Она сунула ступни в эти «лягушачьи лапки» и смело шагнула к воде. Волна мгновенно накатила, ткнулась в лопасти ласт, задрала их и едва не сбила девушку с ног, но сильная рука Вэла вовремя подхватила Джинджер и помогла ей обрести равновесие.
– Не так, – терпеливо объяснил Вэл. – Заходить в воду в ластах надо спиной вперед. Только оглядывайся, чтобы не наткнуться на камень.
Следуя инструкциям своего мудрого наставника, Джинджер зашла в воду, приладила маску и трубку, попробовала подышать ртом, захватив загубник, как велел Вэл. Было не очень-то удобно и не очень приятно ощущать у себя на лице эту резиновую нашлепку. И какое удовольствие получают люди от этой гадости? Она уже готова была содрать с себя все это, как услышала следующую команду:
– Ну а теперь ложись и опускай лицо в воду.
Джинджер автоматически подчинилась… И очутилась в совершенно другом мире. В сказочном, прекрасном потустороннем мире, где царили тишина, покой, глубина и красота.
Разноцветные рыбки – полосатые, красные, желтые, пестрые – сновали стайками, играли в салочки, а испугавшись, находили себе укрытие между камнями или в шевелящихся волосах кудрявых водорослей. Они удивленно пялились на заглянувшую к ним Джинджер, как на диковинную рыбу, случайно заплывшую к ним из другого океана.
Во время экскурсии она уже видела сквозь стеклянное дно лодки и рыб, и морские растения, но вот так погрузиться в этот мир… Это было совершенно уникальным ощущением!
Почувствовав на себе особо пристальный взгляд, Джин повернула голову и встретилась глазами с существом, которое от неожиданности показалось ей сказочным чертом. Замшелая рыбина замерла у самого дна, опираясь на плавники, как на лапы, и в упор разглядывала незваную гостью. Джин с воплем распрямилась и содрала с себя маску, отплевываясь от соленой воды, тряся головой и хохоча.
– Что с тобой? Ты чего? – Вэл тревожился за нее и смеялся одновременно, таким заразительным был всплеск ее эмоций.
– Рыбу увидела – страшную такую, – объяснила Джин, когда снова смогла говорить. – И удивительную.
– Это еще что! – усмехнулся Вэл. – То ли дело на глубине. Поплыли?
– Я боюсь, – возразила Джинджер. – Я не так уж хорошо плаваю и еще толком не освоилась.
– Не бойся. Я буду рядом. Ты сможешь держаться за мое плечо, – заверил он. – А далеко мы заплывать все равно не станем – там всяческая хищность водится, вроде барракуд.
– Ты меня успокоил, – иронически хохотнула Джин, снова надевая маску.
И они поплыли.
С каждым метром удаления от берега морская флора и фауна становилась все богаче, а рыбы – все крупнее и красивее. Иногда на дне тускло отблескивали раковины моллюсков, и Вэл нырял, чтобы достать для Джин ракушку или камушек.
Если бы раньше ей сказали, что для перехода в другой мир надо всего лишь изменить угол наклона головы, она бы рассмеялась этому, как неудачной шутке. Теперь же Джинджер была поражена тем простым фактом, что, поднимая и опуская голову, она с легкостью оказывается в разных реальностях: в привычном мире под солнцем или в сказочном – подводном.
Каждый раз, когда они с Вэлом выныривали и снимали маски, чтобы поделиться впечатлениями, Джин казалось, что она пробудилась от великолепного сна, но в любой момент может снова заснуть и увидеть продолжение блаженных грез.
– Это что! А какая здесь рыбалка, – заявил Вэл. – Видела бы ты, каких гигантских тунцов привозят местные рыбаки! Я тебе показывал парусников и полосатых марлинов? Они вполне съедобные. Если хочешь, можем купить лицензию на денек и порыбачить.
Но Джинджер уже так сроднилась с подводными обитателями, что охотиться на них ей показалось кощунством.
– Я не могу есть того, кому смотрела в глаза, – пояснила она.
– Значит, сегодня нас ждет вегетарианский ужин? – расстроился Вэл.
– Ну почему, – возразила Джинджер. – С местными коровами или птицей я еще не познакомилась.
– Так. Теперь я точно знаю, что никогда не повезу тебя на какое-нибудь ранчо. Я не могу питаться одной морковкой, – пожаловался Вэл, надел маску и снова нырнул, заприметив на дне красивый полосатый камушек.
Возвращаясь в отель, Джинджер смотрела вокруг совершенно другими глазами. Она чуть-чуть пошатывалась, как это часто бывает после долгого плавания в волнах, и двигалась плавно, словно собиралась не подняться по ступеням, а сделать гребок и всплыть.
Ее светло-серые глаза лучись золотыми искрами, словно блики солнца осели на радужке, пройдя сквозь зеленовато-голубую тихоокеанскую воду.
– Как это странно – передвигаться в трехмерном пространстве, где есть не только право и лево, но верх и низ, – поделилась она своим открытием с Вэлом. – В детстве истина о том, что птицы и рыбы знают больше нас, потому что небо и пучина нам не доступны, кажется просто сказочной условностью. А теперь я это прочувствовала каждой клеточкой тела. Плавание – это как полет, когда не ощущаешь земного тяготения и абсолютно свободен…
– И ты поняла это только сейчас? – удивленно переспросил он.
– Я многое начинаю понимать только сейчас.
Вечером они сидели на открытой террасе ресторана, за столиком в самом углу. Это место было выбрано неслучайно: в зале гремела музыка, а здесь было относительно тихо, и они могли спокойно поговорить.
– Там, на острове, ты упомянула, что… осторожно начал Вэл, когда с едой было покончено и настал черед густого пурпурного вина и неторопливых разговоров.
Он опасался, как бы Джинджер снова не зажалась и не замкнулась в себе, и боялся вспугнуть ее неосторожным словом. Но просто промолчать казалось Вэлу проявлением невнимания.
Ведь Джин прозрачно намекнула, что страдает, будучи запертой внутри самой себя, и было бы непростительным оставить ее без ключа.
– Ты обо мне и моих названных тетушках? – Джин безразлично пожала плечами и махнула рукой, словно говоря: «А, пустое, не стоит и упоминания».
Она уже успела смущенно осознать, что открылась больше привычного, и автоматически искала пути к отступлению.
Но Вэл был так внимателен и серьезен… Она положительно не узнавала его! Хохотун, который всегда не прочь подурачиться, вечное воплощение беззаботности и мальчишества, в последнее время он становился таким сосредоточенным и взрослым, говоря с ней!
Джинджер, которая привыкла не принимать Вэла всерьез, внезапно ощутила, что он может вести себя авторитетно и даже покровительственно, казаться ей защитником и «крепким плечом»…
Почему? Не потому ли, что ей хотелось видеть рядом с собой кого-то, кто поможет и поддержит, а Вэл, интуитивно угадывая это стремление, просто давал ей желаемое? Зачем? Чтобы расположить к себе, завоевать, соблазнить?
После вчерашней ночи он не выглядел в ее глазах соблазнителем…
Вэл не принял ее отказа от разговора – он молча, терпеливо ждал ответа.
И тогда ее прорвало.
Джинджер говорила долго и сбивчиво. Она рассказала своему внимательному слушателю все-все, выкладывая, как обрывки фантиков на стол, скомканные воспоминания детства на ферме, линялые образы однообразных приютских дней, испачканные хинной горечью воспитательской строгости и девчачьей жестокости… Потом пошло пестрое конфетти из дешевой бумаги – праздники и будни в простенькой квартире Алисы и Мэгги, нестандартной семейной пары, сделавшей Джинджер своей приемной дочкой, племянницей, младшей сестренкой…
Замыкали шествие кусочки золотистой фольги от шоколадных трюфелей – ее яркие, но как оказалось – пустые дни в доме Алекса, проходившие в шуршании достатка и при сладком похрапывании так и не проснувшейся любви.
Дорогие блестящие бумажки, в один не прекрасный день вспыхнувшие и рассыпавшиеся пеплом.
– Я подспудно чувствовала, что не сумела дать Алексу того, что он от меня ожидал… Но никак не могла уловить это ощущение, чтобы как следует рассмотреть и изучить. Наверное, я просто все это время не была готова признаться в собственной не правоте даже самой себе.
Говоря, Джинджер вертела в тонких пальцах бокал и любовалась его пурпурным содержимым, словно искала ответ там, внутри, за прозрачным стеклом.
– Очевидно, мы оба не раскрылись, не смогли расслабиться и довериться друг другу и потому – стать близкими до конца, – продолжала она. – Знаешь, как бывает, – люди погрязают по уши в собственных комплексах и стремлении получить что-то недополученное, гнут свою линию, вот их пути и расходятся. Мне кажется, это с нами и произошло. Отчасти оттого, что оковы рабства так и остались на наших запястьях. Зависимость от стереотипов…
– Что ты имеешь в виду? – Вэл впервые слушал Джинджер, стремящуюся анализировать, а не обвинять, и минутами терял нить ее эмоциональных рассуждений. Но для него было важным понять, что она думает и чувствует, Она горько усмехнулась, достала из сумочки изящный кожаный футляр, из которого извлекла пачку дорогих тонких сигарет, прикурила, чуть поморщившись, от протянутой им бензиновой зажигалки и продолжала:
– Разница в возрасте и в социальном положении… Это не помеха, если есть настоящее чувство. А мы с Алексом не жили, не любили, мы примеряли чужие роли. Для меня он был такой крутой взрослый дядя, который водит по ресторанам, дарит кольца-шубы и за которого надо непременно выскочить замуж, чтобы устроиться в жизни. А потом добросовестно работать его женой. Кажется, человека я в нем за этим образом так и не разглядела… Интересно, а я для него, в свою очередь, была всего лишь смазливой девицей, которую не стыдно вывести в свет? Или он действительно любил меня?
Вэл не знал, что ей ответить. Он никогда не замечал, чтобы эта пара отличалась каким-то особенным теплом по отношению друг к другу.
Но влюбленность в Джинджер заставляла его крайне ревностно относиться к каждому дежурному поцелую, которым супруги награждали друг друга при встречах и прощаниях.
Они казались красивой парой. Гибкая, длинноногая Джинджер, красотка с роскошной гривой волос и огромными глазами, никогда не выглядела голливудской куклой. Скорее, ее можно было бы сравнить с эксклюзивной авторской статуэткой из теплого, живого, ароматного дерева.
Но разве рядом с Алексом могла оказаться дурнушка? Высокий, осанистый брюнет с едва заметной проседью, которая его даже украшала, мог похвалиться правильными чертами лица, горделивой осанкой и безукоризненным вкусом, присущим ему и в манере одеваться, и в манере держаться.
Еще в юные годы, навещая вместе с Остином его старшего брата, Вэл иногда втайне мечтал, чтобы Алекс выкинул что-то такое… Напился и разбил одну из дорогущих напольных ваз, украшавших гостиную, например. Уж слишком он был «комильфо». Такие люди порой порождают чувство неловкости в тех, кто не обладает такой безупречностью.
Но, на взгляд стороннего наблюдателя, Алекс никогда не ошибался. И только теперь Вэл понял, какую крупную, страшную, жесточайшую промашку совершил безупречный мистер Сноухарт. Понял – и не испытал не малейшего злорадства, напротив – сердце стиснула боль за этих двух людей, которые могли бы быть счастливы, но так и не нашли пути друг к другу. Потому что думали о браке. Но забыли о любви.
5
– Ты так здорово говоришь по-испански, – в который раз восхищенно подметила Джинджер, когда на следующее утро они вышли после завтрака из кафе при отеле и устроились в креслах успевшего полюбиться холла. – Жаль, что я не могу оценить этого в полной мере и удивляюсь только беглости твоей речи и тому, как легко ты находишь общий язык с аборигенами. Я знаю только французский, да и то лишь на уровне легкой болтовни.