Потом, конечно, понемногу отходили, но в туннель войти больше не могли себя заставить – их немедленно охватывало то самое давящее беспокойство, хоть немного знакомое каждому жителю метро, но для них превратившееся в губительное наваждение.
– Не бойся, я смотрю! – ободряюще крикнул Артем замыкающему. Тот кивнул, но через пару минут не выдержал и снова оглянулся. Трудно…
– У Сереги один знакомый вот именно так и съехал, – тихо сказал Женька, сообразив, что Артем имеет ввиду.
– У него, правда, причина на то более серьезная была. Он, понимаешь ли, пионер‑герой такой был, решил в одиночку через тот самый туннель на Сухаревской пройти, помнишь, про который я тебе тогда рассказывал? Через который в одиночку пройти никак нельзя, а с караваном – запросто?
– Что такое пионер‑герой? – не постеснялся уточнить Артем, услышав непонятное сочетание.
– Ну, это… В‑общем… Пионеры это, ну ты знаешь – на Красной Линии… Почему они герои, я, честно говоря сам точно не знаю, но когда Серега рассказывал, он его именно так назвал. Не знаю, что он там имел ввиду… – замялся Женька.
– Ну ладно, черт с этими героями – чего там дальше? – Выжил парень. И знаешь почему выжил? – Женька ухмыльнулся.
– Потому что дальше сотого метра зайти храбрости не хватило. Когда он туда уходил, бравый такой был, решительный. Ха… Через двадцать минут вернулся – глаза вытаращенные, волосы на голове дыбом стоят от страха, ни слова по‑человечески произнести не может… Так от него и не добились больше ничего – он с тех пор говорит как‑то бессвязно, все больше мычит. И в туннели больше ни ногой – так и торчит на Сухаревской, попрошайничает. Он теперь там местный юродивый. Мораль ясна?
– Да, – неуверенно сказал Артем, потому что из этой поучительной истории можно было с равным успехом извлечь несколько противоположных моралей.
Некоторое время отряд двигался в полной тишине. Артем вновь погрузился в свои планы, и шел так довольно долго, пытаясь изобрести нечто правдоподобное, что можно было сказать на заставе на выходе с Рижской, чтобы выбраться к Проспекту Мира, пока не понял, что звучание мысленных разговоров в его голове не заглушается постепенно растущим странным шумом, тянущимся из туннеля впереди. Шум этот, почти неуловимый вначале, находящийся где‑то на зыбкой границе слышимого и ультразвука, медленно и совсем незаметно креп, так что невозможно было определить тот момент, когда Артем начал слышать его. К тому моменту, как он его осознал, тот звучал уже довольно сильно, будто свистящий шепот, непонятный, нечеловеческий. Артем быстро взглянул на остальных. Все двигались слаженно и молча. Командир больше ни о чем не говорил с Кириллом, Женька думал о чем‑то своем, и замыкающий спокойно смотрел вперед, перестав нервно вертеться. Никто из них не проявлял ни малейшего беспокойства. Они ничего не слышали. Они ничего не слышали! Артему стало страшно. Спокойствие и молчание всего отряда, все более заметное на фоне нарастающего шипения было совершенно непостижимым и пугающим. Артем бросил рукоять и выпрямился в полный рост. Женька удивленно посмотрел на него. Глаза его были ясны и в них не было ни следа дурмана или чего‑то такого, чего Артем боялся там найти.
– Ты чего? – спросил он недовольно.
– Устал, что ли? Ты сказал бы заранее, а не бросал так вот.
– Ты ничего не слышишь? – недоумевающе спросил Артем и что‑то в его голосе заставило перемениться выражение Женькиного лица, и прислушаться тоже, не переставая работать руками. Дрезина, однако, пошла медленнее, потому что Артем все еще стоял с растеряным видом и ловил отзвуки загадочного шума.
Командир заметил это и обернулся: – Что там с вами? Батарейки сели?
– Вы ничего не слышите? – спросил Артем и у него.
Командир заметил это и обернулся: – Что там с вами? Батарейки сели?
– Вы ничего не слышите? – спросил Артем и у него.
И вместе с тем в душу к нему закралось гадкое ощущение, что на самом‑то деле нет никакого шума – вот никто ничего и не слышит. Просто это у него крыша поехала, просто это от страха ему мерещится всякое. От рассказов от всяких, от неотступно, в шаге за спиной замыкающего, ползущей за ними тьмы. Командир дал знак остановиться, чтобы не мешали скрип дрезины и грохот сапог, замер, руки его поползли к рукоятке автомата, он стоял неподвижно и напряженно вслушивался, повернувшись к туннелю одним ухом. Странный звук был тут как тут, Артем теперь слышал его довольно отчетливо, и чем четче и яснее он становился, тем внимательнее Артем всматривался в выражение лица командира, пытаясь понять, слышит ли и тот все то, что наполняло сознание Артема все усиливающимся беспокойством. Но черты лица у того постепенно разглаживались, он явно успокаивался, и Артема захлестнуло жгучее чувство стыда. Еще бы – остановил отряд из‑за какой‑то ерунды, сдрейфил, да еще и других переполошил.
Женька, очевидно, тоже ничего не слышал, хотя и пытался. Бросив, наконец, это занятие, он с ехидной усмешкой посмотрел на Артема, и, заглядывая ему в глаза, проникновенно спросил: – Глюки? – Да пошел ты! – неожиданно раздраженно бросил Артем.
– Что вы все, оглохли что ли?
– Глюки! – удовлетворенно заключил Женька.
– Тишина. Совсем ничего. Тебе показалось, наверное. Ничего, это бывает, не напрягайся, Артем. Берись давай и поехали дальше, – мягко, чувствуя ситуацию, сказал командир, и сам пошел вперед.
Артему ничего не оставалось, как послушаться и вернуться на место. Он честно попытался убедить себя что шепот ему показался, и что это все от напряжения, и пытался расслабиться и не думать ни о чем, надеясь, что вместе с тревожно мечущимися мыслями из головы удастся выкинуть и этот чертов шум. Ему удалось некоторое время почти ни о чем не думать, но в опустевшей на мгновения голове звук словно стал гулким, более громким и ясным. Он нарастал по мере того, как они все глубже продвигались на юг, и когда вырос настолько, что, казалось, заполнил все метро, Артем вдруг заметил, что Женька работает только одной рукой, а другой как‑то автоматически, видимо не обращая внимания на то, что он делает, потирает себе уши.
– Ты чего? – шепнул ему Артем тихонько.
– Не знаю… Закладывает… Свербит как‑то, – неуклюже попытался тот передать ощущение.
– А ничего не слышишь? – с боязливой надеждой спросил Артем.
– Не, слышать не слышу, но как‑то давит, – шепнул в ответ Женька, и прежней иронии не было в его голосе.
Звучание достигло апогея, и тут Артем понял, откуда оно шло. Одна из труб, идущих вдоль стен туннеля, так же как и всех остальных тунелей метро, заключающих в себе коммуникации и черт знает что еще, в этом месте словно лопнула, и именно ее черное жерло, окаймленное рваными и торчащими в разные стороны железными краями, и издавало этот странный шум. Он шел из ее глубин, и только Артем успел задуматься о том, почему же там внутри ни проводов никаких, ни еще чего, а сплошная пустота и чернота, как командир внезапно остановился и медленно, натужно выговорил: – Мужики, давайте здесь это… Привал сделаем, а то мне что‑то нехорошо. В голове муть какая‑то.
Он нетвердыми шагами приблизился к дрезине, чтобы присесть на край, но, не дойдя шага, вдруг мешком повалился на землю.. Женька растерянно глядел на него, растирая свои уши уже двумя руками, и не двигаясь с места. Кирилл почему‑то продолжил идти дальше в одиночку, как будто ничего и не случилось, никак не реагируя на окрики. Замыкающий сел на рельсы и неожиданно как‑то по‑детски беспомощно заплакал.