Хороший будет сержант (так оно потом и вышло).
— Фёдоров. Теперь ты будешь старшим рабкоманды.
— А чо я-то??
— Ты не чокай, солдат… один вон уже без пяти минут на губе за выебоны, — киваю в сторону комнатухи моей, куда зашёл Шаботуков.
Все в шоке. Видят, что не шучу, но на губу за такую фигню, как пиздёж из строя, не сажают… по крайней мере в Борзе. Там максимум что можно, это выхватить в бубен за такие распальцовки из строя. Ну, смотря кто строит. Но тут-то Безречная!!! И прокурор!!
— Вы чо, все решили, что я с вами играться буду? Я вам не Батон. Чем меньше вы мне мотаете нервы, тем проще вам жить будет. Я, товарищи солдаты, кто ещё не в курсе, закончил Московское Высшее Общевойсковое Командное Училище. И требовать от вас буду так, как меня там научили, а не как вы тут, блять, сами захотите. Если кто не понял — я ебанутый на службе. И мешать мне становиться генералом не рекомендую. Это понятно??
Молчание.
(Именно рабкоманда мне потом даст кличку МО — Министр Обороны. За выебоны приходится платить каждому).
— Когда я обращаюсь к строю… нужно отвечать четко и слаженно либо «Так точно», либо «Никак нет» Итак, повторяю вопрос, — сам демонстративно смотрю на часы, цокаю языком, мол де, времечко-то убегает… не успеют пожрать… горе-горе… хых. — Всем понятно что я сейчас сказал??
— Таак точно! — кто в лес, кто по дрова.
— Не слышу.
— ТААК ТОЧНО.
— Рядовой Фёдоров, выйти из строя на два шага.
Выходит правильно, но явно без энтузиазма. Не дурак, на хуй ему подвиги Соркомова? Знает свой манёвр, однако и рвения не видно. Ему, как любому нормальному человеку, лишняя ответственность не нужна.
— Товарищи солдаты, с этого момента старшим рабкоманды назначаю рядового Фёдорова. Его приказы выполнять, как мои… если кому чего не понравится в его командах — сначала выполнять, потом уже обжаловать у меня. Сейчас, Фёдоров, строй их внизу — и в столовую. Увижу из окна, что идёте не в ногу — после ужина два часа строевой. И, кстати, на будущее, больше не буду на этом останавливаться. Буду гонять на плацу без подобных предупреждений. Вопросы??
— Никак нет.
— Фёдор, если в столовой или около неё к вам прицепятся местные аборигены — разрешаю дать пиздюлей… остальных тоже касается… друг дружку в обиду не давать… захавают одного — пиздец всем остальным. А я не нянька, постоянно следить за вашей безопасностью. Если хоть одна блядь поползёт там чего-нибудь клянчить или иным образом начнёт позорить рабкоманду — кто это увидит, сразу пресекайте. Разборы все тут. На виду у всех, вы — один организм. Увидят хоть в одном гниль — всех за пидоров пощитают. Понятно?
— ТААК ТОЧНО.
— Всё, Федор — забирай их на хуй… — поворачиваюсь спиной к строю и слышу первую команду м о е г о сержанта (будущего).
— Напра-вО. Строится на улице… по двое…
— В колонну по два, Фёдор, — говорю, уже входя в свою коморку.
— В колонну по два, — вторит Федор. Будет с него толк. Войдёт во вкус власти, и ещё придерживать придётся. Обладая властью, очень легко соскользнуть в самодурство. Сам такой.
Шаботуков изучает в окно достопримечательности. На меня реагирует тем, что отходит от окна и замирает у стены. Ждёт. Я делаю вид, что вообще его не вижу, и иду к окну. Как раз мои строятся — выбегают. Фёдор даёт пинка Крылову… видимо, за свой дикорастущий карьерный рост благодарит. Жопу Крылова не жалко, но вот на людях это делать не обязательно. Учить надо. Тронулись… остановились… Фёдор подходит к Николаеву и что-то ему говорит. Оба оглядываются на моё окно… угу… правильно, большой брат смотрит за вами, ребята. Так. Вот команда «равняйсь», вот «смирно». Пошли. В ногу, кажись. Ставим плюсик. Федор справляется.
Теперь Шаботуков.
Ему хватает ума молчать и выжидать. Но моё поведение его явно сбивает с толку, он привык к воплям и пиздюлинам. Даже на драку настроился, небось, ишь, ебло какое злючее скроил. Ну, поехали:
— Шаботуков, ты как служить дальше хочешь? Нормально или хуёво?
— Нармална хачу… а я и так нармална, это вы чота ка мнэ нэправилна… я чилавэк…
— Не-е-е… «нармална» у тебя не получается. Мне проще тебя отправить на губу и забыть там на время. А чо? Все сразу поймут, что это ни хуя не шутки, и на твоём примере, солдат, остальным неповадно будет пиздеть из строя, — я абсолютно расслаблено сажусь на свою койку, всем видом показывая, что это почти решённый вопрос. Шаботуков, ожидавший чего угодно, только не губы, беззвучно хлопает длиннющими, как у девки, ресницами… потом выдаёт:
— Таварищ летэнант… за что? Я нычэго нэ дэлал…
— Шаботуков… тебя ведь Шамиль зовут?
— Да.
— Не да, а так точно, Шамиль. Ты в армии, а не в ауле у себя. И здесь порядки определяет устав, а не совет старейшин, где ещё и шанс отмазаться есть. Вот для них оправдания готовь, а мне не надо. Тут всё делается согласно устава, и я, заметь, ничего от тебя не по уставу не требую. Мдааа… вот там позору-то будет, когда письмо придёт о том, что ты на губе… мдааа… — бац, первый тяжеляк, позорящее письмо на родину героя — это для любой чурки нож в горло.
— Какой пысмо??
— А такой пысмо, Шамиль. О том, как ты тут служишь… о том, как хернёй занимаешься и своих одногодок чморишь… я там все твои подвиги, включая курево, распишу — бац, второй тяжеляк… одно дело — служба, другое — закурил. Пиздюли от старших обеспечены.
— Зачем такую подставу… да товарищ лейтенант… за что???
— Хуясе… да ты по-русски вон как шпаришь… а мне тут дурочку валял, — заламываю брови. Лезу в карман, достаю записку об аресте. — Да я уже бумажку на тебя выправил… на хуя мне с тобой бодаться? Вот ты мне кто? Брат? Сват?? Ты мне по хую, Шамиль. Мне проще засунуть тебя в самую вонючую камеру к энурезникам… знаешь, кто это??
— Эта каторые ссуцца, — лёгкий акцент у него всё равно присутствует. Он уже взял себя в руки и, похоже, готов к разговору — весь внимание.
— Правильно… посидишь там… полы все на губе вымоешь… то, что ты их там будешь ударно мыть, даже не сомневайся. Ну, не ехать же на дизель из-за полов? Правильно? А то Прокурор-то долго слушать не будет о гордом дагестанце Шаботукове… выпишет тебе бумагу, и пиздец… я тебя больше и не увижу, и не надо мне будет ломать голову, как же сделать так, чтобы Шаботуков начал подчиняться и перестал выёбываться. Как мне сделать так, чтобы Шаботуков, никого не покалечив и сам не убившись, в родной аул, отслужив, уехал к папе с мамой.
— А я и не выёбывался… проста, таварищ лейтенант, чо вы на меня сразу… я один, что ли?
«Агааааа… гниль попёрла… сами мы не местные. Ню-ню.»
— Сразу??? Да ладно… я за тобой давно уже наблюдаю, — в хуй он мне не впился — наблюдать за ним, но это пиздец, как неуютно, если тебе сообщают, что ты уже какое-то время под колпаком. Шаботуков начинает копаться в своих косяках и просчитывает, что я знаю, а чего знать не могу. Это трудно. В армии все у всех на виду, и информацию утаить очень сложно… всё равно кто-то мог что-то видеть и банально сдать за какой-нибудь ништяк в виде увольняшки, например. — Я тебе не собираюсь перечислять все твои подвиги… достаточно твоего постоянного валяния на кровати… вот ни хуя я тебя перевоспитывать не хочу… понимаешь?? Мне проще тебя слить, и всё. Зачем мне такой головняк, как ты?? А?? Шамиль?
— Товарищ лейтенант… не нада… я понял… не нада губу, — он не мельтешит и не елозит, старается сохранить лицо, но явно не готов к ухудшению и так хуёвых условий существования. Про губу явно наслышан, и знает свои расклады там. Выход один — договариваться со мной.
Лучше уронить себя тут передо мной, чем дожидаться, пока уронят на губе перед всеми… там-то в очко башкой угодить — как два пальца обоссать.
— О! — Я поднимаюсь с кровати и подхожу к нему вплотную, — во как ты говорить, оказывается, умеешь… А-то «хули даебались» мне через губёнку на ломаном русском из строя пукаешь. Я не для того в армию пришел, чтобы твой гонор разглядывать. Мне на тебя тьфу и растереть. Чем ты мне полезен? Да ничем. А чем вреден? Да всем. На тебя остальные смотреть будут, и чо мне? Каждого сажать? Лучше я тебя одного задавлю. Кстати, поверь, все только с облегчением вздохнут.
Шаботуков разглядывает свои до блеска вычищенные сапоги. Он тут один. Поддержки, действительно, никакой.
— Ну что? Чего мне с тобой делать прикажешь? А? Солдат??
— Не знаю… товарищ лейтенант… вы скажите, чо вам надо… я могу… — что он может, он и сам не знает, но это не важно. Важно, что он п о т ё к.
— Ты понял, что мне от тебя избавиться на раз?? — откровенный пиздёж продолжается. Никому, кроме меня, это счастье в хуй не упиралось. На губу я его, конечно, могу засадить, но оттуда он вернётся с таким каменюкой за пазухой, что пиздёж из строя будет детским лепетом. И, по сути, где-то даже будет прав. Сурово — на губу за нарушение дисциплины строя… да и не примут, придётся что-то серьёзное ему рисовать… мдяяя…
— Да.
— Шаботуков, ты чо? Тупой? Нет такого слова в армии.
— Так точно.
— У тебя есть выход. Сейчас ты мне будешь писать о своих косяках… обо всех… мне по хуй… хоть всю тетрадь испиши. Я прочту и решу, сажать тебя или нет. Учти, я не собираюсь тебя уговаривать. У тебя 20 секунд найти ручку и бумагу (у всех в вещмешках есть — письма писать). Время пошло.
Шаботуков, прошедший учебку, срывается с места, а я убеждаюсь, что он может выполнять команды бегом. Причем мои команды. Он пишет мне объяснительную на два тетрадных листа, где указывает, кого и когда бил и что и где спиздил. Первую объяснительную, взятую мной у солдата, потом ими было забито полсейфа. Особенно меня впечатляет завершение этого опуса.
«Я ридавой Шаботуков клинусь что буду служить нармально и слушаца лейтинанта Скворена».
По моему настоянию, над словом «клинусь» надписал «аллахом», после чего прослушал двухчасовую лекцию на предмет взаимоотношений между военнослужащими, и лёг спать голодный, но с облегчением. На пиздюлину он нарвался через неделю. О губе мы с ним больше не вспоминали. Объяснительную эту вместе читали только раз, когда я заловил его на молоке (коноплю варил в молоке — способ забалдеть).
Вадим, зараза, потом забрал на память. А жаль. Петросян выкупил бы за мильёны мильёнов.
Навести порядок в рабкоманде годков, имея на руках страшилку о Прокуроре и изначально поломанных перцах, было достаточно просто. К тому же, я реально никому, кроме прокурора, не подчинялся.
Приходил замполит дивизии. Попытался орать на меня при бойцах. Скомандовал Федору вывести людей прямо при воплях этого ебанутого полковника. Тот, конечно, вообще начал пять из тридцати шести изображать. Типа «солдат, стой… я кому сказал». Но мои — молодцы. Съебли из казармы вместе с нарядом от греха подальше, положив хуй на его команды.
Единоначалие… хули… проинструктированы были до слёз. Полкан поорет и уйдёт, а вот лейтенант Скворин, злопамятная падла, никуда не денется… так чьи команды выполнять менее накладно?
На полковника впервые в жизни залупился, как только (последним, как положено) вышел Фёдор.
Нахамил практически сразу. Бойцов-то я убрал, чтоб свидетелей не было. Ну и выдал спич на тему, что орать он может на своих штабных блядей при ком угодно, а на меня, офицера рядов РФ, к тому же даже не знающего, кто к нему заявился, при подчинённых матом орать не надо. Не по уставу. Я тоже, мол, орать могу.