К океану мы вышли ранним утром, еще до рассвета, а к полудню набрели на небольшую рыбацкую деревушку. Когда, прибавив шагу, мы приблизились к ней, нас охватила тревога. Все лачуги были пусты. Создавалось впечатление, что люди только что их покинули. В очагах догорал огонь, кругом валялись перевернутые ступки с рисом, опрокинутые ведра с водой. Первое, что пришло нам в голову, – здесь побывали повстанцы. Пока мы гадали, куда все подевались, из-за домов появились рыбаки, вооруженные ножами и гарпунами. Наготове у них были сети, чтобы схватить и связать непрошеных гостей. От удивления никто из нас и не пытался бежать. Мы стали кричать на всех известных нам племенных наречиях (на семерых у нас было восемнадцать языков): «У нас нет оружия! Мы не причиним вам никакого вреда, позвольте нам идти дальше своей дорогой!» Но нас схватили, бросили на землю, связали руки и повели к старосте деревни.
Оказывается, рыбаки заранее узнали о нашем приближении. Они решили, что к ним направляются боевики, и предприняли меры, чтобы защитить себя, свои семьи и дома. Ничего удивительного в такой реакции не было, но мы не ожидали, что столкнемся с ней здесь, в относительно спокойном районе страны. Нас подробно и с большой подозрительностью допросили: откуда мы родом? Куда идем и почему выбрали именно эту дорогу? Альхаджи (он был самым высоким из нас, поэтому его нередко принимали за самого старшего) попытался объяснить старосте, что мы просто беженцы. После этого мужчины сняли с нас изорванные и стоптанные кроссовки, развязали руки и вытолкали вон из селения, крича, улюлюкая и потрясая гарпунами вслед нам.
Мы припустили что есть духу, чтобы поскорее удалиться от негостеприимных рыбаков на безопасное расстояние. Лишь позже стало понятно, какую пытку они нам уготовили. Идти босиком по раскаленному песку было просто невозможно. Солнце стояло в зените, воздух прогрелся до пятидесяти градусов, деревья, дающие тень, в окрестностях не росли. Ступни невыносимо жгло, будто идешь по горячему, только что уложенному асфальту. Останавливаться тоже нельзя было, иначе ноги совсем бы обуглились, приходилось все время двигаться вперед, полагаясь лишь на то, что со временем привыкнешь к жару. Пробовали шлепать вдоль прибоя – не получалось: штормовые волны не давали удержать равновесие, мокрый песок проваливался под тяжестью тела.
На следующее утро незнакомец опять принес нам еды и с улыбкой заметил, что рад видеть нас чуть окрепшими. Правда, нормально ходить еще было трудно: на улице мы не показывались, а коротали время, ковыляя по хижине из угла в угол и потешаясь над собственной неуклюжестью.
Канеи похвастался, что он, мол, отличный футболист. На это Муса кинул ему пустую скорлупу от земляного ореха. Канеи уже собирался отбить пас, но тут же решил, что удар, пожалуй, причинит ему боль, и поспешно отдернул ногу. При этом он ушиб ступню о камень, обхватил ее руками и принялся дуть.
– Что же ты за футболист, если боишься ореховой скорлупы? – засмеялся Муса. Мы все тоже рассмеялись.
Муса был коренастый крепыш с круглой физиономией и маленькими, такими же округлыми, как лицо, оттопыренными ушами. Его черные глаза навыкате загорались веселым огнем и почти выпрыгивали из орбит всякий раз, когда он пытался нас в чем-то убедить.
Канеи, напротив, был худым парнем с вытянутым лицом, всегда сохранявшим выражение спокойствия. Он очень тщательно ухаживал за своими короткими и очень темными волосами. Каждое утро или в другое время суток, когда мы оказывались у реки или ручья, он мыл голову и тщательно приглаживал прическу.
– Ты что, на свидание собираешься? – подначивал его Альхаджи.
Голос у Канеи был негромкий, но он говорил с большим достоинством. И вообще он лучше всех нас умел находить выход из критических ситуаций и разумно решать возникающие проблемы.
Альхаджи всегда бурно жестикулировал. Он простирал свои длинные руки к собеседнику, как бы пытаясь схватить его за грудки. Альхаджи был очень дружен с Джумой: они обычно шли рядом и беседовали. Джума все время кивал, как бы соглашаясь со всем, что говорит его долговязый приятель. Сам он мало жестикулировал. У него была стариковская привычка держать руки сцепленными за спиной. Он всегда покачивал головой из стороны в сторону, в такт произносимым словам.
Саиду и Мориба были почти такими же малоразговорчивыми, как и я. Они часто сидели вместе в сторонке от компании. Саиду страдал одышкой – ему тяжело было долго шагать. У него были большие уши: когда он прислушивался, они будто бы вставали торчком, как у испуганного оленя. Мориба при этом всегда замечал, что у его друга, должно быть, обостренный слух.
Я, как уже говорилось, был самым тихим в этой компании.
Канеи, Альхаджи и Муса учились со мной в средней школе, но мы редко вспоминали прошлое и особенно старательно обходили темы, касающиеся семьи и родственников. Помимо текущих вопросов, связанных с нашим путешествием, мы почти ничего не обсуждали. Лишь пару раз говорили о футболе и о школьной жизни.
Ожоги зажили на четвертый день нашего пребывания на побережье. В тот же вечер мы в первый раз вышли на улицу, чтобы обследовать окрестности хижины. Оказалось, что она находится всего в полумиле от деревни. Ночью был хорошо виден дым над крышами кухонь.
Прошла неделя. Хозяин домика приносил нам воду и еду утром и вечером. На вид ему было чуть больше двадцати лет. Он всегда ходил без рубашки. Помню, что у него были очень белые зубы, а как-то утром я заметил, что он жует кусочек мягкой древесины. Когда я поинтересовался, как его зовут, он тихо рассмеялся и сказал:
– Не важно. Так будет спокойнее и вам, и мне.
На пятый день наш спаситель повел нас прогуляться вдоль побережья. По дороге мы разговорились. Оказалось, что он принадлежит к народу шербро – одному из многих населяющих Сьерра-Леоне племен. Когда мы рассказали ему о своем бегстве из Маттру Джонга, ему это показалось невероятным. Он слышал что-то о войне, но не мог поверить в то, что люди способны совершить такие страшные преступления против своих же сограждан. Он сам родился и вырос в близлежащей деревне и никогда не покидал ее. Все необходимое для жизни сюда привозили торговцы: они выменивали одежду, рис, другие продукты на рыбу и соль, так что местным жителям не нужно было ехать на рынок. А еще он с большим воодушевлением сообщил, что собирается вскоре жениться.
На вопрос, почему его хижина находится в стороне от селения, он ответил, что она используется только для хранения рыболовных снастей и для вяления рыбы во время сезона дождей.
Мы достигли уютной бухты, где не было большой волны. Наш провожатый велел нам сесть у прибоя и опустить ноги в воду. Он пояснил, что морская соль полезна для заживления ран и действует как болеутоляющее и обеззараживающее средство. Сам он устроился в сторонке и внимательно смотрел на нас. Я время от времени оборачивался и встречался с ним взглядом. При этом он улыбался, так что зубы сверкали белизной на его смуглом лице. Прохладный ветер с океана смешивался с теплыми сухими воздушными потоками с континента. Сидеть так было очень приятно. Мне ужасно хотелось узнать имя нашего благодетеля, но я сдерживал свое любопытство.
– Вам, ребята, нужно приходить сюда каждый вечер. Ванны с морской водой способствуют исцелению, так что менее чем через неделю вы будете совершенно здоровы, – сказал мужчина.
Он посмотрел на небо и увидел, что стремительно набегающие облака почти закрыли звезды.
– Мне надо пойти за лодкой, – сказал хозяин хижины, – а вы отправляйтесь домой, потому что скоро пойдет дождь. – И он побежал в направлении деревни.
– Какой счастливый, довольный жизнью человек, – вздохнул Альхаджи. – Ох, если бы я мог быть на его месте!
– Да, очень хороший человек. Хотелось бы знать, как его зовут, – тихо отозвался Канеи.
Мы все согласились с ними, а потом каждый снова погрузился в свои мысли. Из задумчивости нас вывели крупные капли дождя, упавшие с неба. Мы и забыли, о чем предупредил нас наш новый друг. Пришлось бегом возвращаться в хижину, где мы расселись вокруг костра, чтобы просушить мокрую одежду, а потом принялись ужинать вяленой рыбой.
Две недели мы прожили в рыбацком домике на берегу океана. Мы почти поправились. Но как-то рано утром в дом вошла пожилая женщина и сказала, что нам немедленно надо оставить это жилище. Это была мать хозяина. Как я понял, она давно знала о том, что тот приютил нас, а вот обитатели деревни узнали об этом только что.