…Через час Амалия и ее спутник уже были в районе Марэ, где проживал пропавший пассажир. Баронесса Корф оглядела старый дом с крошечными балкончиками, задержалась взглядом на фамилии архитектора и дате постройки – 1832, – которые, по французскому обычаю, аккуратно выведены на фасаде под одним из карнизов. По карнизу взад-вперед ходил голубь. Он выбрал себе удобное местечко, сел и замер, напыжившись и выпятив грудь.
– Я думаю, – сказал Кристиан, – проще всего спросить у консьержа.
Амалия не любила простых путей. Кроме того, опыт подсказывал ей, что Пьер Моннере – если только Норвэн не солгал насчет имени – мог оказаться кем угодно: слугой министра, которому стали известны государственные тайны, пособником шпиона или же ловким шантажистом. И уж в чем Амалия не сомневалась, так это в том, что в доме успела побывать полиция, а значит, консьерж получил самые недвусмысленные инструкции.
– Мсье Моннере!
Кристиан вздрогнул и поднял глаза. По тротуару вприпрыжку бежал мальчик лет пяти, одетый, как картинка из каталога детских товаров. На нем было Идеальное Детское Пальто, Идеальный Детский Костюмчик, Самая Модная Шапочка и Самые Прочные Ботиночки, которые только можно отыскать в славном городе Париже. За мальчиком быстро, насколько позволяли юбки, шла бонна, раскрасневшаяся от негодования, и уж она-то совсем не подходила для каталога чего бы то ни было.
– Мсье Моннере, вы ведете себя возмутительно!
Мальчик остановился, подождал, пока бонна подойдет ближе, после чего с сосредоточенным видом снял с себя шапочку и швырнул ее на землю. Вслед за шапочкой последовали игрушки, извлеченные из карманов, и Самый Модный Шарфик, который до того красовался на шее маленького бунтовщика.
Бонна ахнула, а мальчик отошел к скамейке, уселся и принялся болтать ногами, демонстративно отвернувшись от няни. Весь его вид выражал непоколебимую решимость.
– И все из-за того, что я не дала вам съесть мороженое! – запричитала бонна. Однако она оглянулась на дом и взбодрилась: – Ничего, вот когда ваша мама узнает, что вы наделали, она на неделю оставит вас без сладкого!
Она подобрала шапочку, шарфик и игрушки и поспешила в дом. Глаза Амалии сверкнули.
– Три мороженых, – шепнула она Кристиану. Он хотел спросить, зачем, но она топнула ногой. – Сейчас же!
И выражение лица у нее сделалось точь-в-точь такое же решительное, как у мальчугана, так что граф де Ламбер не стал спорить.
Когда он вернулся с мороженым, он увидел, что Амалия уже сидит на скамейке рядом с маленьким бунтовщиком, делая вид, что не обращает на него никакого внимания. Графу, впрочем, она улыбнулась так, словно ждала его всю свою жизнь.
– И зачем вы купили три мороженых? – совершенно искренним тоном удивилась она. – Нас же только двое!
Кристиан открыл рот, хотел что-то сказать, но не стал и поступил очень разумно, потому что Амалия обернулась к мальчику и дружелюбно спросила:
– Хочешь?
Мальчик насупился, но добрая фея уже взяла из рук Кристиана стаканчик и вручила ему.
– Как тебя зовут? – продолжала Амалия.
– Никола, – отозвался ребенок, глядя во все глаза то на нее, то на мороженое в своей ручонке.
– Никола, а дальше как?
– Моннере. – Он ответил не сразу, потому что залез в мороженое всей мордочкой и от усердия даже испачкал нос.
– Между прочим, я знал одного Моннере, – вмешался Кристиан. – У него был магазин тут неподалеку. Это случаем не твой папа?
– Нет, – ответил Никола после того, как ухитрился за раз проглотить едва ли не половину стаканчика. – Мой папа – полицейский.
Взрослые ошеломленно переглянулись, а Никола потер нос и солнечно улыбнулся.
– Он ловит преступников, – на всякий случай уточнил ребенок.
– Каждый день? – заинтересовалась Амалия. – А вчера он кого-нибудь поймал?
Никола задумался.
– Нет, – сказал он наконец с сожалением. – А может, и да. Просто он уехал. Но он часто уезжает. А мороженое вкусное. Я люблю мороженое. А еще я люблю пускать кораблики, но Одетта боится, что я упаду в воду. А я скоро вырасту?
– Э… я думаю, да, – осторожно сказал Кристиан.
– Я хочу вырасти, – пояснил Никола, – чтобы Одетта мне не приказывала. Она не дает мне кататься на карусели. И вообще она скучная. С ней не поиграешь. А вы любите играть?
– Видишь ли, – серьезно сказала Амалия, – мы уже взрослые.
Никола вздохнул.
– Значит, когда я вырасту, то не смогу играть? – Он наморщил свой маленький нос. – И кататься на карусели тоже? Тогда зачем становиться взрослым?
– Ну, – предположил Кристиан, которого забавляла и восхищала детская логика, – может быть, чтобы не слушаться Одетту?
– Ну да, – подтвердил Никола, печально заглядывая в пустой стаканчик. – Но играть я ведь тоже не смогу. Хотя папа иногда со мной играет. Он обещал поиграть со мной, когда вернется, но не вернулся. Забыл, наверное.
– А твоя мама что об этом говорит? – спросила Амалия.
– Ничего, – ответил Никола. – Мама плакала. И Одетта тоже.
– Правда? Почему же?
– Не знаю. Приходили двое дядей, один толстый, а другой не очень. Сказали, что они с папиной работы, долго говорили с мамой, а потом с Одеттой. После этого у мамы были красные глаза, и у Одетты тоже. А я не плакал, мне толстый дал монетку. А почему вы не едите мороженое?
Из дома вышла Одетта в сопровождении молодой красивой дамы. Увидев своего сына на скамейке между двумя прилично одетыми взрослыми, дама покраснела.
– Никола, иди сюда! Я же тебе говорила, чтобы ты не болтал ногами, когда сидишь… Какой же ты непоседливый! Я надеюсь, он не утомил вас, сударыня? Одетта все время на него жалуется…
Однако Амалия рассыпалась в комплиментах Никола и заявила, что он очаровательный малыш и неотразимо напоминает ее собственных детей. Прелестный ребенок! Просто чудо! И такой рассудительный, такой умный! Обычно сдержанная, баронесса внезапно сделалась такой приторной, что Кристиану даже стало неловко. Никола тоже стоял насупившись и словно не верил, что его так чрезмерно, так преувеличенно хвалят. Но мать Никола, казалось, была счастлива слышать эту медовую лесть. Конечно, подтвердила она, он милый мальчик, хотя иногда бывает немножко упрямым. Но Пьер – это отец – так его балует, так балует! У него в первом браке не было детей, он так долго ждал ребенка… Едва молодая женщина произнесла имя мужа, как на ее лицо набежало облачко, в глазах показались слезы. Усилием воли она прогнала их и улыбнулась.
– Идем, Никола… Попрощайся с мсье и мадам!
– До свиданья, – степенно сказал Никола. Одетта подобрала с земли брошенную мальчуганом игрушку, которую не заметила в первый раз, и троица зашагала к дому. В дверях Никола обернулся и помахал доброй фее мороженого рукой.
Глава 20
Парик и пуля
– Должен вам сказать… – начал граф де Ламбер.
– Можете ничего не говорить, – отозвалась Амалия. – Да, детей расспрашивать нехорошо. Но зато мы теперь можем быть уверены, что кондуктор нам не солгал. Пропавшего пассажира действительно зовут Пьер Моннере, он жил в этом доме, а недавно уехал и не вернулся. Вскоре появился Папийон вместе со своим помощником и, судя по всему, довел до сведения хозяйки, что с супругом произошло несчастье. Вопрос в том, как оно связано с профессией нашего пассажира из десятого купе, а также с неведомым аквилоном и господином, который навестил Мэй без приглашения.
– Я думаю, связь очень простая, – сказал Кристиан. – Пьер Моннере вел какое-то расследование и в ходе его обнаружил нечто крайне важное. Что именно, мы пока можем только гадать.
– Верно, – согласилась Амалия. – Остается только сделать вывод, что расследование как-то связано с Ниццей, раз Моннере ехал именно туда. Вдобавок расследование очень важное, иначе Моннере не катался бы первым классом. Хотя… – Она задумалась.
– Что? – спросил Кристиан, с любопытством поглядывая на нее.
– Почему он был один? Если дело действительно важное, кто-то должен был его страховать, но он ехал в одиночку. Почему?
– Может быть, у него были свои причины действовать одному? – предположил Кристиан. – Допустим, он не доверял коллегам или… или попросту хотел забрать все лавры себе.
– Это только предположения. Нам надо узнать, чем именно занимался Моннере, какое отношение это дело имеет к Ницце и, само собой, при чем тут аквилон. Конечно, у меня в Париже есть знакомые в соответствующих кругах, но, судя по таинственности, которая окружает происходящее, узнать что-либо будет непросто.
– Я попытаюсь навести справки через друзей, – сказал Кристиан. – Может быть, мне повезет больше. Хотя думаю, что в конце концов выяснится, что мы имеем дело с шантажом, который ставит под угрозу репутацию какого-нибудь политика.
– Что ж, попробуйте, – отозвалась Амалия. – Кстати, не забудьте: у вас в Париже еще одно задание: обзавестись автомобилем, который обойдет всех на ближайших гонках. Третье место меня не устроит, так и знайте!
– Не волнуйтесь, сударыня, – с поклоном ответил граф. – Автомобиль, который будет носить ваше имя, просто обязан прийти первым!
– С чего вы взяли, что он будет носить мое имя? – довольно сухо спросила баронесса. – Вообще-то я собиралась назвать его Аделаидой, в честь матери.
Кристиан был так поражен, что даже сбился с шага. По его мнению, вряд ли можно найти существо более далекое от мира моторов, автомобилей и гонок, чем мать Амалии Аделаида Станиславовна. Это была взбалмошная, эмоциональная особа, которая одевалась не по возрасту ярко и обладала умением вывести из себя любого, кто почему-либо ей не нравился. Люди, плохо знавшие Аделаиду, считали ее недалекой и, прямо скажем, глуповатой. Люди, которые знали ее получше, шепотом заверяли, что она ой как умна и способна всех заткнуть за пояс, просто прикидывается глупой, чтобы сбить окружающих с толку. Истина же, как это обычно случается, была где-то посередине, но где именно – этого никто не мог определить.
– Что такое? – спросила Амалия, от которой не укрылось смущение ее спутника.
– Я никогда не думал, что ваша матушка… – начал Кристиан и запнулся, не зная, как закончить фразу так, чтобы ненароком не задеть молодую женщину.
– О, – уронила Амалия, – вы плохо ее знаете. Кстати, это она сообщила мне, что вы пришли третьим на гонках Париж – Руан. Она вообще большая сторонница технического прогресса.
– А вы, значит, нет? – спросил граф.
– Сложно объяснить, – серьезно ответила Амалия. – Видите ли, я всей душой за прогресс. Но вместе с тем придерживаюсь мнения, что когда мистер Дарвин придумал свою остроумную теорию насчет происхождения людей от обезьян, он обидел обезьян. У человека есть потрясающая способность обращать во зло все, к чему он прикасается, и боюсь, что ни прогресс, ни цивилизация вообще ничего не смогут с этим поделать.
– Мне кажется, – заметил Кристиан, – вы слишком пессимистичны. Если сравнивать жизнь, которая была в прошлом веке, и нашу, то улучшения неоспоримы. И это не только водопровод, паровозы, автомобили и эти… движущиеся картинки.
– Синема, – кивнула Амалия. – Конечно, жизнь не стоит на месте, но в общем и целом люди, дорогой граф, не меняются. Они все так же любят, как и их предки, все так же ненавидят и все так же ревниво следят за малейшей выгодой, а за большой – о, тут они готовы на все что угодно, вплоть до убийства. – Она поморщилась. – Надеюсь, вы управитесь с покупкой автомобиля? Если меня еще не будет, скажете консьержу или его жене, они все принесут. – Она сделала шаг прочь.