– Ну, куда они ходили, вы, наверное, знаете, – начал Артем.
– Знаю, что на юг куда‑то… Они же там шибко засекреченные, ходоки ваши! – усмехнулся Андрей.
– Специальные задания администрации, сам понимаешь! – подмигнул он одному из своих людей.
– Да ничего секретного в этом не было, – отмахнулся Артем.
– Так, цель экспедиции у них была – разведка обстановки, сбор информации… Достоверной информации, потому что чужим челнокам, которые у нас на станции языком треплют, верить нельзя – они, может, челноки, а может, и провокаторы, дезинформацию распространяют. Челнокам вообще верить нельзя, – буркнул Андрей. – Корыстные они люди. Откуда ты его знаешь, – вот сегодня он твой чай продает Ганзе, а завтра и тебя самого со всеми потрохами кому‑нибудь продаст. Они, может, тоже тут у нас информацию собирают. И нашим‑то, честно говоря, я тоже не особо доверяю. Ну, на наших – это вы зря, Андрей Аркадьич. Наши все нормальные. Я сам почти всех знаю. Люди, как люди. Деньги только любят. Жить хотят лучше, чем другие. Стремятся, – попытся вступиться за местных челноков Артем. Вот‑вот. И я тебе о том же. Деньги они любят. Жить хотят лучше всех. А кто их знает, чего они там делают, когда они за станцию выходят? Можешь ты мне с уверенностью сказать, что на первой же станции их агенты чьи‑нибудь не завербуют? Можешь или нет?
– Чьи агенты? Ну чьим агентам наши челноки сдались?
– Вот что, Артем! Молодой ты еще, молодой и многого не знаешь. Слушал бы ты старших больше. Глядишь, дольше проживешь.
– Ну должен же кто‑то эту работу выполнять! Не было бы челноков – и куковали мы бы тут без боеприпасов, с берданками, шмаляли бы солью в черных, и чаек свой попивали бы, – не отступал Артем, не смотря на Андрееву попытку осадить его.
– Ладно, ладно, экономист нашелся… Ты поостынь. Рассказывай лучше, чего там Сухой видел.
– У соседей чего? На Алексеевской? На Рижской?
– На Алексеевской? Ничего нового. Выращивают грибы свои. Да что Алексеевская? Так, хутор ведь… Говорят, – понизил Артем голос ввиду секретности информации, – говорят, присоединяться к нам хотят. И Рижская, вроде, тоже не против. Там у них давление с юга растет. Настроения пасмурные, все шепчутся о какой‑то угрозе, все чего‑то боятся, а чего боятся – никто не знает. То ли с той стороны линии империя какая‑то растет, то ли Ганзы опасаются, что захочет она расшириться, то ли еще чего‑то. И все эти хутора к нам жаться начинают. И Рижская, и Алексеевская.
– А чего конкретно хотят? Чего предлагают? – интересовался Андрей.
– Просят у нас объединиться в федерацию, с общей оборонной системой, границы с обеих сторон укрепить, в межстанционных туннелях – постоянное освещение, милицию, боковые туннели и коридоры завалить, дрезины пустить транспортные, телефонный кабель проложить, свободное место – под грибы… Хозяйство чтобы общее, работать помогали, если надо будет.
– А раньше где они были? Где они были раньше, когда с Ботанического Сада, с Медведково вся эта дрянь лезла? Когда черные нас штурмовали, где они были? – ворчал Андрей.
– Ты, Андрей, не сглазь, смотри! – вмешался Петр Андреич.
– Нет черных пока что – и хорошо. Только радоваться рано. Не мы их победили. Что‑то у них там свое, внутреннее, вон и они и затихли. Они, может, силы пока что копят. Так что нам союз не помешает. Тем более – объединиться с соседями. И им на пользу, и нам хорошо.
– И будет у нас и свобода, и равенство, и братство! – иронизировал Андрей, загибая пальцы.
– Вам не интересно слушать, да? – обиженно спросил Артем.
Тем более – объединиться с соседями. И им на пользу, и нам хорошо.
– И будет у нас и свобода, и равенство, и братство! – иронизировал Андрей, загибая пальцы.
– Вам не интересно слушать, да? – обиженно спросил Артем.
– Нет, ты продолжай, Артем, продолжай. Мы с Петром это позже доспорим. Это у нас с ним вечная тема.
– Ну вот. И говорят, что главный наш, вроде, соглашается. Не имеет принципиальных возражений. Детали только надо обсудить. Скоро съезд будет. А потом – референдум.
– Как же, как же. Референдум. Народ скажет да – значит да. Народ скажет нет – значит, народ плохо подумал. Пусть народ подумает еще раз, – все язвил Андрей.
– Ну, Артем, а что за Рижской творится? – стараясь не обращать на того внимания, выспрашивал Петр Андреич.
– Дальше у нас что идет? Проспект Мира. Ну, проспект Мира – понятно. Это у нас границы Ганзы. У Ганзы, отчим говорит, с красными все так же, мир. О войне никто и не вспоминает уже, – рассказывал Артем.
Ганзой называлось содружество станций Кольцевой линии. Эти станции, находясь на пересечении всех остальных линий, а значит, и торговых путей, и объединенные между собой туннелями, почти с самого начала стали местами встречи коммерсантов со всех концов метро. Они богатели с фантастической скоростью, и вскоре, понимая, что их богатство вызывает зависть слишком у многих, приняли единственно верное решение. Они объединились. Официальным их названием было «Содружество Станций Кольцевой Линии», но в народе они звались Ганзой – кто‑то однажды метко сравнил их с союзом торговых городов в средневековой Германии, словечко было звонкое, так и пристало. Ганза поначалу включала в себя лишь часть станций, объединение не произошло мгновенно. Был участок Кольцевой линии, от Киевской – и до Проспекта Мира, так называемая Северная Дуга, и были с ними Курская, Таганская и Октябрьская. И были долгие переговоры, и каждый пытался для себя что‑нибудь выгадать. Потом уже присоединились к Ганзе Павелецкая и Добрынинская, и сформировалась вторая Дуга, Южная. Но главная проблема, и главное препятствие к воссоединению Северной и Южной Дуг было в Сокольнической линии.
«А дело тут вот в чем, – рассказывал Артему его отчим, – Сокольническая линия всегда была особая. Взглянешь на карту – сразу на нее внимание обращаешь. Во‑первых, прямая, как стрела. Во‑вторых, ярко‑красного цвета на всех картах. Да и названия станций там тоже – Красносельская, Красные Ворота, Комсомольская, Библиотека им. Ленина, и Ленинские, опять же, Горы. И то ли из‑за таких названий, то ли по какой‑то другой причине тянуло на эту линию всех ностальгирующих по славному прошлому. И на ней особенно хорошо принялись идеи возрождения советского государства. Одна станция официально вернулась к идеалам коммунизма и социалистическому типу правления, потом – соседняя, потом – соседи с другой стороны туннеля заразились революционным оптимизмом, скинули свою администрацию, и пошло‑поехало. Оставшиеся в живых ветераны, бывшие комсомольские деятели и партийные функционеры, непременный люмпен‑пролетариат, – все стекались на революционные станции. Сколотили комитет, ответственный за распространение новой революции и коммунистических идей по всему метрополитену, под почти ленинским названием – Интерстанционал. Интерстанционал готовил отряды профессиональных революционеров и пропагандистов, и засылал все дальше и дальше во вражий стан. В‑основном, обходилось малой кровью, поскольку изголодавшиеся люди на бесплодной Сокольнической линии жаждали восстановления справедливости, которая, в их понимании, кроме уравниловки и не могла принять никакой другой формы. И вся ветка, запылав с одного конца, вскоре была охвачена багровым пламенем революции. Станциям возвращали старые, советские названия: Чистые Пруды снова стали Кировской, Лубянка – Дзержинской, Охотный Ряд – Площадью Свердлова.