Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
Аня знала, что другие на ее месте рассуждали бы по-другому. Многие ее сокурсницы и коллеги по работе, узнав, что ее супруг один из успешнейших столичных адвокатов, удивленно интересовались, зачем ей при таком муже учиться и работать, если можно просто ловить кайф от жизни, бегая по салонам и упиваясь шопингом. Чаще всего в ответ Аня отшучивалась, иногда говорила полуправду – о том, что всю жизнь мечтала заниматься ландшафтным дизайном и флористикой, но главной причины не выдавала никому. А все дело было в том, что Аня не могла при столь великолепном муже оставаться той безграмотной дурочкой и неумехой, какой была до знакомства с ним. Изо всех сил она тянулась до его уровня, пытаясь соответствовать. Но ей все равно казалось, что она недотягивает, хотя из кожи вон лезет, чтобы стать его полноценным партнером: интересным, образованным, успешным.
Аня боготворила своего Петра. Он был первой ее любовью и первым мужчиной. До него она не встречалась с парнями. Она и не целовалась ни разу. Лишь в десять лет у нее было подобие романа – мальчик из параллельного класса (убогонький очкарик) в течение двух месяцев провожал ее до подъезда, таская за ней портфель. Потом он переехал в другой район, и Аня осталась одна – больше носить ее потрепанный рюкзачок, набитый тщательно подклеенными учебниками, желающих не нашлось.
Подруг у нее также не было. С одной девочкой, Танечкой Пугиной, такой же затюканной и неприкаянной, она сблизилась в классе пятом. Они вместе гуляли, болтали о всякой ерунде, обменивались скудными игрушками, жаловались друг другу на родителей: Анина мама гуляла, Танина пила, у Ани папы не было, Танин сидел. Но их дружба продлилась всего год – когда после летних каникул Анюта увидела свою приятельницу, то не узнала ее. Это была не та Танечка, с которой они играли на парковых лавках в дочки-матери, то была другая девочка, да нет, девушка: ярко накрашенная, вызывающе одетая, с сигаретой в зубах и новым лексиконом, где излюбленным словом было «трахаться». Оказалось, что в первый день летних каникул Таню изнасиловал собственный отец, вернувшийся с зоны, а потом отправил ее на панель. Работа Танечке нравилась, ей казалось «прикольным» стонать и извиваться под мужиками за огромные (целых десять долларов!) деньги. Через пару месяцев Таня бросила школу, посвятив себя этому «бизнесу», а Аня вернулась к своему одинокому существованию.
Одноклассники ее презирали, учителя не воспринимали, мать (приемная, как выяснилось после ее смерти) не любила, а уж материны любовники просто ненавидели – она мешала им своим присутствием: без нее было бы больше места, еды, денег.
Частенько Шура выгоняла дочь из комнаты на всю ночь, чтобы в полной мере насладиться «любовью» с очередным уродом, и девочке приходилось спать на табуретках в кухне или в ванной, подложив под голову сложенное полотенце. Соседи ее жалели, а она была даже рада такому повороту, уж лучше на стульях, чем в их комнате, где слышишь, как скрипит диван, как хрюкает и бормочет всякие непристойности «урод», как охает, скулит, всхлипывает мать… Мерзко, мерзко, мерзко! В детстве Аня думала, что мать бьют, и вскакивала с мыслью отбить ее у мучителя. Аню за шкирку возвращали в кровать, грубо ругая и объясняя, что ТАК взрослые занимаются любовью. Любовью? Хрюкая и матерясь? Нет, Аня в это не верила!
Как на самом деле взрослые занимаются любовью, она узнала в семнадцать, когда увидела первый эротический фильм в своей жизни. Они нежно ласкают друг друга, целуясь и щебеча, на атласных простынях, под музыку или плеск волн. Они красивы, гибки, чувственны, они не запирают своих детей в шкафах и не мочатся в банки после секса, поскольку им не лень одеваться и выходить из комнаты…
Аня хотела любитьтолько так! Поэтому до двадцати трех была девственницей… Элеонора Георгиевна Новицкая, за которой Аня в то время ухаживала, когда это узнала, не поверила, но, перестав сомневаться, похвалила: «Правильно, – сказала она, – жди своего принца, успеешь еще!»
Аня тогда и думать не могла, что дождется! Анька Железнова, рвань из коммуналки, и принц – разве такое в жизни случается?
Оказалось – да. В жизни все бывает! С ней, например, просто-таки сказочная история про Золушку приключилась. Только у Андерсена помощь затюканной злой мачехой замарашке оказала крестная фея, а Ане, такой же замарашке, обычная женщина Элеонора Новицкая. А произошло это вот как.
Чуть больше трех лет назад Аня Железнова, рвань из коммуналки, не имеющая ни нормальной профессии, ни денег, ни даже приличного пальто, стала ухаживать за одинокой старушкой Элеонорой Георгиевной Новицкой. Со временем девушка очень привязалась к пожилой женщине и приходила к ней не столько как социальный работник, сколько как подруга. Старушка жила почти в такой же нищете, как и Аня, только не в коммуналке, а в отдельной квартире на окраине Москвы… В ней она и умерла! Но не от старости – ее убили. Раритетным кинжалом легендарного сирийского воина Эль-Саладина, стоимость которого оказалась настолько огромной, что версия о простой бытовухе отпала сама собой.
Сразу после похорон Элеоноры Аня узнала, что старушка завещала все свое имущество (квартиру, сарай и участок в дачном кооперативе) именно ей. Еще Ане стало известно о том, что Элеонора не была ни бедной, ни одинокой. Она носила титул княжны Шаховской, всю жизнь прожила в шикарной квартире на Арбате, владела коллекцией антиквариата и имела кучу родственников. У нее был сын – преступный авторитет Эдуард Петрович по кличке Вульф, приемная дочь – депутат Государственной Думы Елена Бергман, сводный брат Сергей и внуки – светская львица Ева (именно она выжила бабку из квартиры) и поп-певец Денис. И каждый из них ненавидел Элеонору лютой ненавистью. Дети и брат за то, что она разрушила их жизнь, а внуки просто мечтали заполучить баснословно дорогую коллекцию фамильных драгоценностей клана Шаховских, коей владела их бабушка и которая после ее смерти словно сгинула.
Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
– Просто ты его не искала. А вот теперь, когда вскрылись новые факты, мы должны проштудировать те записи более тщательно. Книгу с первым шифром тоже. Да и вообще все, что осталось после Элеоноры: письма, открытки, альбомы с фотографиями… Надеюсь, ты ничего не выбросила?
– Нет, я все храню. Даже ее одежду.
– Одежду? – переспросил Сергей. – Но ее-то зачем?
– Ты просто не знаешь, о чем я. А вот как покажу, поймешь! – Она бросилась из кухни в комнату, откуда быстро вернулась с вешалкой, на которой висело зачехленное платье. Дернув за молнию, она вскричала: – Смотри! – И сорвала с вешалки чехол.
В ее руках оказалось голубое платье необычного фасона: длинное, узкое, с рукавами-крыльями и глубоким, чуть ли не до пояса, вырезом. На спине был целый ряд маленьких перламутровых пуговок, по подолу шла вышивка, а на талии болтался широкий синий кушак, покрытый тем же замысловатым цветочным узором, что и подол. Сергей прекрасно помнил это платье (оно было единственной вещью сестры, которую она хранила многие годы и периодически доставала из шкафа, чтобы надеть) и то, как изумительно в нем выглядела Элеонора что в сорок лет, что в шестьдесят…
– Красивое, правда? – восхищенно сказала Аня, прикладывая платье к себе. – Бабуля в нем была просто королевой.
Она махнула рукой в сторону арочного проема между кухней и коридором, где на стене висели помещенные в красивые рамки фотографии. Среди них была и бабушкина. На ней Элеонора, моложавая и нереально красивая, была запечатлена как раз в этом самом платье.
– На шею обрати внимание, – бросил дочери Сергей. – То самое колье. – Аня кивнула. – Жаль, портрет черно-белый, и не поймешь, какого оттенка камень.
– А зачем нам это?
– Зная приблизительную дату подмены, мы могли бы хоть немного продвинуться в расследовании… Хотя… – Сергей подпер щеку рукой и устремил задумчивый взгляд на портрет – ведь он так привык на него смотреть. – Наверное, это несущественно. Элеонора точно оставила нам подсказки, по ним и найдем наше утерянное сокровище.
– А мне кажется, что не помешало бы проконсультироваться со специалистами, как насчет камня, так и самого украшения. Пусть посмотрят, оценят. Вдруг и само колье фальшивое…
– Вот это правильно! Я попрошу Марка узнать адрес толкового ювелира, желательно разбирающегося в антиквариате, и мы с тобой сходим к нему на консультацию. Пока же нам следует заняться бабушкиными дневниками. Много их?
– Четыре общие тетради. Она вела дневники на протяжении всей жизни. Даже когда умирала от голода в блокаду – писала.
– Выходит по паре на брата.
– Нет, все тебе. У тебя взгляд свежий, а я ничего не найду, я их почти наизусть знаю. Давай я лучше займусь открытками, книгами и рисунками – бабуля ведь очень неплохо рисовала и оставила после себя несколько набросков…
– Ладно, договорились, – согласился Сергей. После чего, улыбаясь, сказал: – Ну что, доченька, второй тур игры «Найди сокровища» начался, и, надеюсь, теперь команда-участник лишь одна, а не как в прошлый раз…
Аня улыбнулась в ответ, но про себя подумала – все будет как в прошлый раз, если не хуже, ведь неспроста ей звонили с угрозами и требованием сказать, где Слава. Аня пока не понимала, при чем тут какой-то Слава, но была уверена – он имеет прямое отношение к поиску бриллианта!
Эдуард Петрович
С Вольфрамом Вульф встретился в пивбаре на Арбате.
Зайдя в стилизованное под паб помещение, Эдуард Петрович поморщился от солодового духа (ему никогда не нравилось пиво, особенно «живое») и, найдя взглядом Денискиного покровителя, направился к его столику. Пока шел, рассматривал будущего собеседника: красивого лысого парня с лицом, будто высеченным из камня, и недоумевал, как мужик с такой брутальной внешностью может быть бисексуалом (наличие жены и двоих детишек говорило о том, что он не только гей). Вульф понимал, что Вольфрам попробовал мужской плоти в тюряге, и сам был не без греха, но чтоб вот так пристраститься… Новицкий этого не понимал! Одно дело, когда в тюрьме кого-то петушишь, а другое – на воле, где полно хорошеньких девочек…
– Здорово, – поприветствовал он Вольфрама, подходя и садясь на пустой стул.
– Добрый день, – вежливо откликнулся тот, подтвердив тем самым сплетню о том, что среди авторитетных пацанов нынче не модно «ботать по фене». – Будете что-нибудь пить?
– Томатный сок, – ответил Вульф, с легкой веселостью думая о том, что изысканности Вольфрама хватит ненадолго, как и его словарного запаса, – в отличие от блестяще образованного Новицкого тот окончил восемь классов и один курс ПТУ. – Надеюсь, тут его подают?
Вольфрам неопределенно пожал плечами, видно, никогда не пытался заказывать безалкогольные напитки. Вульф подозвал официантку и, узнав, что в ассортименте есть несколько видов томатного сока, заказал себе смешанный с морковным, после чего обратился к Вольфраму:
– Дусика когда видел?
– Две недели назад, – не раздумывая, ответил тот.
– Вы что, в последнее время не общались?
– Нет.
– Почему?
– Не хотел я его видеть.
– Поругались?
– Да как сказать… – Вольфрам нервно дернул ртом, тут же превратившись в того, кем он был, вора-рецидивиста, и заговорил на привычном языке: – Просто достал он меня! В тюряге все было нормалек, а после… Дусик вышел и сразу давай мне чесать, как хочет вернуться на сцену. Втемяшил себе в бестолковку, что должен возродиться, блин, как птица феникс, и взлететь (это он прям так базарил!) на музыкальный олимп!
– У тебя денег, что ли, просил?
– Да откуда у меня такие бабки? Дусик как ляпнул, сколько ему надо, я в осадок выпал. Две лямки! Охренеть же!