Берг не ответила, лишь вновь усмехнулась, на этот раз не очень весело. У костра повисло молчание.
«Так у нее жених, чердынь-калуга!» – почему-то растерялся Степа. Жених мадмуазель Берг отчего-то представился ему хлипким мерзким типом совершенно буржуйского вида – и непременно в очках.
Когда все собирались спать, Арцеулов настоял, чтобы выставить дежурство. Пустыня – пустыней, но капитан не любил быть застигнутым врасплох. Он остался сторожить первым, и, когда тьма сгустилась до угольной черноты, вдруг заметил прямо над холмом легкое, чуть мерцающее сияние. Не выдержав, он растолкал Лебедева, но тот улыбнулся и велел ни о чем не беспокоиться.
Рано утром, наскоро позавтракав, они стали подниматься на холм. Капитан хотел расспросить полковника о том, что видел ночью, но на вершине понял, что в этом уже нет нужды. Прямо перед глазами блеснула голубая даль озера, а за ним в ярких солнечных лучах отсвечивали серебром огромные, различимые даже за несколько верст, решетчатые конструкции. Посреди них возвышалось что-то высокое с острым, выкрашенным в ярко-красный цвет навершием, похожее на невероятных размеров карандаш, поставленный острием в зенит. Чуть дальше можно было различить небольшие домики и длинные продолговатые здания, обнесенные почти незаметной с такого расстояния оградой.
– Прошу, господа! Челкель! – голос полковника невольно дрогнул.
– Господин полковник – это ракета? – спросил Арцеулов, поражаясь размерами серебристого «карандаша».
– «Мономах», – кивнул Лебедев. – Здорово смотрится, правда? Эх, жаль, вы не видели – пять лет назад здесь стояло три ракеты. Это уже последняя… Степа, нравится?
– Ага, – выдохнул Косухин. – И это все… взлетит, да?
– Ну, не все, – рассмеялся Лебедев. – Взлетит ракета. Рядом – фермы обслуживания, чуть дальше склады, городок… Ну, пошли!..
Они двинулись вдоль берега Челкеля и начали постепенно приближаться к полигону. Серебряный «карандаш» медленно рос. Арцеулов прикинул, во сколько раз ракета выше, к примеру, Александровской колонны – и лишь покачал головой. Косухин, Александровскую колонну не видевший, во все глаза глядел на невиданное диво.
– Наташа, – наконец не выдержал он. – И это все, ну… взлетит в этот… эфир?
– Я же вам рассказывала, Косухин, – улыбнулась девушка. – Это называется «ракетный поезд». Там три «вагона» – три ракеты, одна за другой. Нижняя вначале толкает верхние, потом там выгорает топливо. Помните?..
– Ага, – сообразил Косухин. – И в этот эфир попадает то, красное?
Он указал на верхнюю часть ракеты.
– Это и есть эфирный корабль, – кивнул шедший впереди полковник. – «Владимир Мономах-2».
– И ты там будешь? Ну, внутри?
– Да. Надеюсь…
Они прошли еще несколько километров. «Мономах» занимал теперь почти полнеба. Можно было уже разглядеть небольшой городок, расположенный правее от стартовой площадки, высокий каменный забор и вышки охраны.
«Сколько же тут их будет? – стал смекать Степа, рассматривая продолговатые здания, походившие на казармы. – Батальон? Пожалуй, больше…»
Арцеулов подумал приблизительно о том же, наметанным взглядом отметив внушительный вид оборонительных сооружений. Полигон стоял посреди ровной степи, лишь частично прикрытый озером, но подойти к нему было не так легко. Особенно, если часть подходов, к примеру, заминировать. Ростислав поделился своими мыслями с Лебедевым, и тот подтвердил, что так оно и есть, а посему с дороги лучше не сходить.
Первый патруль они увидели верстах в трех от вышек охраны. Четверо всадников в длинных серых шинелях выехали из-за ближайшего холма, и, чуть постояв, рысью направились прямо к ним. Короткие кавалерийские карабины смотрели на гостей.
Им было предложено остановиться и бросить оружие. Лебедев представился и хотел показать свои документы, но приказ был тут же повторен, причем самым категорическим тоном. Пришлось подчиниться. Правда, всадники ограничились тем, что забрали карабины, не поинтересовавшись, имеют ли путешественники еще что-либо в запасе. Арцеулова и Степу это сразу же насторожило. Красный командир Косухин мысленно обозвал патрульных раззявами, а капитан заметил то, что ускользнуло от Степы – среди патрульных не было офицера.
Когда узкая, едва заметная среди камней дорога перевалила через очередной бугор, всем стало понятно, что сюрпризы не кончились. Прямо перед ними, за большими железными воротами, стояло двухэтажное здание из желтого камня, рядом с которым высилась мачта с развевающимся по ветру флагом.
Флаг был красный.
Глава 10. Челкель
Отступать было некуда – навстречу от ворот спешили несколько солдат, держа наперевес уже не карабины, а трехлинейки с примкнутыми штыками. Полковник и Ростислав переглянулись, но Лебедев, поняв немой вопрос, покачал головой. Действительно, сопротивляться было бессмысленно. Степа же недоуменно оглядывался, пытаясь осмыслить происходящее. Но хотя зрелище родного флага должно было настроить красного командира на оптимистический лад, он почему-то насторожился и решил быть начеку.
Солдаты перекинулись несколькими словами с патрульным, а затем направились прямо к гостям. Впереди шел невысокий унтер с повязкой дежурного на рукаве.
– Кто такие, граждане? – поинтересовался он, поднося руку к фуражке. Николай Иванович шагнул вперед:
– Полковник Лебедев. Со мною группа специалистов. Что у вас тут случилось?
Он достал из кармана летной куртки какие-то бумаги и протянул унтеру. Тот поглядел на них, потом на Лебедева, о чем-то пошептался с одним из солдат, а затем опять козырнул:
– Здравия желаю, гражданин полковник! Извините, сразу не признал. Пройдемте в штаб…
– Какой штаб? – удивился Лебедев. – Мне нужно к генералу Боярышникову!
– Генерала нет. Пройдемте, граждане…
Пришлось вновь подчиниться, хотя Арцеулова так и тянуло достать «бульдог» и объяснить «гражданам», как нужно обращаться с офицером. Степа же глядел на солдат с явным недоверием – в январе 20-го обращение «граждане» звучало явно не по-большевистски.
Они прошли через ворота и направились к двухэтажному зданию, возле которого слонялись без дела десятка два солдат с оружием, принявшихся тут же с любопытством разглядывать прибывших. Ни одного офицера здесь тоже не оказалось.
Гостей отвели на второй этаж, в комнату, на двери которой красовалась небрежно выполненная на клочке бумаги надпись: «Революционный штаб авиаотряда Челкель».
К комнате стоял густой сизый дым от горевших самокруток. За большим столом собрались несколько солдат и унтер-офицеров, а в углу верхом на стуле пристроился прапорщик в погонах, но с красной повязкой на рукаве. При виде вошедших все встали, а некоторые даже попытались отдать честь.
– Кто у вас здесь старший? – спросил Лебедев таким тоном, что Степа даже удивился.
– Фельдфебель Гаврилов, – представился один из сидевших за столом. – Начальник штаба. Это – члены штаба, ваше… то есть, гражданин полковник. Здравствуйте, Николай Иванович. Вы меня, может, помните?..
– А, Гаврилов… – всмотрелся Лебедев. – Здравствуйте. Вы, кажется, из команды обслуживания? Слушайте, что у вас произошло?
– Пока ничего трагичного, господин полковник, – ответил вместо Гаврилова офицер с красной повязкой. – Разрешите представиться – прапорщик Остроумов. Граждане, здесь женщина, уступите место…
Один из унтеров тут же уступил свой стул, другой был предложен Лебедеву. Берг кивнула и села, с интересом оглядывая присутствующих. Полковник садиться не стал и лишь облокотился на спинку.
– Гарнизон особого авиаотряда Челкель, узнав об отречении Колчака, постановил перейти на сторону советской власти, – продолжал прапорщик. – На общем митинге был избран штаб для временного руководства отрядом и полигоном. Гражданин Гаврилов – начальник, я его заместитель…
– А где остальные? Офицеры, техники?
– Часть техников перешла на нашу сторону. Что касается офицеров, то мои коллеги проявили совершенно бессмысленный консерватизм…
Арцеулов скрипнул зубами: он хорошо помнил семнадцатый год и то, что делала солдатня с проявившими «консерватизм» людьми в золотых погонах.
– К счастью, обошлось без жертв, – продолжал Остроумов. – Генерал Боярышников бежал, а остальные забаррикадировались в бункере на полигоне. Мы ведем переговоры, но пока безуспешно. Мы не хотим крови, господин полковник!..
«Либералишки, – прокомментировал про себя Степа. – Эсеровщиной попахивает».
– Позвольте, – растерянно произнес Лебедев. – Но скоро пуск «Мономаха»!
– Так точно! – подтвердил фельдфебель Гаврилов. – Вы не подумайте, мы ведь все добровольцы, так что понимаем… «Мономаха» мы чуть не год готовили. Только такое дело получается…
Он замялся, а затем предложил выпить чаю. Никто, даже Арцеулов, не возражал. Чай был разлит в жестяные кружки, откуда-то появились ржаные сухари, а из соседней комнаты были принесены недостающие стулья. В дверь то и дело просовывались любопытные физиономии, но Гаврилов каждый раз решительно приказывал не мешать.
Хлебнув чаю – чай был незнакомый, желтый – фельдфебель начал рассказ, время от времени дополняемый репликами Остроумова и членов штаба.
После бегства генерала Боярышникова революционный штаб постановил обратиться по радио к Совету Народных Комиссаров с просьбой прислать уполномоченного для передачи Челкеля в ведение Республики. Подготовку к старту было решено продолжить, однако большинство офицеров заперлось в бункере и пригрозило взорвать полигон. Переговоры ничего не дали. Ни Столица, ни Иркутск не отвечали. Работы на стартовой площадке, естественно, остановились. Но это было еще не главной бедой. Отряды генерала Мо, все предыдущие месяцы строго сохранявшие нейтралитет, внезапно подошли с юга, блокировав путь на Яркенд и отрезав Челкель от российского Туркестана. Генерал Мо через парламентера приказал в трехдневный срок передать ему полигон со всем имуществом, в противном случае обещая начать штурм.
– Ерунда какая-то! – не выдержал Арцеулов. – Нашли время митинговать, господа! Если вам наплевать на полигон, подумали бы о собственной шкуре, прежде чем на офицеров охотиться!
Ему обидчиво ответили, что никакого зла на офицеров не держат, поскольку здешние офицеры – тоже добровольцы, вдобавок, люди образованные и культурные. Более того, штаб готов всячески ходатайствовать перед Соввластью, дабы разрешить офицерам вновь приступить к своим обязанностям и успешно завершить запуск, но те штабу не верят и считают бунтовщиками.
Лебедев был явно растерян, Арцеулов шипел от злости, Берг о чем-то лихорадочно размышляла, лишь Богораз и Степа казались невозмутимыми. О чем думал Семен Аскольдович, так и осталось в тайне, а Косухин, дожевав сухарь и аккуратно поставив на стол пустую кружку, оправил полушубок и решительно встал.
– Ну вот чего, товарищи, – с достоинством начал он. – Поговорили – и будя. А теперь меня слушай…
Он достал из кармана гимнастерки тонкий лист пергаментной бумаги, украшенной огромной синей печатью и положил на стол:
– Я, стало быть, Степан Косухин, представитель Сибирского бюро ЦК. Что такое Сиббюро, слыхали, товарищи?