Дядя, как и обещал, приехал навестить меня в ближайшие после его первого визита выходные.
– Мой дядя идет, – сказал я Эстер. – Я видел его на дороге у мангового дерева.
– Ты, кажется, рад. – Она положила ручку и внимательно посмотрела на меня. – Я же тебе говорила, что он производит впечатление хорошего и надежного человека.
Вскоре дядя вошел к нам, утер струившийся со лба пот носовым платком, обнял меня и поздоровался с Эстер. Потом, немного отстранившись, он широко улыбнулся. Я перестал напрягаться и улыбнулся в ответ. Он поставил сумку на пол и достал оттуда печенье и бутылку холодной имбирной газировки, пояснив:
– Я подумал, что перед прогулкой тебе понадобится немного подкрепиться. – С этими словами он протянул мне угощение.
– Вы можете пройтись по гравиевой дорожке, которая ведет на вершину холма, – предложила Эстер. Мы оба кивнули в знак согласия. – Когда вы вернетесь, я уже уйду. Очень рада видеть вас снова, сэр. – Она поглядела на дядю, а потом повернулась ко мне. – Увидимся завтра.
Мы с дядей вышли из медпункта и направились к холму, на который указала Эстер. Вначале мы молчали. Я прислушивался к шороху камешков под ногами. Иногда было слышно, как тропинку перебегает ящерка, а потом забирается по стволу дерева. Я чувствовал, что дядя смотрит на меня.
– Как вообще у тебя дела? С тобой хорошо обращаются в центре? – спросил он.
– Да, все хорошо, – ответил я.
– Надеюсь, ты не такой тихоня, каким был твой отец. – Он снова вытер пот со лба. – Папа когда-нибудь рассказывал тебе о доме, в котором вырос?
– Да, иногда он что-то вспоминал, но не так много, как мне сейчас хотелось бы. – Я все время глядел под ноги, но тут поднял голову и на мгновение поймал дядин взгляд. Лицо у него было доброе и приветливое. Я снова стал смотреть по сторонам.
Ближе к вершине холма тропка стала совсем узкой. Я рассказал дяде, что отец всегда говорил о брате, вспоминая о своих детских приключениях. Вот, например, одно из них: как-то раз они пошли в лес за хворостом и разбередили улей дикий пчел. Мальчики попытались убежать, но рой преследовал их. Отец был ниже ростом, поэтому пчелы атаковали голову дяди. Чтобы избавиться от насекомых, они решили нырнуть в реку, но пчелы кружили над поверхностью воды и не давали вынырнуть. Когда дольше задерживать дыхание не было сил, пришлось вылезать из реки и нестись в деревню. Туда за ними полетел и рой.
– Да, я помню этот случай, – отозвался дядя. – Наши односельчане очень разозлились, потому что пчелы жалили стариков и маленьких детей, которые не могли спрятаться от них. Мы с твоим отцом вбежали в дом, захлопнули дверь и забились в кровать. Какая суматоха поднялась в деревне, и как мы потом хохотали над этим! – Дядя засмеялся, и я тоже. Потом он вздохнул и сказал: – Мы с твоим отцом были такими шалунами! И ты такой же. Я не буду слишком строг, если ты будешь проказничать. Это было бы несправедливо. – Он положил руки мне на плечи.
– Думаю, время, когда можно было шалить, ушло, – печально произнес я.
– Ах, ты же все еще мальчишка. Ты можешь себе позволить немного побыть непослушным, – ответил дядя.
Мы опять помолчали, слушая, как вечерний ветерок шелестит в кронах деревьев.
Мне нравилось гулять с дядей. Я мог свободно говорить с ним о своем детстве, о годах, проведенных рядом с отцом и братом. Мне надо было вспомнить все это, снова мысленно пережить счастливые минуты, которые случались в моей жизни до войны. Но чем больше я рассказывал об отце, тем больше скучал по матери и младшему братишке. Увы, большую часть жизни я провел вдали от них. Мне было грустно от того, что возможность общения с ними навсегда упущена. Я посетовал на это в разговоре с дядей. Но что он мог поделать? Он только слушал. Он не был знаком ни с моей матерью, ни с младшим братом. Чтобы хоть как-то утолить мою тоску по ним, он расспрашивал меня о тех временах, когда вся семья жила вместе в Маттру Джонге. Но и это мне не сильно помогло: родители развелись, когда я был мал, и мне почти ничего не удалось вспомнить об их совместной жизни.
Во время прогулок я хорошо узнал дядю, привык к нему и с нетерпением ждал его визитов в выходные. Он всегда привозил мне какие-нибудь подарки и рассказывал, как прошла у него неделя. Одному клиенту он достроил крышу, а другому сделал отличный стол и планирует завтра закончить его, отполировав столешницу и ножки. Говорил он и о том, как хорошо его дети учатся в школе, а также передавал приветы от жены. Я рассказывал ему о соревнованиях по футболу и настольному теннису, в которых принимал участие, и о концертах для гостей, если таковые случались у нас на неделе. Мы столько раз гуляли по одной и той же гравиевой дорожке, что я, наверное, мог бы пройти по ней с закрытыми глазами, безошибочно минуя крупные валуны.
В один из выходных дядя повез меня знакомиться с семьей. Была суббота, солнце светило так ярко, что наши собственные тени были неразличимы. Дядя жил в Нью-Ингленд-вилле – гористом районе в западной части Фритауна. Он приехал за мной в Бенин-хоум рано. Мы сели в шумный и тряский грузовик и на нем добрались до центра города. В дороге мы молчали, но потом нас развеселили наши попутчики: эти двое громко обсуждали, какое пальмовое вино лучше – с живого или поваленного дерева. Мы вышли, а они все еще спорили. Когда мы медленно шли к дому дяди, он положил мне руку на плечо. Я чувствовал себя очень счастливым, правда, немного беспокоился, примут ли меня его родные так же тепло, как он, не расспрашивая о тяжких военных годах.
Почти на вершине холма он остановился и предупредил:
– Я рассказал жене о том, как ты служил в армии, но ничего не говорил детям о твоем участии в войне. Думаю, они пока не в состоянии понять это правильно, так, как взрослые. Надеюсь, ты не в обиде на это?
На душе у меня полегчало, я кивнул, и мы пошли дальше.
Спустившись с одного холма и поднявшись на следующий по песчаной тропке, мы увидели нужный нам дом. Окна его смотрели на город, а с веранды была видна бухта и стоящие в ней корабли. Место, которое должно было стать мне вторым домом, было очень живописным. Но здесь не было ни электричества, ни водопровода. Кухню устроили в отдельном сарайчике из оцинкованного железа. Под манговым деревом в дальнем углу дворика стояли туалет и куле – душевая кабинка. Все это очень напоминало жилища в Маттру Джонге.
Когда мы взошли на веранду, навстречу нам вышла жена дяди. Ее лицо сияло, будто она всю жизнь ждала этой встречи. Она потуже завязала передник, а потом стиснула меня в объятиях так крепко, что я не мог вдохнуть. Отпустив меня, тетушка сделала шаг назад, снова приблизилась и ласково ущипнула меня за щеку.
– Добро пожаловать, сынок, – сказала она.
Она была невысокого роста, с очень темной кожей, круглыми щечками и искрящимися глазами. У них с дядей не было собственных детей, и они воспитывали нескольких ребят из семей родственников. Детей было четверо: старший Элли и три девочки – Матильда, Кона и самая младшая, шестилетняя Сомбо. Все они бросили свои дела и вышли на веранду, чтобы обнять «брата» – так меня им представил дядя.
– Здорово, что в семье будет еще один парень, – заявил Элли, обнимая меня. Они с дядей переглянулись и засмеялись. Я улыбнулся. В тот день я мало говорил и вел себя тихо. Познакомившись со мной, все разошлись по своим делам, а я остался сидеть с дядей и тетей на веранде. Мне очень нравился вид на город, и я мог подолгу рассматривать дома и корабли. Всякий раз, когда я поворачивался к дяде, он широко улыбался. Тетушка без конца носила мне большие тарелки с рисом, рыбой, тушеными овощами и бананами. Она заставила меня съесть так много, что живот у меня раздулся. После еды дядя показал мне свой верстак и столярные инструменты, которые стояли прямо во дворе и занимали большую его часть.
– Если тебя интересует столярное дело, могу взять тебя в ученики. Но, зная твоего отца, могу предположить, что ты предпочтешь школу ремесленным занятиям, – сказал дядя.
Я на это ничего не ответил.
Тут пришел Элли и спросил, можно ли мне пойти с ним на футбольный матч местных команд. Дядя разрешил, но сказал, что я сам могу выбрать – хочу ли я идти туда.
Мы с Элли направились в конец улицы, где находилось футбольное поле. Это место называлось Брукфилдс.
– Я рад, что ты будешь жить с нами, – уверял меня Элли, пока мы ждали начала игры. – Можешь поселиться в моей комнате.
Он был старше и уже оканчивал среднюю школу. По всему было видно, что этот жизнерадостный парень очень дисциплинированный и организованный. Он говорил очень складно и немного, только по делу.
С другой стороны поля нам помахала рукой симпатичная девушка с очаровательной улыбкой. Я уже собирался спросить, кто это, но Элли опередил меня:
– Это наша двоюродная сестра. Она живет у приемных родителей на другой стороне улицы от нас. Ее зовут Амината. Ты с ней скоро познакомишься.
Как выяснилось, она была дочерью еще одного – единокровного – брата моего отца. Позже я особенно подружился именно с Элли и Аминатой; они были мне ближе, чем остальные дети из новообретенной семьи.
Во время длительных прогулок с дядей я узнал, что у моего деда было много жен, поэтому у отца много братьев.О существовании некоторых из них он вообще не знал. Но со стороны бабушки братьев не было – у нее папа был единственным ребенком.
За игрой следить не получалось: я мог думать только о новых родственниках, которых я только что обрел и о существовании которых раньше и не подозревал. Я был счастлив, но по привычке не подавал вида. Элли много смеялся во время матча, а я не мог выдавить из себя даже улыбки. Когда мы вернулись домой, дядя проводил меня обратно в реабилитационный центр. По пути к автобусу он держал меня за руку. В дороге я все время молчал, только в самом конце поблагодарил дядю, когда тот дал мне деньги на транспорт на случай, если я сам захочу навестить его. У входа на нашу территорию он обнял меня и сказал на прощание:
– Скоро увидимся, сынок.
Глава 19
Меня предупредили о предстоящей «репатриации» за две недели до того, как я должен был покинуть Бенин-хоум. Лесли сказал, что мне предстоит вернуться в семью и налаживать нормальную жизнь. Те две недели показались мне более долгими и томительными, чем восемь месяцев, проведенных в реабилитационном центре. Смогу ли я снова жить в семье? Долгие годы я был предоставлен сам себе и жил без чьего бы то ни было руководства. Мне не хотелось бы показаться черствым и неблагодарным, если я буду вести себя слишком уж независимо и отстраненно. Дядя ведь не обязан был брать меня к себе. И потом, что делать, когда мучают мигрени и ночные кошмары? Как я объясню новым родственникам, особенно детям, периодические приступы тоски и уныния? Их не всегда возможно скрыть, они отражаются у меня на лице… Ответов на эти вопросы не было. Я поделился своими сомнениями с Эстер. Она уверила, что беспокоиться нечего, все будет нормально. Но простых слов ободрения мне было мало.
Ночами я лежал в кровати, уставившись в потолок, и думал. Почему мне удалось выжить в этой войне? Почему все мои близкие родственники погибли, а я остался невредимым? Сплошные загадки! Играть в настольный теннис и футбол расхотелось, но, правда, к Эстер меня тянуло каждый день. Я здоровался и спрашивал, как у нее дела, а потом погружался в свои мысли. Что же мне делать потом, после ухода из центра? Иногда Эстер приходилось щелкать пальцами перед моим носом, чтобы вернуть меня к реальности. Вечерами мы подолгу молча сидели на веранде с Мохамедом, Альхаджи и Мамбу, но я даже не замечал, как они ближе к ночи вставали с нашей длинной скамьи и уходили спать.