Сам удивляюсь тому, что не сразу узнал инспектора кавалерии РККА маршала С.М. Буденного с его легендарными усами. По описаниям в книгах и по кинохронике он представлялся мне этаким богатырем-кавалеристом, в блестящих сапогах со шпорами и шашкой на боку. Характерные буденновские усы, конечно, были при нем, но, в отличие от всех присутствующих здесь маршалов, он один был в новой маршальской форме — при галстуке, хорошо подогнанном по фигуре кителе, брюках навыпуск и в «цивильных» ботинках, которые ему не шли. На первый взгляд он напоминал элегантно одетого западного военного атташе и, возможно, даже хотел таковым казаться…
Фотографируя Семена Михайловича, я не смог увидеть в его черных глазах какого-либо интереса к происходящему. Он был «кот сам по себе». И мне тогда подумалось, что у него в голове были другие заботы, вероятно, кавалерийские, но уж никак не авиационные…
Не сразу удалось мне сфотографировать другого заместителя наркома обороны — армейского комиссара 1-го ранга Я.Б. Гамарника. Небольшого роста, широкоплечий, с крупной головой и длинной прямоугольной бородой, делавшей его лицо еще крупнее, он был активен, быстро перемещался от одной группы к другой. Я застал его беседующим с командирами ВВС и моим начальником.
Между тем время шло. «Разминка» после езды на автомобилях кончилась, разговоры прекратились, и наступил момент, когда всех пригласили к подземному ангару, где курсанты нашей школы распахнули маскировочные сети. Все невольно умолкли.
У входа стоял командующий ВВС РККА командарм 2-го ранга Я.И. Алкснис. Высокий, стройный, похожий на спортсмена, он был одет в белую гимнастерку, на голове синяя пилотка, только что введенная в ВВС как повседневный головной убор авиаторов, по типу «испанок». Пригласив всех осмотреть ангар, Алкснис стал рассказывать о будущей войне, о целесообразности и необходимости сооружения подземных ангаров, подробно рассказал о конструкции и о том, как размещены самолеты и как решена проблема быстрого взлета звена истребителей по боевой тревоге.
Я спустился в ангар вместе со всеми и внимательно с любопытством стал осматривать столь необычное инженерное сооружение, напоминающее кадры из научно-фантастического фильма. Все было страшно интересно и поражало новизной и оригинальностью. Внутри круглого, похожего на арену цирка котлована, стены и купол которого выложены, очевидно, из железобетонных блоков, подобно тем, что уложены в туннелях недавно построенной первой очереди Московского метрополитена. На зацементированном полу было уложено два кольца рельсов, по которым могли перемещаться тележки на колесах. К каждой из трех тележек были прикреплены треугольные площадки, на которых стояли по одному самолету И-15иИ-16. Летчики сидели в кабинах, поглядывая на всех сверху. Один из истребителей стоял напротив входа, готовый в любую минуту запустить мотор и вырулить.
Военачальники ангар осматривали недолго. Все вышли, и сразу раздался шум заработавшего авиационного мотора. Самолет, вырулив из ангара по аппарели, развернулся влево к рулежной дорожке и после короткого разбега взмыл вверх.
Крылов сделал паузу в рассказе и извлек из папки сохранившиеся фотографии той поры, которые мы с интересом разглядывали.
— Я оказался недалеко от Ворошилова и командарма Алксниса. Слышал глухой хрипловатый голос наркома, его отрывистые, но памятные слова. Любопытно, что нарком комментировал все действия как кавалерист: «Кавалерист вывел коня (самолет И-16) из конюшни… Вскочил в седло (летчик сел в кабину)… Поскакал галопом… (истребитель пошел на взлет)».
Я понял, что он имел в виду только что взлетевший истребитель и сравнивает коня с самолетом. (Видимо, у него был очень устойчивый «кавалерийский» стереотип мышления…)
Некоторое время все с интересом наблюдали выполнение летчиком (кажется, Супруном) фигур высшего пилотажа на только что взлетевшем истребителе. После посадки самолета все двинулись к краю летного поля, заросшего кустарником и молодыми березками.
Там, у самого края молодого леса, оказался вход в другой подземный ангар, отличный от предыдущего. Сам ангар, или авиабункер, имел вид широкой, длинной траншеи, углубленной всего на 1–1,5 метра. Стены, пол и потолок были укреплены бревнами, а пол, кроме того, досками. Спустившись по аппарели вниз, увидели стоящий там новый скоростной бомбардировщик типа ДБ-3.
Снаружи ангар был совершенно невидим, обложен проросшим дерном, а над верхним перекрытием рос густой кустарник. Невольно подумалось, что такие ангары в случае войны обладают массой бесценных преимуществ, гарантирующих сохранность техники и людей даже при интенсивном налете авиации противника, и неуязвимы для бомб и пуль.
Метрах в двухстах по этому краю молодого леса мы обнаружили еще один подземный ангар. Гораздо более широкие открытые ворота и сама траншея вместили четырехмоторный тяжелый бомбардировщик ТБ-3!
Все три подземных ангара были тщательно укрыты от наблюдений с воздуха и не имели никаких демаскирующих признаков. Они обнаруживались только с близкого расстояния и только после снятия маскировочной сети входных ворот ангара.
После осмотра подземных ангаров все поднялись наверх, оживленно разговаривая, образовали большую группу, в центре которой оказался маршал Тухачевский. Он улыбался, отвечал на вопросы и посматривал в сторону Ворошилова, стоявшего поодаль. Здесь мне удалось сделать последний снимок всего начальствующего состава РККА.
На следующий день в военный городок аэродрома снова приехали Ворошилов и Гамарник. Они осмотрели заканчивающееся строительство типового жилого дома для летно-технического состава. Там я сумел сделать еще два снимка, использовав все отпущенные мне двенадцать фотопластинок. Ворошилов дал какие-то указания сопровождавшим его людям, затем сел в машину и уехал.
Теперь предстояли переживания и волнения не меньшие, чем при фотографировании. Получится ли что-нибудь в результате «таинства» химико-фотографической обработки в темноте заснятых фотопластинок? Такие переживания испытывают не только фотолюбители, но и опытные фотографы. На этот раз, слава богу, негативы получились неплохие, а позитивная фотопечать с нормальных негативов одно удовольствие. Эта операция вызывает обычно положительные эмоции. Приятно наблюдать еще в проявителе, как на фотобумаге появляются облики людей, так схожие с теми людьми, которых видел и фотографировал накануне.
С десяти негативов, оказавшихся наиболее качественными, сделал по три отпечатка, как мне было приказано (тогда все было очень строго!), фотографии и негативы отдал начальнику политотдела.
Признаюсь сегодня (дело прошлое), желая сохранить на всю жизнь память о встрече с «любимыми маршалами» и высшим комсоставом армии, решил отпечатать себе несколько фотографий. Хранил их в личном чемоданчике, не предполагая о надвигающихся трагических событиях.
Еще в начале 1937 года я оказался в Воронеже, будучи направлен в 18-ю дальнеразведовательную авиаэскадрилью как фотограмметрист. Обслуживал фотооборудование самолетов дальней аэр о фоторазведки типа Р-6.
Небольшой штатный состав эскадрильи оказался дружным коллективом, где взаимоотношения между командирами и просто красноармейцами были очень простыми и деловыми. Большинство летчиков, окончивших летное училище в Энгельсе, были из немцев Поволжья: Редер, Гесс, Бертман — их фамилии мне запомнились. Имена — близкие к русским. Остальные члены экипажей разных национальностей. Прямой и непосредственный контакт имел прежде всего со штурманами. Вместе с ними проверял перед вылетом работу фототехники, сообщал количество заряженной фотопленки, особенности данного аэро фото аппарата.
Близкие отношения у меня сложились со штурманом старшим лейтенантом Максимом Jlax-маном. Наши отношения стали дружескими, и однажды я рассказал ему о том, что мне посчастливилось фотографировать высший комсостав РККА, показал ему фотографии. Он был очень рад, увидев на фотографиях маршала Тухачевского. «Эти подземные ангары, на фоне которых снят высший комсостав армии, — говорил мне штурман Лахман, — это только часть разработанного маршалом Тухачевским плана модернизации Красной армии». В то время я был только старший лейтенант, однако мне было ясно, что Тухачевский, в отличие от Ворошилова-кавалериста, имеет чрезвычайно оригинальный и новый взгляд на будущую войну и армию. Даже авиация испытывала на себе влияние его идей.
Уже после лекции Крылов в домашней обстановке рассказал и другие подробности, характерные для 30-х годов:
— Эти фотографии подземного аэродрома я никому больше не показывал. Вспомнил о них, только когда июньским утром того же 1937 года нас собрали на митинг у штаба авиабригады. Начальник политотдела бригады, открыв митинг, зачитал сообщение из Наркомата обороны о раскрытии «антисоветско-троцкистской военной организации», возглавляемой якобы «бывшим маршалом» Тухачевским, и куда будто бы входили высшие офицеры Якир, Уборе — вич, Корк и другие. Они все обвинялись в шпионаже и «подрыве мощи РККА». Было высказано предположение о возможности существования и в нашей бригаде «скрытого шпионского гнезда». Выступившие на митинге двое военных комиссаров клеймили позором «предателей», требовали сурового наказания «изменникам Родины».
Сознание мое было оглушено услышанным, никак это не укладывалось в моей голове, тем более что меньше года тому назад я их видел так близко, даже фотографировал. Они казались мне опытными, честными, преданными Красной армии, с огромным авторитетом и безукоризненными биографиями (героическими и историческими!).
Расходились с митинга подавленными, не смея смотреть друг другу в глаза, ибо никто не верил в их «вражеские дела». Никто!
Вскоре пришла директива об увольнении всех летчиков немецкой национальности из РККА и ВВС. Штурмана Лахмана тоже уволили, хотя он был не немец, а еврей. Но с НКВД в те годы спорить боялись. Выходило себе дороже… У всех было противное чувство бессилия перед всевластием.
Ночью увели комсорга эскадрильи Василия Гусакова, которому я хвалился, что фотографировал маршалов. Страх и подавленность сковали меня. Проверяют тумбочки, доберутся до конторки, где в моем чемоданчике хранятся фотографии «врагов народа». Могут и меня причислить к ним, как «пособника» или японского шпиона, и арестуют.
Вечером того же дня, уединившись, достал конверт с фотографиями маршалов и высших офицеров и по одному стал вырезать тех, кого называли «врагами народа», а некоторые карточки пришлось уничтожить. Остались только те снимки, где запечатлены «непорочные» маршалы, Ворошилов и Буденный.
Эти фотографии «непорочных», которых я при помощи ножниц отделил от остальных, сохранились в моем семейном архиве до сей поры. И я, признаться, всегда с болью и досадой смотрю на них и ругаю себя за малодушие — такие исторические фотографии испортил!
Впрочем, тешу себя надеждой, что со временем, быть может, отыщутся если не отпечатки, то те мои 12 негативов от «Фотокора», где-нибудь в архивах РККА, ЦАГИ или Минавиапрома, если таковые имеются. Я бы их сразу узнал…
ШЛЕЙФ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ.
Сверхорудие Круппа, или Безвестный подвиг Тридцатой батареи
«В одном из фильмов многосерийной телеэпопеи «Великая Отечественная» этот эпизод занимает несколько секунд. Сначала на экране появляется советская башенная установка береговой обороны, ведущая огонь по противнику. Потом кадры нацистской кинохроники — солдаты вермахта суетятся у громадных орудий, чуть ли не отвесно задравших широкие короткие стволы. Выстрелы… И вновь советская батарея. Крупным планом — сухощавый командир во флотском кителе с нашивками капитана. И снова залп… Так начинает свой рассказ-расследование историк Лев Вяткин.