Проснулся он рано утром на кухне, собрал газеты с полу. Выходит в коридор – а дверь настежь открыта. Ушла, значит, жена с мужчиной своим.
Закрыл Иван Иванович дверь и пошел в комнату, матрас свернуть. Опять в двери стучат.
Вот ведь, думает Иван Иванович.
Открыл двери, а там цыган давешний стоит и головой качает. Что же ты, говорит, такой сякой, пистолет кому попало отдаешь? На, говорит, держи, и больше никому. Последнее мое тебе предупреждение. И ушел.
Иван Иванович долго еще потом в дверях стоял. То на пистолет посмотрит, то в подъезд. Пусто в подъезде, тихо. Только помада чья-то на ступеньке валяется раздавленная.
* * *
Вернулся Иван Иванович назад в комнату, положил пистолет прямо посреди стола и на табуретку сел. Сидит, ждет.
Только в дверь никто больше не стучит.
Встал Иван Иванович с табуретки, выглянул в подъезд – тихо. Борщом только очень пахнет.
Запер он дверь и опять сел. Вдруг слышит шаги чьи-то на лестнице. Вскочил Иван Иванович, к двери подошел, послушал – да нет, мимо кто-то прошел.
Снова сел Иван Иванович на табуретку. Посидел немного, потом пошел в окно выглянуть. И как раз вовремя – подъехала к подъезду машина, открылись у нее все четыре двери, и вышли четыре мужчины в пальто, все одинаковые. И в подъезд зашли. Побежал Иван Иванович, из квартиры выглянул, прислушался – тихо.
И борщом пахнет так, что даже страшно становится.
* * *
В понедельник утром Иван Иванович проснулся, послушал радио и пошел на службу. А пистолет так и оставил на столе лежать.
Зато по дороге на службу произошло с Иваном Ивановичем странное происшествие. Как только он залез в троллейбус, все люди побежали к дверям, чтобы на улицу выйти. Так торопились, что даже одну старушку убили. Старушка сама кричала: «Ой, убили, люди добрые!».
Иван Иванович посмеялся над старушкой и подумал, что сзади, наверное, еще один троллейбус, пустой, поэтому все туда и побежали. А ему зачем куда-то бежать? Ему и в этом троллейбусе места хватает. Тем более что на каждой остановке люди вроде как к троллейбусу подбегут и начнут лезть друг другу по головам, а потом как бы передумают и назад пятятся. Те, которые еще не передумали, сзади напирают, кричат друг на друга. В общем, шуму много, а троллейбус постоит-постоит и дальше пустой едет.
Очень удивительные они, эти люди. Раньше Иван Иванович сильно на них удивлялся, а потом ничего, привык.
Так он и доехал до самой службы.
А больше в этот день с ним ничего не случилось. С Иваном Ивановичем вообще редко что случалось.
Пистолет только этот.
Пришел Иван Иванович вечером домой, открыл дверь, зашел.
А пистолета на столе нет.
* * *
Сначала Иван Иванович подумал, что его ограбили. Потом посмотрел вокруг – все на месте. И стол, и матрас, и табуретка тоже на месте. Радио на стене висит.
Пошел он тогда к двери. Там вокруг замка фанерка была такая, чтобы он не вываливался. Нет, фанерка на месте и гвоздями прибита.
Никто, значит, дверь не ломал, а то как бы ее снаружи приколачивать?
Подошел Иван Иванович к окну, вниз посмотрел – даже страшно подумать. Восьмой все-таки этаж. А лифт уже который год не работает. Как дом построили, так и не работает.
Нет, ничего Ивану Ивановичу не стало понятно. Попил он чаю, радио послушал и спать собрался.
Развернул он матрас, а в нем пистолет лежит.
Ну что с ним поделать, а?
Положил Иван Иванович пистолет назад на стол. Вдруг в дверь как забарабанят! Испугался Иван Иванович, схватил пистолет со стола и назад в матрас завернул. Подошел к двери, послушал – тихо. Открыл – нет никого.
Пришлось Ивану Ивановичу и эту ночь на газетах спать.
Оно бы ничего, матрас, он тоже не очень мягкий, только шуршат эти газеты. Да и странно было бы, кабы не шуршали. Газеты все-таки.
* * *
А ночью Иван Иванович проснулся от страшной стрельбы. Кричит кто-то на неизвестном языке и палит во что ни попадя. Или, может, один палит, а другой кричит. Поди разберись.
Сначала Иван Иванович сильно испугался, а потом вспомнил, что у него внизу живет один сосед. Ему ночью специальное кино показывают для тех, кому утром на службу не надо идти.
А тем, которым на службу, им другое кино вечером показывают – постановку какую-нибудь, или балет, или новости разные.
А у Ивана Ивановича и вовсе никакого телевизора не было. Поэтому он не стал на соседа обижаться и опять заснул.
Утром он проснулся, умылся и пошел посмотреть, как там пистолет поживает. Развернул матрас – лежит, живой-здоровый и теплый даже.
Оно и понятно – если бы Иван Иванович всю ночь в матрас завернутый проспал, он бы тоже теплый был. Это вам не на газетах спать.
* * *
Вышел Иван Иванович на улицу, пришел на остановку, а там уже совсем что-то непонятное творится. Во-первых, темно, хоть глаз выколи, а
во-вторых, ни одного живого человека. И ветер дует.
Постоял Иван Иванович совсем даже недолго, а уже троллейбус подходит.
Обрадовался он, зашел. Смотрит, а троллейбус опять совсем пустой, только один человек впереди сидит. В шляпе, а из-под шляпы волосы рыжие во все стороны торчат. Ну, Иван Иванович, понятное дело, не стал бежать этому человеку в лицо заглядывать. Он, как раз наоборот, сел потихоньку сзади и стал в окошко смотреть.
А за окном темно, даже окна в домах не светятся. И троллейбус мчится со страшной скоростью без всяких остановок. А куда едет? Ничего не понятно.
Ивану Ивановичу, чтобы до службы доехать, нужно три раза повернуть, чтобы у троллейбуса хоть один раз рога с проводов слетели.
А тут едет он все прямо и прямо. Хотя, может быть, Иван Иванович так из-за этого рыжего разволновался, что и не заметил. Может быть, и так.
Но рога ни разу не слетали, это точно. Потому что Ивану Ивановичу, еще когда он сел, показалось, что за рулем и водителя-то никакого нет. Если бы рога слетели, водитель бы вышел, и Иван Иванович сразу бы понял, что ошибался. Только никто никуда не выходил.
А троллейбус все едет и едет. У них в городе и улиц таких длинных не было. Да Бог с ними, с улицами, а вот водитель – это другое дело.
Тут пассажир впереди встает и идет к Ивану Ивановичу. Идет и за сиденья хватается, потому что троллейбус очень сильно из стороны в сторону качает.
И улыбается золотыми зубами.
Подошел он, достал из кармана пистолет, тот самый, прижал его Ивану Ивановичу к зубам и выстрелил.
Очень это больно, когда все зубы вылетают.
* * *
Сидит Иван Иванович на матрасе и за зубы держится.
Потом уже понял, что приснилось это ему все. Интересно, думает Иван Иванович, а жена тоже приснилась? А про то, что цыган приходил? А вдруг и пистолет приснился? Как же это узнать? Не спросишь ведь никого.
Думал-думал Иван Иванович и придумал. Нужно в холодильнике посмотреть. Если кусок мяса там лежит, значит, жена приснилась. А если жена приснилась, то очень может быть, что и все остальное тоже.
Хотя, кто его знает. Но лучше бы, чтобы приснилось.
Пошел Иван Иванович на кухню, холодильник открыл. Смотрит – а мясо на месте. То самое, с волосами.
И пистолет рядом лежит, весь льдом покрытый.
* * *
Проще всего, конечно, подумать, что Иван Иванович взял, да и сошел с ума. Ну, с ума-то сойти – дело нехитрое. А пистолет? Лежит он в морозильнике, и все тут. Номер на нем кто-то напильником спиливал, да так и бросил.
Ивана Ивановича можно, конечно, отправить в сумасшедший дом. А пистолет куда? В милицию?
Много эта милиция в цыганах понимает.
Уже потом, кстати сказать, проверила милиция этого цыгана, когда он на базаре сову вареную продавал. Ну и что? Выяснилось, что он вовсе не цыган, а француз. Французы, они, оказывается, тоже рыжие бывают.
Пожала милиция плечами и отпустила цыгана восвояси. Нельзя же, в самом деле, сажать француза в тюрьму только за то, что он совой вареной торгует.
* * *
Поэтому, пусть все будет как есть.
Пистолет лежит в холодильнике, а Иван Иванович сидит на табуретке и радио слушает. По радио как раз какие-то новости передают.
У них, на радио, всегда есть разные новости. Да оно и не удивительно. Много чего на свете случается.
1994
Скрепки
В одной далекой стране жил один человек.
Этот человек сильно любил одну женщину. Только он очень редко ее видел. Один раз в четырнадцать лет. И всего один раз.
Однажды этому человеку что-то такое сильно понадобилось. Скрепки, что ли. Или, может быть, вермишель, кто его знает.
А в той стране был такой порядок – все кругом бесплатно, потому что денег все равно ни у кого нету.
Нужен тебе, скажем, веник – получай даром веник. Только сначала нужно написать заявление в специальную комиссию. Так, мол, и так – имею большую потребность в венике. Комиссия придет, все проверит, соседей расспросит и через месяц можно пойти и получить свой веник. Главное, что даром.
А без комиссии нельзя. Может, у тебя уже есть веник. Или тебе им и подметать-то нечего. Да мало ли чего – может, у тебя и рук-то нету. А веников где на всех напасешь.
Поэтому человек сел и написал заявление. Имею, мол, большую потребность в скрепках. Или, может быть, в вермишели. Отнес куда следует и пошел домой ждать комиссии.
Только комиссия все не идет.
У человека этого даже ноги уже холодеть начали. Видно, сильно уж ему эти скрепки нужны были. Или вермишель.
Как вдруг однажды кто-то в двери ему стучит. Войдите, говорит человек. А сам с пола не встает, чтобы двери открыть, потому что сил нет. Да и замка в двери все равно тоже нет.
Зачем ему замок. В той стране вообще ни у кого замков не было.
А то ведь как может быть – выдадут кому-нибудь ботинки. А он, скажем, домой пришел, да и помер. А дверь на замке. Как, спрашивается, комиссия будет с него ботинки снимать? Поэтому замков ни у кого в стране не было.
Тут двери открываются, и заходит женщина. Та самая, которую тот человек любил. Он даже испугался от радости.
Посадить бы ее на стул, думает. Так ведь нет стула.
А женщина и не собиралась садиться. Это вы, говорит, такой-то?
Конечно я, он самый, думает человек. А сказать ничего от радости не может. Водички бы ей налить, думает. Так ведь стакана нет. И воду когда еще отключили.
Но женщина и сама про него все давно знает. У вас, говорит, в прошлом году была большая потребность окно заделать, так вам чуть ли не полкило замазки даром выдали. Зима уже семь месяцев как кончилась, а вы до сих пор замазку назад не сдали. Так что давайте-ка ее побыстрее отковыривайте, а я завтра приду заберу. И ушла.
Господи, думает человек, да неужто мне ей замазки жалко. Встал кое-как и замазку всю отковырял. А стеклышко, которое на ней держалось, аккуратно так в уголок поставил. Снова лег на пол и стал ждать, когда женщина эта опять придет.
Только она больше не пришла. Вместо нее пришел какой-то совсем другой мужчина и забрал замазку. И стеклышко тоже зачем-то забрал. А человек ничего ему на это не сказал.
Зато когда пришла комиссия, чтобы про скрепки расспросить, оказалось, что человек уже умер. Он лежал на полу, весь занесенный снегом, и, когда комиссия разгребла снег, она увидела, что человек улыбается.
И улыбался он так хорошо, что комиссия поскорее сняла с него ботинки и закопала его во дворе.
И никто не спросил – кого, мол, закапываете?
Потому что он был один человек.
1991
Гипертония
Пришел однажды один человек к доктору.
А доктор сидит очень занятой, потому что думает, как бы у кого-нибудь взятку бензонасосом взять.
Тут заходит этот человек, и по нему сразу видно, что нет у него никакого бензонасоса, не было никогда и уже не будет.
Слушаю, говорит доктор. А сам врет – ничего-то он не слушает.
Стал тогда ему человек что-то про жизнь свою рассказывать. Какая там у него жизнь? А он рассказывал-рассказывал, запутался даже и сначала начал.
Тут как раз доктор все про бензонасос придумал и стал к человеку прислушиваться. Слышит, а тот ему про какую-то женщину рассказывает.
Ага, обрадовался доктор, так это вам не ко мне, а совсем в другой конец города. Позовите следующего.
Человек хотел что-то еще сказать, уронил шапку, поднял и пошел к себе домой.
А дома взял да и умер.
И никто так и не узнал бы, что он умер, да хорошо цыганка беременная пришла к нему мыла для детишек голодных попросить. Уж она в двери колотила-колотила, а потом пошла в милицию. Там, говорит, человек умер.
Милиция хохочет – совсем, мол, ты, товарищ цыганка, с ума сбрендила. Может быть, он вовсе за хлебом в магазин пошел. А та – нет, и все. Я, говорит, все на свете знаю, я цыганка-сербиянка, у меня даже паспорта нету.
Проверила милиция цыганку, и действительно – нет у нее никакого паспорта.
Что поделаешь, пришлось милиции идти с ней вместе двери ломать.
Поломали двери, заходят, сапогами топочут. Видят – а человек тот и правда умер. Свет везде горит, на кухне радио разговаривает, а он калачиком свернулся и как бы спит. А сам умер.
Посмотрела милиция кругом – окна-двери целые, ничего не перевернуто. А украли там чего или нет – так кто ж знает, что у этого человека было?
Один милиционер, молодой еще, глупый, цыганку спрашивает – эй, скажи-ка, отчего он умер? И улыбается заранее.
Только та ничего ему на это не ответила и ушла куда-то по своим цыганским делам.
Цыгане, они все на свете знают, только никому ничего не рассказывают. Разве что за деньги. Да и то наврут специально.
Ну, милиция не стала сильно переживать. Вызвали почему-то скорую помощь и увезли того человека в морг.
Там два врача в зеленых халатах его резали-резали, да так ничего и не нашли. Ему с такими симптомами даже бюллетень на три дня бы не дали. А он умер.
Почесали врачи в затылках резиновыми перчатками и написали справку: такой-то умер вроде как от гипертонии.
В загсе эту справку почитали, тоже в затылках почесали и выписали свидетельство. И там, где причина смерти – написали специально неразборчивым почерком: «вроде как гипертония».
Смешно даже читать такое, ей-богу.
Хорошо, что свидетельство это так никто из загса не забрал. Оно там до сих пор лежит в архиве. И все в нем есть – и номер, и печать, и фамилия даже какая-то.
Откуда они ее взяли – эту фамилию? У него и фамилии-то никакой не было.
Так, просто один человек.
1992