Результаты были вполне ощутимы: древний императорский венец, презентованный мною королю Артуру, и великий меч Катгабайл, преподнесенный мне, тогда еще не Торвальду, а, так сказать, брату‑близнецу Эстольду феей Сольнер на заповедной поляне примерно такого же леса. Меч этот, выкованный для отважнейшего из асов, однорукого Тюра, давал владельцу весьма изрядные преимущества в бою, но, впрочем, это особая история, рассказывать которую сейчас мне недосуг.
Итак, мое имя было довольно известно. В благодарность за императорский венец Артур и причислил меня к рыцарям Круглого Стола. Но здесь, в непролазной глухомани, где в новолуние и медведю‑то грозит поломать себе лапы, никому не ведомый отшельник с легкостью узнает во мне оркнейского принца, правда, семнадцатого по праву наследования, но все же…
– Прошу простить меня, святой отец, мы с вами, – я замялся, подбирая слово, – знакомы?
– Увы, – печально вздохнул тот. – Видимо, время и терзания души моей до неузнаваемости изменили телесный облик, ибо в тот миг, когда вы преклоняли колено, дабы стать уже рыцарем Круглого Стола, не кто иной, как я читал над вами священные слова мессы.
Я поперхнулся на вдохе и стал пристальнее вглядываться в лицо хозяина.
– Да, да. Вы не обознались. – Отшельник печально склонил голову. – Рваное рубище и убогое жилище, где даже алчный разбойник не найдет себе добычи, ценнее этого вервия, служащего мне поясом, вот все, что нынче составляет удел Эмерика, архиепископа Кентерберийского.
– “Капитан, не волнуйся”, – поспешил успокоить меня Лис, очевидно, встревоженный ошарашенным выражением моего лица. – “Наполеон с Нельсоном еще не родились, вот мужик и мнит себя архиепископом Кентерберийским. Ничего страшного, небольшая шизофрения”.
– “Ты знаешь, Лис”, – вглядываясь в глаза стоявшего передо мной священника, передал я, – “похоже, это не сумасшествие. Он действительно преосвященный Эмерик, архиепископ Кентерберийский”.
– “Оба‑на!” – неизвестно чему обрадовался мой друг. – “Вот он, образец истинно христианского среброненавистничества! До каких высот, в смысле, наоборот, низин, опустилась церковь не стяжающая! Отрадно видеть главного попа Англии, пекущегося о деле Божьем, а не о той части денария, которую хорошо бы оставить себе вместо того, чтобы отдать кесарю”.
Запас шуток, как и запас хитростей, у Лиса был неистощим, и потому, отключив связь, я галантно поклонился его преосвященству.
– Святой отец, осмелюсь узнать, что привело вас в столь бедственное состояние?
– О‑о‑о! – Преподобный Эмерик воздел вверх руки, и из глаз его покатились слезы, образовывая на давно не мытых щеках светлые дорожки. – Все этот нечестивец Мордред, которого язык не поворачивается величать рыцарем! Это он, змеей прокравшийся в доверие к дяде и отцу своему королю Артуру, повинен во многих бедствиях и страданиях, обрушившихся на несчастную Англию. О‑о‑о!
– “Кстати, Капитан, меня всегда занимало, почему здесь никого не смущает, что наш Орел Пендрагоныч является Мордреду, так сказать, двойным родственником?”
Я лишь вздохнул, оставляя вопрос напарника без ответа. Версия о коварстве феи Морганы, хитростью заманившей своего брата короля Артура на ложе, была широко известна. Но доводилось слышать и другие варианты, зная же пристрастия зерцала рыцарской доблести к хмельному элю и его любвеобильный нрав, они отчего‑то не казались мне чересчур надуманными.
– Когда король Артур, – вещал, вновь входя в роль архиепископа Кентерберийского, бедный отшельник, – отправился с войском усмирять взбунтовавшуюся Арморику[1], его злосчастный злокозненный сын был оставлен правителем Британии.
И он, о коварнейший, вознамерился прибрать к рукам отцовское наследие. – Монах начал яростно загребать руками, изображая из себя снегоуборочный комбайн. – Гадом ползучим пробрался он в замок к королеве Гвиневере с лживым известием о том, что великий супруг ее пал в чужедальнем краю, и потребовал от несчастной беззащитной женщины отдать ему руку свою и сердце, вожделея к ней и ее королевскому титулу.
– “А что”, – вновь прорезался на канале связи Лис, – “помню я эту Гвиневеру. У мальчика неплохой вкус. Опять же в духе семейных традиций: папаша Утер Артура слепил тайком, под видом супруга проникнув к чужой жене. Сынок Артур с сестричкой расстарался – Мордреда сострогал. Не вижу, отчего бы этому юному красавцу не жениться на собственной мачехе. Тем более что по возрасту она все же ближе ему, а не Артуру”.
– “Сережа, отстань, дай дослушать информатора”.
То, что сейчас говорил Эмерик, было в общих чертах известно – произведение сэра Томаса Мелори “Смерть Артура” я проштудировал еще в годы ранней юности. И хотя вдохновенный певец и разбойник с большой дороги сподобил несчастную Гвиневеру бежать и запереться в лондонском Тауэре, до строительства которого было еще лет триста, а Эмерик утверждал, что она скрылась у неведомых друзей, в сущности, дела это не меняло – королеве удалось бежать. Мордреду же – собрать против обожаемого папаши огромную армию, не виданную дотоле на английской земле.
– И как? – вмешался в разговор Лис.
– Проклял.
– А он?
– Пообещал изловить меня и отрубить голову.
– Узнаю Мордреда. Он всегда с вниманием относился к наставлениям отцов церкви, – всплеснул руками мой неугомонный напарник. – Однако я вижу, для обезглавленного у вас вполне здоровый цвет лица.
– Я бежал, едва успев захватить с собой молитвенник! – возмутился архиепископ…
– Понятно, – прервал его я, – стало быть, с тех пор вы сидите здесь в глуши и, вероятно, не знаете, что творится далее полуденного перехода отсюда.
– О нет, – захохотал отшельник, и его суровые черты исказила улыбка, казавшаяся неуместной на изможденном лице. – Я знаю! Я знаю, что король высадился в Дувре и разбил там изменника Мордреда. Я знаю, что он разбил его на холмах Бархем‑Даун, заставив бежать точно зайца, и теперь, лишь вчера утром, он был неподалеку.
– Куда? Куда он направился? – выпалили мы с Лисом, не сговариваясь.
– В замок герцога Ллевелина, к Адриановому валу, – гордо произнес прелат. – Передохните, подкрепитесь, если у вас есть чем, а после заутрени я выведу вас на дорогу.
Глава 2
Опасность – опьянение, которое отрезвляет.
Альфонс Доде
Утро встретило нас парой ячменных лепешек, принесенных невесть кем в лесную глухомань для подкрепления сил преподобного отшельника. Эти незамысловатые хлебцы да глиняная плошка росы, собранная святым отцом, вот все, что составляло утреннюю трапезу вчерашнего архиепископа. Однако, невзирая на категорические отказы, он все же преломил несчастные лепешки, вручив нам перед отъездом большую часть своих съестных запасов.
– Дух, не обремененный заботою о страстях телесных, воспаряет к небесам, аки белый голубь. Вам же, доблестные воины, след подкрепить силы, ибо справедливое дело, коему вы служите, потребует их от вас до последней капли, – напутствовал он нас, указывая длинными узловатыми перстами едва натоптанную тропинку, скрывающуюся в высокой траве у подножия скал.