Огонь стал униматься, а я все бегал по деревне и искал чего-то – и в то же время боялся найти. Я с замиранием сердца вглядывался в обожженные лица мертвецов. Но разобрать человеческие черты было почти невозможно, да и трупов было слишком много.
– Твои жили вон в том доме, – указал Газему на выгоревшее строение. Двери и окна уничтожил огонь, но стены и балки еще тлели.
Мое тело оцепенело. Только зрачки бегали, а веки медленно опускались и поднимались. Я попытался встряхнуть ноги и руки, чтобы кровь прилила к ним, но не устоял и упал на землю, закрыв лицо ладонями. Голова раскалывалась; казалось, глаза сейчас выпрыгнут из орбит. От боли ступор прошел, и я ринулся в дом, в котором еще клубился дым и сильно пахло гарью. На полу виднелись кучи пепла. Человеческих останков видно не было. Я взвыл. Я плакал и пинал ногами все вокруг, не чувствуя ни боли, ни жара от тлеющих стен. Руки словно отнялись. Газему с мальчишками выволокли меня, бившегося в истерике, из дома.
– Я их искал везде, но не нашел, – сказал старик. К тому времени я сидел на земле, в грязи, вытянув ноги и обхватив руками голову. Внутри меня бушевали горе и ярость. В груди клокотало, сердце бешено стучало. Я ощущал неимоверную тяжесть в голове и плечах. Будто какое-то неподъемное бремя свалилось на меня.
Если бы мы не останавливались там, на холме, если бы не встретили Газему, я мог бы увидеть своих родных!Я приложил ладони к ушам и со всей силой сжал голову. Не помня себя, я подошел к Газему и со всей силы сжал его горло, пытаясь задушить.
– Тяжело дышать! – прохрипел он и оттолкнул меня. Я упал, потом схватил валявшийся рядом тяжелый металлический пест и запустил его в старика. У того из носа пошла кровь. Друзья схватили меня за руки и оттащили в сторону. Газему печально посмотрел на меня и сказал:
– Я не знал, что все так обернется…
Он сел под манговым деревом и попытался остановить кровавые струйки.
Ребята свалили меня с ног, уложили на землю, а сами горячо заспорили, кто из нас прав. Одни говорили, что по вине Газему мы не смогли увидеться с близкими. Другие считали, что, если бы не он, все мы были бы уже мертвы. Мне было все равно. Я хотел обнять отца и мать, даже если надо было тут же умереть вместе с ними. Между мальчишками завязалась драка. Они ругались, колотили друг друга, пинались. Альхаджи толкнул Джуму, тот отлетел к стене одного из домов, и у него загорелись штаны. Он взвыл и стал кататься по грязной земле, чтобы сбить пламя. Потом он поднял камень, метнул его в своего обидчика и попал ему в затылок. Потекла кровь. В ярости Альхаджи снова бросился на Джуму, но тут вмешался Газему. Он развел дерущихся в стороны и перевязал Альхаджи голову какой-то ветошью. Все притихли. Так и сидели на развалинах деревни, терзаемые отчаянием и злобой. Казалось, что здесь наше путешествие и подойдет к концу.
Через некоторое время Газему медленно проговорил:
– Никто из нас не виноват в случившемся.
Я снова вспыхнул и хотел опять броситься на него. Но тут мы услышали громкие голоса. Какие-то люди направлялись к деревне. Мы добежали до ближайшей кофейной плантации, легли на землю и стали наблюдать.
Отряд из более чем десятка боевиков вошел в селение. Они смеялись, похлопывали друг друга по спине. Двое из них на вид казались чуть старше меня. На их одежде была кровь. У одного в руках была отрезанная голова. Он держал ее за волосы. Лицо жертвы было перекошено от боли, будто человек все еще мог что-то чувствовать. Из шеи сочилась кровь. Другой бандит нес баллон с бензином и большой коробок спичек. Они уселись на землю и принялись играть в карты. По ходу дела они курили марихуану и похвалялись своими подвигами.
– Мы, кажется, сожгли сегодня три деревни, – со смехом сказал тощий парнишка, который, по-моему, был особенно горд этим и очень доволен собой.
С ним согласился мужчина постарше, единственный из всех одетый в военный камуфляж:
– Да, три деревни за несколько часов – это здорово.
Он помолчал, поигрывая своим «G3», а потом продолжал:
– Особенно мне понравилось здесь. Мы всех прикончили, никто не выжил. Вот как хорошо получилось!Мы выполнили приказ уничтожить всех. Так что командир будет доволен, когда прибудет сюда.
Мужчина посмотрел на других боевиков: те прервали карточную игру и внимательно слушали его. Они закивали головами, одобряя сказанное. Поздравив друг друга с успехом, они снова вернулись к картам.
– Правда, из двух других деревень некоторые улизнули, – сказал бандит, стоявший рядом. Он почесал подбородок, будто размышляя, почему это произошло, а потом изрек: – Жители, наверное, увидели дым, поднимающийся над этим селением, и поняли: что-то неладно. Надо будет сменить тактику и нападать на все деревни в округе одновременно.
Остальные не придали его словам большого значения. Он явно пользовался меньшим авторитетом, чем человек в камуфляже.
Боевики еще долго играли, болтали, а иногда вдруг, без видимых причин, начинали палить в воздух. Кто-то из моих товарищей сделал неловкое движение, и кофейные листья зашуршали. Повстанцы оторвались от карт и прислушались.
Потом большинство разбежались в разные стороны и залегли в укрытия, а двое пошли в нашу сторону, выставив вперед дула автоматов. Они быстро приблизились и вдруг пригнулись. Мы все внезапно, как по команде, сорвались с места и побежали в сторону джунглей. Газему был первым, он знал дорогу. Нам вслед засвистели пули.
Добравшись до края леса, старик чуть подождал отставших и сказал:
– Нужно двигаться по тропинке все время прямо.
Когда я поравнялся с ним, на его лице появилось некоторое подобие улыбки, от чего я, сам не знаю отчего, снова пришел в ярость. Пробежав мимо него, я углубился в лес по узкой, поросшей травой дорожке. Передо мной был Альхаджи, который, как ныряльщик, быстро раздвигал кусты и двигался вперед, то скрываемый ими, то снова оказываясь на виду. Ветки больно хлестали меня по лицу, но не могли заставить остановиться. Тропа закончилась, а мы все бежали, пока не стемнело и не показалась луна. Позади по-прежнему слышны были выстрелы, красными огоньками прорезавшие сумерки. Потом луна и звезды скрылись, и пошел дождь, который спас нас от преследователей. Они, видимо, махнули рукой и вернулись обратно.
Всю ночь мы просидели под мокрыми кустами, пытаясь отдышаться после такой погони. Газему вдруг заплакал, как ребенок. Меня это очень напугало: в детстве мне внушили, что мужчины плачут только от полной безысходности. Он стал корчиться и стонать от боли. Когда мы решились наконец приблизиться к нему, то поняли, в чем дело. Его ранили в правую ногу – она отекла, а рана воспалилась. Рукой Газему придерживал правый бок. Альхаджи осторожно отвел его ладонь и увидел, что бок тоже прострелен. Видимо, старик зажимал пулевое отверстие, а теперь из него рекой хлынула кровь. На лбу у него появилась испарина. Альхаджи попросил меня подержать рану, пока он поищет, чем ее перевязать. Газему смотрел на меня, его глаза затуманились, но он сделал слабую попытку поднять правую руку и взять меня за запястье, чтобы помочь остановить кровь. Однако ее струи все равно сочились между моими пальцами. Газему уже не всхлипывал, слезы тихо катились по его щекам. Муса больше не мог выносить вида крови и потерял сознание. Мы с Альхаджи сняли со старика рубашку и обвязали вокруг его живота. Муса очнулся и вместе с остальными напряженно наблюдал за тем, что мы делаем.
Еле дышавший Газему все-таки умудрился объяснить нам, что поблизости находится вали . В ночи мы сбились с пути и свернули не туда. Нужно вернуться немного назад, и тогда он покажет, как найти тропу. Он обхватил нас с Альхаджи за плечи, мы подняли его и стали медленно пробираться через заросли кустарника, останавливаясь каждые несколько минут, чтобы отдохнуть и стереть пот со лба раненого.
К середине дня Газему стал задыхаться. Тело его сотрясалось. Он попросил нас усадить его на землю и согнулся пополам, держась за живот и стеная от боли. Начались рвотные позывы, потом он лег на спину и уставился в небо. Вскоре мы заметили последнюю судорогу – сначала спазм свел ноги, потом дрогнули руки и, наконец, слабо шевельнулись пальцы. Глаза были открыты, остановившийся взгляд устремлен куда-то ввысь, к вершинам деревьев.
– Понесем его дальше, – голос Альхаджи прерывался. Мы снова закинули его руки себе на плечи и потащили вперед. Ладони его были холодными, но тело хранило остатки тепла, и рана по-прежнему кровила. Мы молчали. Все и так понимали, что произошло.
Когда мы наконец добрались до вали, глаза Газему были все еще открыты. Альхаджи закрыл их. Мы сели рядом с трупом. Кровь старика осталась у меня на ладонях и запястьях, и в носу его еще виднелись запекшиеся сгустки. Теперь я жалел, что швырнул в него пестом. Я тихо заплакал. Но по-настоящему рыдать уже не мог.
Солнце близилось к закату, оно уносило с собой жизнь Газему. Я сидел, ни о чем не думая. Мне казалось, что мое лицо окаменело. Когда налетел свежий вечерний ветерок, я понял, что его дуновения не доставляют мне ни капли удовольствия, хотя должны бы. Всю ночь я не мог уснуть. На глазах выступали слезы и тут же высыхали, не пролившись. Я не знал, что делать дальше. Вспоминая предсмертную агонию Газему и то, как постепенно затихало его истерзанное тело, я завидовал ему.
Глава 12
Наверное, мы шли несколько дней – точнее не скажу, – когда вдруг увидели перед собой двоих мужчин, взявших нас на прицел. Жестом они велели нам подойти ближе. Мы прошли между двумя шеренгами военных с автоматами «АК-47», пулеметами «G3» и гранатами на поясе. У них были странные, очень темные лица, будто присыпанные угольной пылью, и очень красные глаза. Они пристально рассматривали нас. В конце строя мы увидели тела четырех человек в военной форме, насквозь пропитанной кровью. Один из них лежал на животе, глаза его были широко раскрыты, но взгляд остановился. Часть внутренностей вывалилась наружу, на землю. Я отвернулся, но тут же наткнулся на раненого с проломленным черепом. В голове зияла дыра, там что-то пульсировало, он еще дышал. Мне стало дурно, тошнота подкатила к горлу, вокруг все поплыло. Один из солдат, что-то жевавший и с улыбкой наблюдавший за мной, отпил из бутыли с водой, а остаток воды выплеснул прямо мне в лицо.
– Ничего, привыкнешь. Со временем все привыкают, – сказал он.
Вдруг неподалеку раздались выстрелы. Солдаты засуетились и велели нам следовать за ними. Мы выбежали к реке, где покачивались на волнах алюминиевые моторные лодки. Здесь тоже были трупы – тела одиннадцати-тринадцатилетних мальчишек в армейских шортах, сваленные на берегу. Я и мои друзья старались не смотреть в ту сторону. Тем временем автоматные очереди приближались. Мы поспешно забрались в лодки, и тут из-за кустов кто-то бросил гранату. До воды она не долетела, а разорвалась раньше. Речка была стремительной, вода у порогов выше по течению бурлила. Из-за кустов выскочил человек в камуфляжных штанах и стал стрелять. Один из солдат, сидевший в моей лодке, открыл огонь и убил нападавшего. Мы двинулись вниз по реке, и военные высадили нас у одного из ее притоков. Конвойный проводил нас в Йеле, деревню, в которой стояли правительственные войска. Это селение считалось относительно большим – более десяти домов. И почти все они были заняты солдатами. Кусты вокруг деревни были вырублены, за исключением тех, что росли на пристани, где мы высадились. Как нам объяснили, это было сделано, чтобы неприятель не мог подкрасться незаметно.