— О, — заметила Линде, — мы думали, что вас покрадали индейцы.
— Украли, — добродушно заметил Димка, одновременно сбрасывая с левого плеча свою часть жерди для переноски оленя, а с правого — вещмешок, из которого раскатились бурые, в комочках приставшей земли, клубни в пол-кулака размером.
— Ёлки-моталки! — завопил Басс. — Картошка!
— Жаль, Лидка не попробует, она мечтала, — заметил я и невольно громко сглотнул, вызывав общий смех — рот наполнился слюной. — Ну что? Пюре не сделаем, так хоть испечём! Ленка, доставай соль!
— «Ленка, доставай соль»! — заворчала Власенкова, раздёргивая горловину вещмешка. — Ленка, доставай сахар, доставай кофе, доставай то да сё… А о зимовке, между прочим, одна Ленка, похоже и думает. Остальные жрут!
— Первую зиму мы тоже поздно готовиться начали — и ничего, перезимовали, — лениво возразил Олег Крыгин, — ладно тебе, Лен…Здесь и зимы должны быть потеплей, чем у нас…
— Может, кто-нибудь поможет мне с оленем? — в пространство спросил Фергюс, свесив между колен окровавленные руки с финкой.
— Не порть шкуру! — всполошилась Танюшка. — Погоди, я сейчас! Вообще подвинься! — она решительно потеснила ирландца. — Давай вон потроши, а я шкурой займусь…
…— Долой, долой туристов,
Бродяг-авантюристов, — напевал Басс, -
Представьте, в магазинах не стало ни шиша!
Не стало ни тушёнки,
Ни пшёнки, ни сгущёнки -
Сожрала всё проклятая
Туристская душа…
— Спроси у них про душу, — поддержала Танюшка, -
Они тебя задушат,
Спусти на них собаку -
Они её сожрут… Эх, как мы с Ленкой Рудь и с Кристинкой пели… — она горько улыбнулась. Йенс, выкатывая из пепла картофелину, как-то удивлённо сказал:
— Я сам раньше к вот этому… ну, как бы народному творчеству… я к нему равнодушно относился. Отец большой любитель у меня… был? есть? — он улыбнулся. — Вот и запало кое-что в память. А сейчас здесь жалею, что мало запомнил. Что-то во всём это… такое, — немец вздохнул снова и начал перебрасывать дымящуюся картофелину с ладони на ладонь.
— А мне, если честно, всегда нравились народные песни, — вдруг сказал Раде. — У нас в сёлах их до сих пор часто поют, — он улыбнулся растерянно и признался: — Только я не умею.
— Давайте есть, ребята, — тихо позвала Ленка. — Всё готово.
* * *
Я проснулся рывком, сразу. Было, судя по звёздам, около двух ночи. Рассыписто рдели угли на месте костра. Обострённым чутьём я ощутил — часовые не спят, все на местах. Было прохладно, но не настолько, чтобы проснуться. В чаще похрустывали ветки, потом истерически зарыдал филин, забился, захохотал, как сумасшедший. В просвете древесной кроны черкнули небо сразу несколько звёзд. Мне вспомнился прошлый август, степь за Каспием и вот такие же звездопады… Как там Кристо? Живут ли они всё ещё в нашей карпатской пещере, или ушли куда-нибудь? Жив ли вообще?
Так. А чего это я всё-таки проснулся? Выспался? Нет, кажется, нет. Не от холода тоже… Не от звуков… Ни от чего.
Плохо дело. Откинув одеяло, я сел, подтянул ворот куртки. Нашарив одним движением дагу, сунул её за стяжку штанов и встал.
— Ты куда? — тихо спросила Танюшка.
— Часовых посмотрю, спи, — так же еле слышно выдохнул я. Танюшка, кстати, и не просыпалась. Это так был, контрольный вопрос.
Я подошёл к углям, постоял возле них, полузакрыв глаза и прислушиваясь. Потом двинулся в сторону часовых.
Яна я не нашёл и на несколько секунд впал в обалдение, но меня стукнуло по голове веточкой и, вскинувшись, я обнаружил, что поляк этаким невозмутимым древесным грибом-наростом устроился на широченной ветви точно надо мной.
— Ну и?… — прошипел я. Поляк ответил:
— Вшистко тыхо естем.
— Можешь не переводить, — отрезал я и свернул в сторону, давая кругаля в те места, где должен был находиться второй часовой.
Бесшумно ступая, я подумал, что тамдавно пропорол бы себе босую ногу. А тут не то что пропороть — я сучки и ветки словно бы заранее чувствую… Так, а чем это у нас Видов занимается?
Я остановился, чувствуя себя с одной стороны полным идиотом, а с другой — злясь на серба, который вроде бы не новичок, а вот нате… К нему, оказывается, присоединилась Линде, и она сейчас стояла на четвереньках совершенно голая, ну а остальное… мда. Я довольно нахально отметил, что датчанка в таком ракурсе очень красива, тем более, что ей, судя по всему, как раз «подкатило», и она подгоняла Видова слившимся в одно слово «йейейейейейей!» — сиречь просто «давайдавайдавайдавай!»
Вообще-то надо было уйти. Но я рассердился и собирался врезать Видову как следует, а для этого следовало дождаться окончания. У меня была мысль как следует гаркнуть, но вспомнилось, что Джек рассказывал, как однажды в самый патетический момент парочку вот так напугали, и их самым натуральным образом заклинило. И смех и грех — пришлось их отпаивать тёплой водой…
Я уставился на тёмное кружево крон и постарался отключиться. Кажется, получилось — мимо меня проскользнула на ходу застёгивающая куртку Линде с довольнейшей физиономией сытой кошки. На ходу она повернулась, звучно чмокнула воздух и пропала в кустах.
Я появился перед Видовым, когда серб натягивал штаны лениво-замедленными движениями. Он так и застыл — на одной ноге, другая просунута в штанину.
— Добрая ночь, часовой, — нейтральным тоном сказал я. — Звезды-то какие, а?
— Видел? — быстро спросил он.
— Видел, но не подглядывал, — отрезал я. Серб тихо, угрожающе засопел, но я не дал ему начать шуметь. — Слушай, друже и браче. Я ничего против твоих развлечений не имею. Мы с Танькой тоже валяемся под кустами и не делаем из этого особой тайны. Но только не когда я стою часовым. Ты же не новичок, в конце-то концов! Ну что я тебе прописные истины-то растолковываю?! — с досадой сказал я.
Видов влез в штаны окончательно. Глядя в сторону, отрывисто проговорил оправдывающимся голосом:
— Пришла. Сперва говорили. Потом… — он махнул рукой. — Ну поставь меня ещё на два часа, мои скоро кончаются…
— Угу, — проворчал я, — тебе теперь только ещё как раз два часа стоять… Иди-ка ты спать. А я заступлю на твой остаток. Сколько там тебе? — я вгляделся в циферблат часов. — Минут двадцать. Давай, иди.
— Нет уж, — почти испуганно ответил серб, — я сам, ты что?
— Сам, так сам, — не стал я возражать, ощупью присаживаясь на поваленное дерево. Видов оделся, отступил в тень и стал невидим и неслышим.
Не знаю, почему я не вернулся на своё место, спать. Вроде бы ничего не мешало. Вместо этого я сидел, смотрел в ночную темноту, слушал звуки… Пришёл, сменил серба, Андрей, даже, кажется, меня не заметив…
…Ощущение полёта пришло мгновенно и нестрашно. Наверное, я подсознательно ожидал чего-то такого . Вот только что сидел на поваленном дереве — и вдруг лечу над ночным лесом на какой-то невероятной высоте и со столь же невероятной скоростью. Какие-то огни мелькали внизу — редкие, но много, и я внезапно понял, что вижу континентне просто с высоты, а откуда-то чуть ли не из космоса! Здесь везде была ночь, только эти огоньки, огоньки… Стоянки, понял я, жалея, что с самого начала не догадался начать считать. Много… Вон там — целая россыпь… Все наши? Нет, наверняка есть и стоянки негров, и тех «наших», которые уже никому не наши… А это что?! От резкого снижения замутило, желудок прыгнул вверх, к горлу…
…Я пришёл в себя от ощущения падения и вцепился обеими руками в дерево, широко распахнув глаза.
— Олег?! — Андрей не удержал вскрика. — Откуда ты, я тебя и не заметил…
— Я тут задремал, — с трудом сказал я, поднимаясь. Ноги дрожали, противно, мелко. — Часовых обходил и задремал. Пойду спать. Счастливо отдежурить…
…Вытерев босые ноги о траву, я тяжело свалился под одеяло. Что же такое я видел? Я попытался заставить себя успокоиться, чтобы поговорить с Арагорном, оказаться в беседке над лесным морем, но вместо этого, словно в сырую чёрную яму, свалился в глухой сон без сновидений и открыл глаза, когда вокруг плавал утренний туман, было сыро и прохладно, а между деревьев за этим туманом просвечивало бледное солнце. На ногах были как обычно Ленка, а с ней — моя Танюшка и Ленка Сергея. Они, тихо переговариваясь, готовили завтрак. За деревьями маячил Йенс, второго часового не было видно. Голова у меня тяжело гудела и болела, как в тот раз, моё единственное похмелье. А главное — давило ощущение, что я так и не вспомнил очень важную вещь.
Сейчас бы с Джеком поговорит… Сергей не врубится… Подойти к Йенсу? Но я тут же оборвал себя. Я их командир и князь, нечего забивать им головы тем, с чем я должен разобраться сам.
Я решительно отбросил одеяло и объявил, потянувшись за сапогами:
— Я встал.
— Какая радость, — равнодушно ответила Ленка Власенкова. — Завтрак не готов, учти.
Я молча отправился к ручью. Метрах в десяти от меня выше по течению пил волк, смеривший меня хладнокровным взглядом.
— Слюней напустишь — убью, — предупредил я, отламывая веточку с ольхи, росшей у воды. Волк презрительно повернулся ко мне толстым, как хорошее полено, хвостом и бесшумно исчез в кустах.
Я задумчиво чистил зубы, улыбался. Полоскал рот, надеясь, что голова пройдёт сама. Чёрта с два. Голова болела, и я обрадовался, когда, вернувшись, увидел, что Ингрид уже на ногах. Я движением бровей отозвал её в сторону:
— Ты решил наконец признаться мне в любви? — не без юмора поинтересовалась она, отходя следом.
— Увы, — развёл я руками. — Ин, у меня голова болит. У тебя ничего нету?
— Спал плохо? — уточнила она.
— Да так… Да, плохо, — честно признался я.
— Я сейчас компресс с полынью сделаю, — пообещала она. — Иди, сядь где-нибудь.
— Ой, компресс… — я скривился. — Буду ходить, как невесть кто… Больше ничего нету?
— Нет, — отрезала она. — И надо тебе поесть чего-нибудь… А насчёт невесть кого — успокойся, я тебе компресс под твою повязку приспособлю. Иди, иди, я сейчас…
…Танюшка тоже обратила внимание на мою явную разбитость и, оторвавшись от приготовления завтрака, присела за моей спиной и начала массировать виски и верх шеи плавными, сильными движениями. Подошла Ингрид и молча занялась компрессом — он довольно приятно пах полынью. Раде, как раз проснувшийся в этот момент, удивлённо сказал:
— Смотрите, как его девчонки обхаживают!
— Заткнись, — вяло попросил я.
— Вот так, — заключила Ингрид. — Через полчасика снимешь. Должно помочь.
— Я сейчас поесть принесу, — вскочила на ноги Танюшка, — сиди, я быстро…
…— Я ночью проснулась, а тебя нет, — Танюшка разложила на коленях остатки вчерашнего ужина — мясо, картошку, из «НЗ» — две полоски копчёной рыбы, кусок ягодного леваша. Передала мне котелок с «чаем». — Ты больше так не уходи… Хотела тебя искать, а тут ты вернулся… Слышишь, не уходи больше так.
— Не уйду, Тань, — пообещал я, если честно, не очень соображая, что обещаю. Есть мне тоже не хотелось, но я начал методично запихивать в себя завтрак. Вот сейчас мне больше хотелось завалиться и поспать часа два! Но лагерь вовсю поднимался, и я обречёно понял, что пора приступать к исполнению княжеских обязанностей.
Никто не задумывался над тем, что жизнь князя — сплошная мука? Каждую минуту приходится принимать какие-то, мелкие и большие, решения. Вот надо выступать. Болит голова. А надо как минимум назначить дозор. При этом держать в уме, кто там шёл в прошлый раз… Впору графики расчерчивать. Да нечем. И не на чем…