеют ничего общего с Ференцем. Абсолютно ничего.
– Что такое?
– Ваше сходство, – серьезно ответил Боуман, – с женщиной, на которой, предположительно, я женюсь.
– Подумать только! – Она удовлетворенно рассмеялась. – У вас оригинальный ум, мистер Боуман.
– Нейл, – поправил он.
И, не дожидаясь следующего совета, вошел в третий павильон. Насколько позволяла ситуация, при входе в него Боуман быстро оглянулся и увидел, как Ференц пожал плечами и направился в передний дворик.
Третья предсказательница судьбы обладала чертами трех ведьм из «Макбета». Она разложила карты и сообщила, что ему предстоит морское путешествие, где он встретит брюнетку с волосами черными как вороново крыло. И когда Боуман возразил, что через месяц женится на блондинке, она грустно взглянула на него и взяла деньги.
На лице Сессиль, которая явно рассматривала его как охотника до легких развлечений, играла презрительная усмешка.
– Какие еще потрясающие тайны раскрыты?
Боуман снова снял очки и недоуменно потряс головой: насколько он мог судить, он уже не являлся объектом наблюдения.
– Я ничего не понимаю. Она сказала, что отец моей будущей избранницы был великим мореплавателем, так же как и ее дед и прадед. Но мне это ничего не говорит!
Однако это хорошо было понятно Сессиль. Настроение ее изменилось, на лице появилась улыбка. Она растерянно взглянула на Боумана.
– Мой отец – адмирал, – медленно сказала она. – Дедушка тоже был адмиралом, как и прадедушка. Вы... Вы могли узнать это и до гадания.
– Конечно, конечно! У меня есть полное досье на каждую девушку, с которой я собираюсь познакомиться. Приходите ко мне в номер, и я покажу вам свои файлы. Я вожу их с собой в фургоне. Подождите, у меня есть кое‑что еще. Я цитирую: «У нее родинка в форме розы величиной с клубничку на таком месте, где ее никто не может увидеть...»
– Боже мой! Я не могла бы сказать об этом лучше, продолжайте, я слушаю. Может быть, вы скажете что‑нибудь и почище!
Но Боуман без всяких извинений и не объясняя причин, – впрочем, в этом в тот момент не было необходимости, – направился к четвертому павильону, единственному, который представлял для него интерес. Сессиль была настолько потрясена услышанным, что странное поведение Боумана отошло на второй план.
Помещение было тускло освещено единственным светильником, висевшим в углу. От слабой лампочки падало бледное пятно света на зеленое сукно стола и лежавшие на нем руки со сцепленными пальцами.
Женщины, которой принадлежали эти руки, не было видно: она сидела в тени, низко опустив голову. И все же нетрудно было заметить, что она не похожа ни на колдунью из «Макбета», ни на других ведьм‑гадалок. Это была юная девушка с золотисто‑каштановыми волосами, которые ниспадали ниже плеч; черты ее лица были почти неразличимы.
Это была юная девушка с золотисто‑каштановыми волосами, которые ниспадали ниже плеч; черты ее лица были почти неразличимы. Однако руки были определенно красивы.
Боуман опустился на стул возле девушки, посмотрел на колоду карт с надписью: «Графиня Мари ле Обэно».
– Вы действительно графиня? – спросил Боуман вежливо.
– Вы хотите, чтобы вам погадали по руке? Голос у нее был низким, мягким, мелодичным. Это была даже не леди Макбет, это была Корделия.
– Конечно.
Она взяла его правую руку в ладони, наклонилась над ней, опустив голову так низко, что ее золотисто‑каштановые волосы касались стола. Боуман сидел неподвижно, это было нелегко, но он не смел шелохнуться: две тяжелые слезы упали на его руку. Левой рукой он повернул висящий в углу светильник, и девушка подняла руку, закрываясь от света, но ему хватило времени рассмотреть, что лицо ее красиво, а большие карие глаза блестят от слез.
– Почему графиня Мари плачет?
– У вас длинная линия жизни.
– Почему вы плачете?
– Пожалуйста...
– Хорошо. Почему вы плачете, скажите, пожалуйста?
– Извините. Я расстроена.
– Вы хотите сказать, что у вас что‑то случилось?
– Пропал мой брат.
– Ваш брат? Я знаю, что пропал какой‑то Александре. Все говорят об этом. Это ваш брат? Его не нашли?
Она покачала головой. Ее золотисто‑каштановые волосы касались стола.
– А это ваша мать находится в большой кибитке, окрашенной в зелено‑белый цвет? Она кивнула, но не подняла глаз.
– Ну, зачем слезы? Ведь он не так долго отсутствует. Вот увидите, он скоро появится.
И опять девушка ничего не сказала. Она положила руки на стол, опустила на них голову и беззвучно, но так горько разрыдалась, что ее плечи неудержимо затряслись. Боуман, на лице которого появилось ожесточение, дотронулся до плеча молодой цыганки, поднялся и вышел.
Когда он появился с мрачным видом, Сессиль взглянула на него с некоторым беспокойством.
– Четверо детей, – сказал Боуман тихо. Он взял девушку за руку и повел через арку к переднему дворику.
Ле Гран Дюк в обществе блондинки разговаривал с цыганом крепкого телосложения и с обезображенным шрамами лицом. Он был одет в темные брюки и отороченную оборками не совсем свежую рубашку. Не обратив внимания на хмурый, неодобрительный взгляд Сессиль, Боуман остановился неподалеку.
– Тысяча благодарностей, мистер Коскис, тысяча благодарностей, – говорил ле Гран Дюк с выражением снисходительной любезности. – Очень интересно. Пойдем, Лила, моя дорогая. Хорошего понемножку. Я думаю, мы заработали право перекусить и немного выпить.
Боуман проследил, как они направились к ступенькам, ведущим в патио, затем повернулся и изучающе посмотрел на кибитку, окрашенную в зеленый и белый цвета.
Сессиль сказала:
– Нет.
Он удивленно посмотрел на нее:
– А что плохого в том, чтобы помочь скорбящей матери? Может быть, я смогу успокоить ее, помочь ей чем‑то, возможно, даже принять участие в поисках ее пропавшего сына. Если бы больше людей помогали друг другу в трудную минуту и не боялись попасть в неудобное положение...
– Вы действительно святой человек, – сказала она с восхищением.
– Кроме того, имеется один метод решения такого рода проблем. Если ле Гран Дюк может их решить, то и я могу. Более того, ваши опасения...
Боуман оставил ее и, покусывая кончик большого пальца, что являлось у него признаком дурного предчувствия, поднялся по ступенькам в кибитку.
На первый взгляд казалось, что там никого нет. Затем его глаза привыкли к темноте, и он понял, что стоит в прихожей, ведущей в жилые комнаты, вход в которые можно было найти по полоске света под дверью и звукам женских голосов.