А Кирюха ничего не думал. Ему было все равно. Да, где‑то там, за стенами обжитой за год комнатухи ступора, среди возродившихся после пожара эмоций и чувств, бросалось камнями в окна возмущение, отчаявшись достучаться в дверь. Там же толпились гнев, ненависть, оттачивало себя чувство справедливости. И все они с надеждой оглядывались на спящую летаргическим сном силу воли.
Но сила спала, разбудить ее было некому.
В общем, около полугода Виктор Борисович олицетворял собой поговорку: «Видит око, да зуб неймет». Что, впрочем, не помешало ему приобрести в коллекцию любовниц четвертую красотку, усмиренную с помощью пугала Кирилла.
И эта дама продолжала ублажать господина Скипина на момент, когда события, тянувшиеся размеренным шагом верблюжьего каравана, вдруг понеслись со скоростью ахалтекинского скакуна.
В середине августа, поздним воскресным вечером, который для рано отправившегося спать Кирилла был уже ночью, в загородном доме Скипина разорался телефон. Отвечать на звонки вменялось в обязанности секретаря, поэтому телефонная база стояла в комнате Кирилла. А трубку он днем носил с собой, чтобы не бегать по дому, когда позвонят. С бегом у него по‑прежнему не складывалось, боль не отпускала.
— Резиденция Виктора Борисовича Скипина, — заученно пробормотал Кирилл в трубку.
— Подготовь часикам к девяти комнату наверху, — судя по тону, владелец резиденции был чем‑то встревожен.
— Там и так чисто, Лида каждую неделю убирается.
— Да при чем тут чисто, идиот! Заряди ванную и туалетный столик нашей продукцией, понял?
— А, вы об этом. Хорошо. Но ведь еще вчера вы приезжали сюда с Анжелой, разве…
— Это не твое дело, болван! Чтобы к появлению гостьи все было готово!
И трубка в очередной раз обматерила Кирилла пиканьем.
Странное поведение Скипина если и озадачило его секретаря, то лишь слегка. Что с того, что появление очередной кандидатки в коллекцию обычно происходило недели через две‑три, а то и через месяц после отправки на волю предыдущей пассии. Да и готовился к этому событию Виктор Борисович весьма тщательно, никогда не действуя в условиях форс‑мажора. Но — все когда‑то бывает впервые.
Рано утром, еще до завтрака, Кирилл выполнил требование Скипина, завалив будуар баночками, бутылочками и пузырьками с отравой внутри. Если поначалу жалости к этим женщинам и удавалось достучаться к нему в оконце, то потом, увидев, как легко ломаются надменные красотки, боясь за свою шкуру (причем в прямом смысле), Кирилл опустил перед жалостью непроницаемые роллеты.
Ни одна — ни одна! — из женщин даже не пробовала сопротивляться, пытаться хоть как‑то избежать малоприятной перспективы. Все поступали по принципу: «От меня не убудет».
Закончив с комнатой и позавтракав, Кирилл отправился к себе и включил телевизор. День, когда в доме появлялась очередная дамочка, он обычно проводил в своей комнате. Ведь его внешность являлась главным козырем в игре Скипина, который выкладывался в последний момент.
А момент этот наступал, как правило, ближе к вечеру.
Но сегодня все было исключением из правил. Сначала, как всегда, за дверью послышались шум, возня и топот вверх по лестнице — пойманную дичь тащили в загон.
Где она и должна была оставаться, заливаясь соплями и слезами и одновременно созревая до нужной кондиции, поэтому Кирилл никак не ожидал, что к нему ввалится, как обычно без стука, взъерошенный и провонявшийся по ́ том родственничек:
— Кирюха, давай, по‑быстрому сообрази что‑нибудь свое, фирменное, — просипел толстяк и, отдуваясь, плюхнулся в кресло.
— А что, ваш повар заболел? — меньше всего сейчас хотелось вставать и, скрипя суставами, плестись на кухню.
Черт его дернул в свое время поэкспериментировать с кулинарией да еще и угостить результатами эксперимента чревоугодника Витеньку. Жиртрест теперь клянчит время от времени, чтобы Кирюша приготовил что‑нибудь вкусненькое.
— Повар на месте, но я хочу сразу расположить к себе гостью, удивить ее. Хорошая еда помогает расслабиться.
— Что‑то раньше вы этим не озадачивались, — усмехнулся Кирилл.
— Раньше все фигня, там другие бабы были, не Лана.
— Так вы… — Сердце совершенно неожиданно вдруг замерло. — Вы все‑таки рискнули? А как же ее отец и Матвей Кравцов?
— Ой, не напоминай, — Скипин вытащил из кармана скомканный носовой платок, больше похожий на солдатскую портянку, и вытер им лоснящийся от пота и жира блин. Лицо, в смысле. — Пришлось импровизировать, а это всегда влечет за собой неприятности. Только тщательно продуманный план гарантирует удачное завершение дела, а тут! — Он удрученно взмахнул поленом с закрепленными на нем сардельками (эта неожиданная композиция заменяла Витеньке руку). — Эта ушлая девица подобралась слишком близко к моему основному бизнесу. Как она узнала об этом — ума не приложу! А сегодня, представляешь, собиралась с Матвейкой советоваться по этому поводу.
— А вы откуда знаете?
— Да, здорово Манька тебе мозги подпортила, — раздраженно проворчал Скипин. — Дурища чертова! Нет бы ограничиться мордой. Ну да ладно, чего теперь об этом. Элементарная прослушка, мой мальчик, ну, и слежка, разумеется. В общем, пришлось моим бойцам выдергивать мадмуазель Красич прямо по пути на работу. И, само собой, в империи ее папаши сейчас грандиозный шухер. Так что если Ланочка не позвонит туда сегодня, крайний срок — завтра, моей заднице придется горячо. Поэтому начнем обработку сразу, как только моя козочка очнется.
— Очнется?
— Ну да, пришлось ее усыпить. Ладно, хватит болтать. Иди лучше, приготовь что‑нибудь эдакое. А потом сам и отнесешь.
— Но…
— Никаких но! Продемонстрируем тебя сразу, цейтнот у нас, не забыл?
— Не у нас, а у вас, — безразлично уточнил Кирилл, поднимаясь. — Мне ваша Лана не нужна.
— Куда тебе! — глумливо ухмыльнулся Скипин. — Твоя подружка отныне — Дарья Кулакова. Или и она тебе больше не нужна? Манькины эксперименты сказались?
Кирилл давно уже привык к хамству и откровенным издевательствам, это его совершенно не трогало. Он хотел только одного — чтобы его оставили в покое. И отсутствие реакции на выходки семейки Скипиных — лучшее средство для достижения цели.
Потом он готовил обед для пленницы и сгружал тарелки на сервировочный столик, и медленно, стараясь не провоцировать боль, катил столик к лифту (когда в доме три этажа, а хозяин — гора жира, без подъемного механизма не обойтись), и отпирал дверь будуара.
А там…
Глава 14
Там в потоке бьющего в окно солнца стояла женщина‑радуга. Нельзя было разобрать лица, подробностей фигуры, лишь силуэт, обрамленный разноцветным контуром.
И эта волна переливающегося света вдруг накрыла Кирилла, захлестнула, словно цунами, а когда схлынула, оказалось, что от обжитой и основательно загаженной комнатки ступора не осталось и следа. Ее сломало, разрушило, унесло, куда — неважно. Главное, что обрюзглая, заросшая, почти атрофированная душа вдруг осталась наедине с толпой озверевших от долгого ожидания чувств и эмоций. И поначалу ей пришлось несладко.
Поэтому Кирилл слегка тормозил, не поспевая за неугомонной пленницей, предпринимавшей одну попытку бегства за другой.
А еще Лана Красич совсем не испугалась, увидев Кирилла. Да, была шокирована, но ни ужаса, ни отвращения в большущих зеленых глазах он не заметил.
И как же болела теперь его ожившая душа! Эта мука оказалась гораздо сильнее физической боли. Осознание того, что женщина‑радуга, которую он ждал так долго, появилась слишком поздно, что судьба не оставила ему ни единого шанса на счастье, разрывало измученную душу на части.
Единственное, что Кирилл мог сделать — помочь своей несостоявшейся половинке, уберечь девушку от гнусной участи.
Мог, старался, рискнул всем, но — не сложилось. Его жертва оказалась напрасной, вытащить Лану он не смог.
Но был момент, ради которого стоило дожить, а после — можно и сдохнуть. Тем более что существовать рядом с мерзкой жабой, испохабившей не только его жизнь, но и жизнь его половинки, видеть каждый день, как эта мразь… Нет, смерть была гораздо предпочтительнее.
В чем рассвирепевший Скипин был солидарен с «предателем», совершенно забыв о возможных последствиях. Какие, к черту, последствия, когда сволочная красотка, воротившая свой точеный носик от него, не самого противного в мире мужчины (по версии журнала «Рептилии мира»), не обращая ни на кого внимания, страстно целуется с тошнотворным монстром!
Девку — под замок, монстра — избить до полусмерти, вывезти подальше в лес и, связав по рукам и ногам, бросить подыхать. Без ежедневного приема своих лекарств урод начнет заживо разлагаться, и через неделю от него останется лишь груда гниющей плоти.
Только мысль о том, что более мучительную смерть трудно придумать, грела булькающее черной ненавистью смердящее нутро Виктора Борисовича Скипина. О чем он не забыл сообщить истекающему кровью Кириллу перед тем, как того швырнули в багажник джипа.
А потом сознание захлопнулось вместе с крышкой багажника. И вернулось, судя по темноте за окном, совсем не скоро.
Чему Кирилл совсем не обрадовался. Нет, не тому, что за подслеповатым оконцем какой‑то полуразвалившейся избушки шумела лесной листвой ночь. В возвращении из спасительного небытия не было ничего хорошего.
Одна лишь бесконечная боль, не прекращавшаяся ни на мгновение.
Кирилл толком не соображал, день сейчас или ночь. И сколько времени прошло с той минуты, когда он очнулся. Даже осмотреться, понять, где находится, не было ни сил, не желания.
Желание было только одно — быстрей бы это все закончилось.
Господа Скипины могли гордиться — ТАК действительно еще никто не умирал. Кирилл перестал быть человеком, превратившись в пульсирующий сгусток боли, исказивший мукой пространство вокруг себя.
И искажение пространства оказалось настолько сильным, что его почувствовал живший довольно далеко от эпицентра боли отшельник, старец Никодим.
Кем на самом деле являлся этот сухонький старичок с какой‑то слишком киношной длинной седой бородой, Кирилл не знал до сих пор. Как и того, где живет Никодим, откуда приходит и куда уходит. Мощнейшая энергетика, исходившая от невзрачного старичка, вытаскивала из памяти сказочные термины «волшебник», «колдун», «чародей». Вот как‑то так, как бы глупо это ни звучало.
Поскольку то, что удалось этому малообщительному старику, иначе как чудом назвать было нельзя.
Но все это Кирилл понял, когда смог снова хоть что‑то соображать и понимать.
А тогда на грани сознания, там, на периферии боли, вдруг что‑то изменилось. Сначала в развалюху, где лежал Кирилл, вбежал здоровенный зверь. Какой именно, умирающий не разобрал, но большой, рычащий — уже хорошо. Наконец‑то все закончится. Один рывок мощными клыками — и наступит блаженный покой.
Но зверь, принюхавшись, вдруг жалобно заскулил и, развернувшись, исчез. Чтобы через пару мгновений вернуться в сопровождении двух мужчин. Вернее, стариков, но впечатления немощи и дряхлости они не производили. Один, кряжистый и широкоплечий, направился было к лежавшему на полу человеку, но, присмотревшись, отшатнулся и перекрестился. Потом повернулся к своему щуплому сухонькому спутнику: