Ченчи стоял и смотрел, как я открываю багажник, вынимаю коробку и кладу ее позади часовенки. Коробка была достаточно вместительной — как раз для всего выкупа. Она стояла на пыльной земле, четырехугольная, коричневая, обыкновенная, перевязанная толстой бечевкой, чтобы было легче нести, весело расцвеченная красными наклейками. Почти миллион фунтов. Дом в Миконосе, коллекция табакерок, драгоценности его покойной жены, постоянный доход от оливковой плантации.
Ченчи несколько мгновений тупо смотрел на коробку, затем мы оба вернулись в машину. Я развернулся и поехал прочь.
Глава 4
Остаток субботы и все воскресенье Ченчи слонялся по своему имению, запоем пил бренди и худел на глазах.
Илария, в знак молчаливого протеста, как обычно, отправилась в теннисный клуб. Луиза, ее тетушка, перемещалась по дому, словно несомое ветром облачко, трогая то одну вещь, то другую, словно хотела удостовериться, все ли на месте.
Я съездил в Болонью, отослал пленки, вымыл машину. Лоренцо по-прежнему был на грани смерти и дышал с помощью аппарата, а на бедной пригородной улочке два похитителя все так же сидели, забаррикадировавшись, в квартире на третьем этаже. Обе стороны вели переговоры, но дело не двигалось, разве что передали молоко ребенку и хлеб и сосиски для остальных.
Воскресным вечером в библиотеку, где мы смотрели новости по телевизору, пришла Илария. Судя по репортажу, на той улице все было по-прежнему, разве только рассосалась толпа, обескураженная отсутствием зрелища, да стало поменьше народу в попугайской форме. Этот телерепортаж был уже простым поверхностным повтором.
— Вы думаете, они отпустят ее? — спросила Илария, когда сюжет сменился и на экране появились какие-то политики.
— Да.
— Когда?
— Не могу сказать.
— Положим, они скажут карабинерам, что не освободят ее, пока они не отпустят тех, в квартире? Вдруг выкуп окажется недостаточным?
Я бросил на нее взгляд. Она не старалась напугать нас — просто спрашивала с каким-то нездоровым интересом, будто в этом деле ее больше ничего не интересовало. На лице ее было неподдельное спокойствие. Казалось, ей действительно все равно.
— Утром я говорил с Энрико Пучинелли, — сказал я. — Пока бандиты ничего такого не заявляли.
Она слегка фыркнула носом, переключила телевизор на трансляцию теннисного матча и села смотреть.
— Поймите, я не сука какая-нибудь, — вдруг сказала она. — Но что я могу поделать, если меня, как всех остальных, не тянет пасть на колени и лобызать землю, по которой она ступала?
— А шесть недель — многовато, чтобы постоянно рвать на себе волосы, так?
— Господи, — сказала она, — а вы соображаете! И не надо думать, что меня не радует ваше присутствие. Иначе папа опирался бы не на вас, а на меня, и в конце концов я послала бы его.
— Нет.
— Да.
Она не отрывалась от экрана.
— А как бы повели себя вы, если бы у вас был сын, а его похитили бы?
— спросил я.
Она окинула меня взглядом.
— Ах вы, педик добродетельный, — буркнула она. Я слегка усмехнулся.
Она решительно вернулась к теннису, но где сейчас витают ее мысли, я не мог сказать.
Илария прекрасно говорила по-английски. Алисия, как мне сказали, тоже — благодаря заботам вдовы-англичанки, которая много лет вела хозяйство Ченчи после смерти их матери. Луиза, Илария и Алисия теперь распределили обязанности между собой, и повариха в отчаянии жаловалась мне, что с тех пор, как милая миссис Блэкетт уехала к брату в Истбурц, в доме все вверх тормашками.
На другое утро по дороге в офис Ченчи сказал:
— Поворачивайте назад, Эндрю. Отвезите меня домой. Это плохо, но я не могу работать. Я просто буду сидеть и пялиться на стены. Я слышу людей, ноне понимаю, что они говорят. Отвезите меня домой.
— Дома может быть еще хуже, — как бы между прочим заметил я.
— Нет. Поворачивайте.
Я развернулся и поехал назад на виллу. Ченчи позвонил секретарше, чтобы его не ждали.
— Ни о чем, кроме Алисии, думать не могу, — сказал он. — Вспоминаю ее маленькой девочкой, потом школьницей, то, как она училась ездить верхом.
Она всегда была такая хорошенькая, такая маленькая, такая веселая... — Он сглотнул, повернулся и пошел в библиотеку.
Через несколько секунд я услышал звон бутылки об стакан. Через некоторое время я вошел.
— Сыграем в триктрак, — предложил я.
— Сосредоточиться не могу.
— Попытайтесь.
Я вытащил доску и расставил фигурки, но ходы он делал чисто механически и без души. Он не сделал ничего, чтобы воспользоваться моими промахами, и через некоторое время просто уставился в пространство, как не раз уже случалось с ним после того, как мы отвезли выкуп.
Около одиннадцати звонок стоявшего у его руки телефона вывел его из прострации, хотя и не слишком успешно.
— Да? Да, это Ченчи... — Он некоторое время слушал, затем нахмурился и в апатии посмотрел на трубку, прежде чем положить ее на место.
— Что там? — спросил я.
— Не знаю. Ничего особенного. Что-то насчет того, что мое барахло упаковано и что я могу его забрать. Я не понял, о чем речь... он бросил трубку, прежде чем я успел спросить.
Я глубоко вздохнул.
— Ваш телефон все еще прослушивается.
— Да, но... — Он замолк, глаза его округлились. — Вы думаете?
Правда?
— Увидим, — сказал я. — Пока ни на что не надейтесь. Как звучал его голос?
— Грубый. — Он говорил неуверенно. — Не тот, что обычно.
— Ладно... в любом случае попытаемся. Лучше, чем тут сидеть.
— Но где? Он не сказал, где!
— Возможно... возможно, там, где мы оставили выкуп. По логике вещей она там.
Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
— Они звонили... — Незачем было спрашивать, кто такие эти «они».
«Они» все время звонили домой Травенти, не без оснований полагая, что на вилле Франчезе телефон прослушивается. То, что телефон Травенти тоже прослушивается, с неохотного позволения семьи, «они», видимо, в точности не знали. — Рикардо говорит, что он должен встретиться снами на прежнем месте. Говорит, что сам принял сообщение, поскольку его родители в больнице.
Он не хочет их беспокоить. Говорит, что подъедет на своем мотороллере.
Ченчи уже шел к дверям, в полной уверенности, что я последую за ним.
Рикардо, младшему брату Лоренцо, было только восемнадцать, и поначалу никто не собирался втягивать в дело двух этих мальчиков. Джорджо Травенти, как адвокат, согласился быть посредником между Паоло Ченчи и похитителями.
Он принимал сообщения для Ченчи и должным порядком передавал ответы. У самих похитителей тоже был посредник. Тот самый ОН, с которым и разговаривал Джорджо Травенти.
Временами Травенти приказывали забрать из определенного места, но не всегда одного и того же, пакет. И вот теперь как раз туда мы и ехали. Это был не просто почтовый ящик, в котором мы находили доказательства, что Алисия до сих пор жива, или просьбы от нее, или требования от НЕГО, или, наконец, как в начале этого вечера, указания насчет того, куда отвезти выкуп, но еще и место, где Джорджо Травенти встречался с Паоло Ченчи, чтобы с глазу на глаз обсудить происходящее. Им не особенно нравилось, что карабинеры подслушивают по телефону каждое их слово, и я вынужден был согласиться, что инстинкт их не подвел.
Ирония была в том, что поначалу Ченчи обратился к Травенти как к своему адвокату просто потому, что Джорджо Травенти не слишком хорошо знал семью Ченчи и потому мог работать для нее спокойно. С тех пор все семейство Травенти решительно взялось за освобождение Алисии. Дошло до того, что ничего уже не могло удержать Лоренцо от намерения самому отвезти выкуп. Я не одобрял его все более эмоционального вмешательства в дело — меня самого не раз об этом предостерегали, — но остановить его я был не в силах, поскольку все Травенти были упрямыми и решительными людьми. Они оказались верными союзниками в тот момент, когда Ченчи больше всего нуждались в них. Действительно, до той карабинерской засады события развивались гладко, насколько это возможно при похищениях. Выкуп в шесть миллионов сбили до десятой части, и Алисия, по крайней мере до нынешнего полудня, была жива и в здравом уме — она читала вслух из сегодняшней газеты и говорила, что с ней все в порядке.
Единственное утешение в нынешней ситуации, думал я, ведя «мерседес»
Ченчи к месту встречи, — что похитители еще разговаривали с нами. Любое сообщение лучше, чем труп в канаве.
Место встречи было выбрано тщательно — выбрано ИМ, — так, что, даже если карабинерам и хватило бы людей в штатском для постоянного наблюдения в течение многих недель, они проглядели бы момент передачи сообщения. Это уже случилось по крайней мере один раз. Чтобы запутать дело в период наиболее пристального наблюдения, сообщения передавали в других местах.
Мы ехали к ресторану у шоссе в семи милях от Болоньи, где посетители бывали даже ночью — проезжие, которых ни по имени не знали, ни в лицо не запоминали, каждый день другие. И карабинеров, которые слишком долго засиживались бы с кофе, легко можно было вычислить.
ОН оставлял сообщения в кармане дешевого серого тонкого пластикового плаща, висевшего на вешалке в ресторане. Мимо вешалок проходили все посетители обеденного зала типа кафетерия, и мы догадывались, что это безликое одеяние уже висело на этом месте каждый раз перед тем, как нам звонили, чтобы мы забрали сообщение. Травенти всегда забирал плащ особой, но ни разу на нем мы не могли найти ничего, что послужило бы ключом к разгадке. Такие плащи продавались повсюду на случай внезапного дождя. Карабинерам передали четыре таких плаща, найденных в ресторане, один из аэропорта и один — с автобусной станции. Все были новенькие, еще со складками, пахнущие химией.
Все сообщения были на пленке. Стандартные кассеты, продающиеся повсюду. Никаких отпечатков пальцев. Ничего. Все было сделано чрезвычайно тщательно. Я пришел к заключению, что работал профессионал.
На каждой пленке содержалось доказательство того, что Алисия жива. На каждой пленке были угрозы. На каждой пленке был ответ на очередное предложение Травенти. Я посоветовал ему сначала согласиться только на две тысячи — ОН принял это с бешеным возмущением, настоящим или поддельным — не знаю. Медленно, после упорной торговли, разрыв между требованием и возможностями сокращался, пока выкуп не стал достаточно большим, чтобы ЕГО труды того стоили, и достаточно сносным, чтобы не подорвать состояние Ченчи окончательно. В тот момент, когда каждый почувствовал себя удовлетворенным, пусть и недовольным, сумма была согласована.
Были собраны деньги — итальянская валюта в мелких купюрах, в пачках, перетянутых резинками. Все упаковали в кейс. По благополучной передаче выкупа Алисия Ченчи была бы освобождена. По благополучной передаче... Господи... Придорожный ресторанчик находился почти на одинаковом расстоянии от Болоньи и виллы Франчезе, которая стояла, увенчанная башенками, во всей своей идиллической красе на южном склоне небольшого холма в пригороде. Днем дорога была забита машинами, но в четыре утра только раз фары на короткое время осветили нашу машину. Ченчи молча сидел рядом со мной, устремив взор на дорогу. Мысли его блуждали неведомо где.