«Первой «западной» страной Енгибарова должна была стать Федеративная Республика Германии. Немецкие импресарио ставили на Леню и уже позаботились о широкой рекламе. Я уверен, что, случись эта премьера, успех бы его ждал по масштабу не меньший, чем у Олега Попова в пятидесятые годы. Звезда Енгибарова взошла бы на международном небосклоне…
Программа для гастролей в ФРГ формировалась в каком-то городе, где некий завистник написал анонимку: мол, подвыпивший Енгибаров сказал, что еще не знает, вернется из ФРГ или нет. Этого оказалось достаточно для того, чтобы соврать немцам, будто Енгибаров болен, приехать не сможет, несмотря на все затраченные на рекламу деньги. На Запад его так никогда и не пустили…»
К началу 70-х Енгибаров по праву числился в числе лучших советских клоунов. Вообще те годы были богаты на «коверных». Достаточно назвать такие имена как: Михаил Румянцев (Карандаш), Юрий Никулин, Михаил Шуйдин, Олег Попов, Андрей Николаев, да тот же Леонид Енгибаров, чтобы понять – насколько богат был на таланты советский цирк.
Между тем любопытно взглянуть на эту проблему с точки зрения… астрологии. Большинство великих советских клоунов дали две астрологические команды (кстати, находящиеся в вечном антагонизме друг с другом): 1) Тигр-Лошадь-Собака 2) Бык-Змея-Петух. Назову эти имена: из первой команды – Михаил Шуйдин (1922, Собака), Олег Попов (1930, Лошадь), Андрей Николаев (1938, Тигр); из второй команды – Михаил Румянцев, он же Карандаш (1901, Бык), Борис Вяткин (1913, Бык), Юрий Никулин (1921, Петух).
Леонид Енгибаров принадлежал к иной команде (он родился в год Свиньи), поэтому стоит несколько особняком. Может быть, поэтому он и из жизни ушел раньше всех перечисленных выше коллег. А причины этого раннего ухода лежали в том числе и во времени, которое неумолимо надвигалось на страну. Речь идет о так называемой мелкобуржуазной конвергенции (разрядке) , которая была начата Хрущевым в самом начале 60-х. С этого момента эстетические ориентиры в советском социуме постепенно стали меняться – с романтических на меркантильные. И на этом фоне существование такого клоуна- романтика , каким был Енгибаров, начинало выглядеть этаким недоразумением. Поэтому, если в романтические 60-е карьера Енгибарова шла в гору, то в следующем десятилетии – в практичные 70-е – она с этой горы покатилась вниз.
В 1971 году Енгибаров покинул Союзгосцирк, после того как его партнера и бывшего педагога по цирковому училищу Юрия Белова цирковые чиновники не выпустили вместе с ним на зарубежные гастроли. Однако были и другие причины, по которым Енгибаров ушел из Союзгосцирка – это интриги со стороны отдельных его коллег. Особенно добил его один случай, произошедший на гастролях.
Однажды в номер к Енгибарову постучали. Он открыл и увидел на пороге юную особу, которая назвалась его поклонницей и попросилась войти. Но он, уставший от внимания десятков таких юных девиц, не нашел ничего лучшего, как резко захлопнуть перед девушкой дверь. А та в ответ на это… разрыдалась. В этот момент из соседнего номера вышел коллега Енгибарова (известный, кстати, артист) и, увидев рыдающую навзрыд девушку, решил, что Енгибаров, проведя ночь с очередной поклонницей, потом грубо выставил ее за дверь. Артист немедленно пожаловался куда следует, и разразился скандал. Когда Енгибаров вернулся с гастролей, его обвинили в… изнасиловании. И ему стоило больших трудов доказать потом свою невиновность. Так что, уходя из Союзгосцирка, он хотел получить долгожданную свободу и навсегда распрощаться со своими завистниками.
Енгибаров создал эстрадный театр пантомимы и вскоре вместе с тем же Юрием Беловым выпустил в свет спектакль «Звездный дождь». Правда, затея с созданием театра далась ему нелегко: в Министерстве культуры встретили это начинание артиста с прохладцей. Когда он изъявил желание назвать свой коллектив «Театром Енгибарова», ему запретили это делать. «Какой еще может быть театр? – заявили ему. – Назовите просто ансамбль». На первых афишах он так и значился как ансамбль. Когда в газете «Советская культура» один из корреспондентов попытался написать восторженную рецензию на этот спектакль, его тут же одернули, сказали: «Эта тема сейчас нежелательна».
Между тем популярность Енгибарова у зрителей по-прежнему была высокой, он по праву считался одним из лучших цирковых артистов Советского Союза. В начале 1972 года с ним произошел случай, как нельзя лучше характеризующий отношение к нему простой публики. Леонид приехал на свою малую родину, в столицу Армении город Ереван, и пошел в родной для него цирк. В тот момент там уже шло представление, и, чтобы не мешать, Енгибаров тихонечко прошел в директорскую ложу и сел в углу. Однако кто-то из актеров узнал о его присутствии, и вскоре уже весь коллектив был оповещен об этом. Поэтому каждый из вновь выходящих на арену артистов считал своим долгом сделать приветственный жест в сторону директорской ложи. Это не укрылось и от зрителей, они стали шептаться между собой и все чаще оглядываться в сторону ложи. В конце концов инспектору манежа не оставалось ничего иного, как прервать представление и объявить на весь манеж: «Дорогие друзья! Сегодня на нашем представлении присутствует клоун Леонид Енгибаров!» Не успело стихнуть эхо этих слов под сводами цирка, как весь зал в едином порыве поднялся со своих мест и разразился оглушительными аплодисментами.
Артист был крайне смущен таким вниманием к своей персоне, но ничего поделать с этим уже не мог. Пришлось ему встать со своего места и выйти из темного угла на свет. Зрители продолжали горячо аплодировать, он пытался движением рук их унять, но у него, естественно, ничего не получилось. И тогда он, в благодарность за такую любовь, на ходу придумал пантомиму: раскрыв двумя руками свою грудную клетку, достал оттуда сердце, разрезал его на тысячи маленьких кусочков и бросил зрителям. Это было великолепное зрелище, достойное таланта замечательного артиста. Но, как покажет уже ближайшее будущее, эта пантомима окажется трагически пророческой: сердце Енгибарова и в самом деле вскоре разорвется на множество маленьких «кусочков». Но расскажем обо всем по порядку.
В июле того же 1972-го Енгибаров приехал в Москву. Тот месяц был отмечен небывалой жарой и засухой. В Подмосковье горели торфяные болота, и в отдельные дни воздух был таким, что в нескольких метрах от себя невозможно было увидеть человека. И в один из таких дней нашему герою стало плохо.
Последние часы знаменитого клоуна выглядели следующим образом. Вечером 24 июля он вернулся к себе домой в дом № 22-б в 19-м проезде Марьиной Рощи с концерта в Зеленом театре ВДНХ (этот дом принадлежал еще деду Енгибарова Адриану Артамоновичу Кудрявцеву, кроме этого, у него была еще кооперативная квартира на Рубановской улице, которую он получил год назад). Настроение у артиста было скверное – вот уже несколько дней он плохо себя чувствовал из-за ангины, которую переносил на ногах. Мать Антонина Адриановна приготовила сыну ужин, но тот от него отказался и даже не повернулся в сторону матери, когда она вошла к нему в комнату.
– Чем тебе помочь, сынок? – спросила обеспокоенная мать. – Может быть, вызвать врача?
– Ты мне поможешь, если уйдешь куда-нибудь сегодня, – ответил Енгибаров.
Зная характер своего сына, мать быстро собралась и ушла к подруге. Когда утром следующего дня, 25 июля, она вернулась назад, Енгибаров лежал на кровати в той же позе, в какой она его оставила вчера, причем еда на кухне так и осталась нетронутой. По тому, как сын вздыхал, Антонина Андриановна поняла, что его настроение так и не улучшилось. Беспокоить его расспросами женщина побоялась.
Ближе к вечеру сыну внезапно стало плохо, и он сам попросил мать вызвать «Скорую». Однако прибывшие вскоре врач и медсестра отнеслись к больному как-то легкомысленно – даже укол ему не сделали. Вместо этого врач в течение десяти минут допрашивал Антонину Адриановну о том, какими болезнями болел ее сын, как чувствовал себя накануне. Может быть, в этом был виноват и сам Енгибаров: когда пришли врачи, он уже малость оклемался и даже стал заигрывать с медсестрой, говорил ей комплименты.
Врачи уехали около шести, а два часа спустя Енгибарову вновь стало плохо. Мать снова бросилась к телефону. Но пока «Скорая» мчалась к их дому, артист попросил мать дать ему бокал холодного шампанского: дескать, полегчает. Видимо, ни он, ни мать не знали, что шампанское сужает сосуды. Вскоре ему стало плохо. Врач сделал укол, но было поздно – сердце клоуна остановилось. На часах было около восьми вечера. Енгибарову исполнилось 37 лет. В свидетельстве о смерти врачи записали: «хроническая ишемическая болезнь сердца». Матери артиста объяснили, что причиной кончины ее сына стал тромб, который образовался оттого, что Леонид вернулся с гастролей больным и продолжал репетировать с ангиной.
Свою версию смерти Енгибарова имеет артист Арчил Гомиашвили. Вот его слова:
«Смерть Енгибарова трагична. Думаю, довел его дружок-актер, ставший потом очень популярным. Енгибаров был искренним парнем, но ему почему-то казалось, что ему не хватает своей славы, и он тянулся к знаменитым людям, хотя сам был очень знаменитым. И он пил и кололся. В ту ночь они с дружком сильно выпили и, видимо, ширнулись. Утром Леня кого-то послал за молоком. Он хлебнул стакан, и тромб остановил его сердце. Я помню то страшное время, 72-й год, еще и потому, что как будто специально в городе было нечем дышать, вокруг Москвы горел торф…»
Рассказывает другой артист – Олег Стриженов:
«Однажды, когда я вернулся в Москву из очередной экспедиции в семьдесят втором году (Стриженов снимался во Львове в фильме «Земля, до востребования!» – Ф. Р. ), раздался звонок Юры Белова, работавшего режиссером у Енгибарова в коллективе:
– Олег Александрович, приготовьтесь…
– Что случилось?
– Леня умер.
Вскакиваю в машину, мчусь на квартиру к Енгибарову в Марьину Рощу, где он жил в деревянной бревенчатой двухэтажке с мамой. Застаю Леню еще теплого, лежащего на диване. Над его головой висит мой портрет в роли Треплева из «Чайки». Он умер, а казалось, что спит. Остановилось сердце. Леня писал, что любил больше других великолепную четверку – меня, Васю Шукшина, Юру Белова и Ролика Быкова…»
Слух о том, что умер Енгибаров, распространился по Москве со скоростью звука. Правда, как и положено в таких случаях, причина смерти великого клоуна интерпретировалась по-разному. Например, утром 26 июля некто позвонил в дом Владимира Высоцкого и сообщил ему о смерти Енгибарова. Далее послушаем рассказ жены певца – Марины Влади, которая была свидетелем этого разговора:
«Ты кладешь трубку и начинаешь, как мальчишка, взахлеб плакать. Я обнимаю тебя, ты кричишь:
– Енгибаров умер! Сегодня утром на улице Горького ему стало плохо с сердцем, и никто не помог – думали, что пьяный!
Ты начинаешь рыдать с новой силой.
– Он умер, как собака, прямо на тротуаре…»
И вновь – воспоминания О. Стриженова:
«Мы с Роланом Быковым ходили в Моссовет выбивать для Енгибарова место на кладбище. Похоронили на Ваганькове, если встать лицом к входу в храм, то слева, в нескольких десятках метров от церкви. Потом армяне поставили ему памятник: Енгибаров под рваным зонтом (из его этюда; скульптор – Геннадий Распопов)…»
28 июля, в день похорон Енгибарова, в Москве начался проливной дождь, который тем летом вообще был редким явлением. Казалось, само небо оплакивает потерю прекрасного артиста. По словам Юрия Никулина, все входили в зал Центрального дома работников искусств, где проходила гражданская панихида, с мокрыми лицами. А пришли тысячи.
Спустя полтора года, в январе 1974 года, умерла мама Енгибарова. Она упала на улице без сознания, ее доставили в больницу, но спасти не смогли. Врачи сказали, что она умерла от горя.