Очень скоро мне пришла в голову мысль: а что происходило, скажем, во Владимире, когда там получали мой запрос, если упоминавшийся в нем человек не был связан с КГБ и узнать о нем поподробнее не хватало возможностей? Ведь о нем или о ней в оперативных учетах должны были сделать соответствующую пометку: по данным Центра (!) в таком-то году поддерживал контакты с таким-то, подозревавшимся в том-то и том-то… Я пошел к Лебедеву и сказал, что с моими запасами энергии и аккуратности я скоро засажу в картотеки большую часть населения страны. «Эт-ты прав, Ж-Жень. Давай-ка ты теперь пиши им не «подозревается», а просто «является объектом заинтересованности». Мало ли чем мы тут интересуемся, а то вроде и не знаем ни черта, а человека уже «мазнули». Эт, хорошо, что ты думаешь о таких вещах».
Ну, не так уж я о них и думал. По крайней мере, тогда.
Через пару дней вернулись мои проверки — я не ставил на них значок «срочно». На проверке «Р» был штамп «действующее дело» и телефон «Лорда».
Я хмыкнул и, собрав документы для доклада, пошел к Лебедеву. Прочитав фамилию на бланке, он сделал такую затяжку, что выгорело сразу полсигареты: «Вот эт-то да-а-а… Его-то мы и ищем уже несколько месяцев!» И в телефонную трубку: «Лорд», давай ко мне».
Пока худощавый, с вечной мефистофельской улыбкой на лице «Лорд» шел по коридору, Лебедев рассказал, что люди, «занимавшиеся» Радиокомитетом, несколько месяцев разрабатывают «Р» как агента НТС. Им уже удалось выяснить, что у него есть запасы НТСовской литературы, листовки НТС и даже компактные резиновые штампы явно зарубежного производства для их изготовления. Собственно, этого хватало либо для выхода на беседу с «Р» и попытки его перевербовки, либо для его ареста — по тем временам имевшихся материалов было более чем достаточно. Но неизвестно было, откуда «Р» получал всю эту дрянь, а выяснить это хотелось «до того».
Думали даже, не через какое-нибудь ли посольство «Р» получал эти материалы?
— В-вот в-вам ваш дипломат, салаги. Говорил же я, не там ищете, — улыбаясь и смачно затягиваясь, сказал Лебедев. — Вот сыщик вам нашел вашего «дипломата».
— Ну, старик, дай я тебя расцелую, — сказал «Лорд», с которым у нас тогда начала завязываться дружба.
— Пошли все к Гостеву, — с сожалением гася окурок, молвил Алексей Николаевич. Он любил маленькие оперативные триумфы.
— Ага! — закричал Гостев, потирая руки так, что я испугался, не вспыхнет ли в его ладонях пламя. — Ну, попался, который кусался! Теперь у нас картина ясная, откуда он берет свои «игрушки».
Строго говоря, «картины ясной» не было, предстояло еще доказать, что именно Санто снабжал «Р» «оборудованием» и, таким образом, являлся эмиссаром или, по крайней мере, связником НТС, но, поговорив еще с полчаса и перебрав все связи «Р», пришли к выводу, что больше вроде некому.
Теперь «наружку» пустили и за «Р», и за итальянцем и быстро установили, что они встречаются довольно часто и осторожничают при встречах, хотя и не очень. Мы с «Лордом» получили санкцию на негласный обыск в комнате итальянца в МГУ и, создав для мероприятия необходимые условия, провели его.
Вы замечали, что во всех или почти во всех детективах сыщики, следователи, чекисты, группы захвата, полицейские и т. д., и т. п., проводя обыск при аресте, всегда или почти всегда находят улики? Думаете, хорошо ищут? Ничуть не бывало. Они находят то, что уже было найдено во время негласного обыска, проведенного незадолго до ареста.
Чаще всего именно с целью найти что-либо, что может быть потом «найдено» при понятых во время ареста и настоящего обыска, и проводятся такие мероприятия. «Ага, подбрасываете небось вещдоки!» — закричат иные. Да, и такое, наверное, бывало, но вообще это очень маловероятно. Дело в том, что сама идея оперативной работы заключается в том, чтобы находить, а не подбрасывать, иначе столько всего можно было набросать…
Не всегда опер находит во время такого обыска именно то, что ищет: мешает ограниченное время, соседи, умение прятавшего. Иногда поиски идут впустую, потому что того, что ищут, там просто нет. После нескольких удачных и неудачных мероприятий подобного рода я выработал для себя правило: искать до тех пор, пока не найду «любое спрятанное».
Дело в том, что человек всегда что-нибудь прячет, даже если он не шпион, не жулик, ни в чем не виноват перед государством. Дети прячут от родителей дневники с двойками, мужья от жен получку, жены от мужей — не помню уже что, юнцы от родителей — презервативы (закладывают их в фотоаппараты и предупреждают всех, что заряжен, не засветите пленку), словом, хитрецы.
Даже если опер не находит искомого, но обнаруживает спрятанное — это признак того, что работа проведена добросовестно.
У толстяка мы не нашли ничего, хотя мероприятие было подготовлено очень тщательно, времени было достаточно, никто не мешал. То есть, ничего из того, что искали. Я здорово приуныл, а «Лорд» и в ус не дул. «Молодой ты ишо. Всех оперативных возможностей не знаешь, допрашивать не умеешь. Дело-то к тому идет, что «Р» деваться некуда — придется ему так и так на допросе сказать, кто его снабжает «оборудованием». А итальянец твой вычислен наверняка — деться ему тоже будет некуда. «Р» сдаст его с потрохами, вот увидишь».
И тут произошло нечто, наложившее отпечаток на всю мою будущую жизнь в КГБ, точнее — на отношение к оперативной работе.
В воскресенье (я благодушествовал дома) раздался телефонный звонок из «семерки». Итальянец приходил к «Р» — по дороге опять «посматривал», от него вышел с небольшим плоским свертком и вернулся в общежитие МГУ. О возможной передаче материалов мы с «Лордом» предупреждали обе бригады, работавшие за «Р» и за итальянцем, — ребята забеспокоились совершенно правильно.
А я так и забегал по потолку. Позвонил домой Лебедеву, потом Гостеву — никого, посоветоваться не с кем. Я забегал еще сильнее и даже струхнул: вот, подлец, взял материалы (наверняка, злобная клевета на наш общественный строй и советскую действительность!), отнесет их в посольство, например, — и поминай как звали…
Позвонил «Лорду» — на счастье, он оказался дома. Я верещал, как испуганный сверчок, «Лорд» же был не по-грузински, а по-эстонски спокоен. «Придется хотя бы для очистки совести слазить к нему еще разок, старик. А может, и впрямь найдем чего-нибудь стоящее».
«Да как же без санкции, без начальства…» — запищал я и вдруг понял, что это сейчас не главное. Главное — узнать, что итальянец притащил со встречи с «Р».
Мы встретились с «Лордом» у метро «Университет», там нас уже ждала одна из опермашин «семерки». Никакие вспомогательные службы с отмычками мне не были нужны — к этому времени участок был полностью «освоен», и я мог войти в любую комнату общежития практически в любое время.
Мы с «Лордом» тщательно осмотрелись и подготовились. Санто был в соседнем корпусе, минутах в десяти (плюс две-три на одышку толстяка) ходьбы от своей комнаты — риск достаточный. Ребята из «семерки» расставились соответствующим образом. «Лорд», я и один из сыщиков, поддерживавший радиосвязь с бригадой, вошли в коридор общежития — совершенно пустой. Я быстро открыл дверь ключом, полученным десять минут назад «где надо», и мы втроем ввалились в комнату, в которой я сравнительно недавно уже побывал. Сыщик сразу ткнул пальцем: «Вот этот сверток». Мы с «Лордом» аккуратно развернули его — книга, старое издание рассказов Горького, возможно, редкое. На всякий случай «прошлись» по комнате еще раз — ничего нет. Аккуратно, не спеша, облегченно вздыхая, вышли на улицу.
«Ну, завтра нам вклеют со страшной силой», — сказал я, не очень, впрочем, беспокоясь, — главное было позади. «Да ничего не случится», — невозмутимо заметил «Лорд».
«Да как же так, мы ж без санкции провернули мероприятие, которое разрешает чуть ли не Бобков?»
«Понимаешь, старик, в контрразведке надо выбирать что-нибудь одно. Либо ты работаешь, либо следуешь санкциям. Нельзя заранее испросить санкции на все. Нельзя добиться результатов, если постоянно заглядывать во все приказы и инструкции, — на работу просто не останется времени…»
На следующий день мы сначала пошли к Алексею Николаевичу, который выслушал нас совершенно спокойно (я ожидал восторгов и похвал) и сказал: «П-правильно сделали, молодцы. А то сейчас бы дергались — что передал, да куда дел». И все. Гостеву он пошел докладывать сам, и вскоре тот вызвал нас всех: Лебедева, «Лорда» и меня. Несколько минут он читал нам мораль, перечислял приказы и инструкции, которые мы нарушили вчера, и на меня, во всяком случае, нагнал некоторого страха. Потом вдруг засмеялся и сказал: «А вообще правильно. А то сейчас сидели бы, ковыряли в носу. Молодцы, что время не потеряли…»
А как же неприкосновенность жилища? А как же конституция? Ах, как все это неприлично, скажут многие.
Конечно, неприлично. Но ведь сотруднику зарубежной организации тоже не очень прилично, получая стипендию в Обществе дружбы, вербовать гражданина страны пребывания, снабжать его инструкциями и подрывными материалами — словом, втягивать в деятельность, такую же неприличную и уж совсем не дружественную…
Со временем я научился чувствовать тончайшую грань между необходимостью получить и иметь санкцию на что-либо и невозможностью получить и иметь ее всегда и в каждом случае. Это вовсе не означает, что я сплошь и рядом нарушал установленный порядок.
Дело в том, что спрашивают разрешения решительно на все те, кто не уверен в себе, кто хочет лишний раз подстраховать не работу, а себя. Начальство почти всегда понимает, о чем идет речь, и тут уж дело вкуса этого начальства: либо оно предпочитает сотрудников, которые «рвутся с поводка» и которых надо разумно направлять, иногда сдерживать (облекая подчиненных доверием, но и рискуя вместе с ними), либо оно предпочитает полностью исключить оперативный риск из своей жизни и не дает подчиненным шагу ступить, не сверившись с приказом или с инструкцией. За годы службы в КГБ я пришел к выводу, что первых больше, чем вторых. Но ненамного.
Завязывалась интересная ситуация, и я был охвачен азартом. Но занимался я не только этим делом, всего остального с меня никто не снимал и отложить в сторону не разрешал.
Помню, что в это время приезжала по линии ССОД представительная делегация квакеров из США, и вместе с сидевшими в ССОДе «под крышей» разведчиками мы вцепились в нее мертвой хваткой. О квакерах тогда было известно немного, в ПГУ мне показали небольшую справку по квакерской организации США и сказали, что Никсон — тоже квакер. Во 2-м Главке я знатоков по этой части не нашел, но там выразили уверенность, что квакеры с их влиянием и связями наверняка «завязаны» на ЦРУ. Подозревать — самое любимое и самое обоснованное занятие контрразведки. Американцев обложили со всех сторон, но ничего интересного не получили, пока не увидели у одного из них здоровенный портфель, набитый какими-то документами. Мероприятие, аналогичное вышеописанным, я провел в гостинице, где жили американцы, и через два-три дня у меня на столе высилась груда фотокопий.
Там было немало интересного о структуре и связях квакерской организации, о ее влиянии. Был, например, список стипендий молодым ученым, направлявшимся в различные страны мира с самыми разными задачами. Помню анкету молодой девушки, которая должна была защитить диссертацию на тему «Идеологические принципы Организации освобождения Палестины» и посылалась для этого в Ливан… Были ли квакеры связаны с американской разведкой, я, конечно, не установил, но то, что такие диссертации могли интересовать кого угодно, сомнений не вызывало. Возможности же у квакеров, судя по документам, были немалые, и прикрытием они могли быть весьма неплохим. Я крутился в водовороте сразу многих дел и успевал почти все.