— Вот именно, а если нечестный, то может очень неплохо воспользоваться положением в «Прэгерсе» в собственных интересах. Не знаю. Но я подумал, что ты должна обо всем этом знать. У меня все.
— Наверное, мне стоит приехать. Повидаться с дедушкой, может быть, и с Фредди. Кстати, как там Фредди?
— Н-ну… так же, как и раньше, только хуже.
— И он тебе обо всем этом ничего не говорил? Или твоему отцу?
— Нет. Ничего. Только ходит все время с важным видом. Вот, пожалуй, и все новости.
— Да, — сказала она, — да, мне лучше приехать. В любом случае мне бы нужно повидать деда. И бабушку.
— Дай мне знать, когда прилетишь, — отозвался он. — Было бы приятно увидеться.
Второй раз за последние пять минут Шарлотте показалось, что она может упасть в обморок.
У нее было побуждение сразу же перезвонить Бетси, но, по крайней мере, в течение нескольких ближайших часов об этом явно не могло быть и речи. Шарлотта встала, приняла душ, оделась (с большим неудовольствием отметив про себя, что новый костюм от Маргарет Хоуэлл, который она приобрела всего месяц назад, уже тесен ей в талии; о господи, опять надо садиться на какую-нибудь жесткую диету), сложила дорожную сумку, позвонила в Хитроу, заказала себе билет на вторую половину дня и отправилась на работу.
Придя в контору, она сразу же пошла переговорить с Питером Дональдсоном. Он становился ей все более и более симпатичен, и теперь она уже стыдилась того, что поначалу, в самые первые и трудные для нее недели работы в Лондоне, сочла его скучным и неинтересным. К ней Дональдсон относился всегда хорошо и великодушно, помогал ей, поддерживал и, не колеблясь, воздавал должное в тех случаях, когда она этого заслуживала.
— Питер, если не возражаете, я бы хотела взять несколько дней отгулов. Деду что-то не очень хорошо, мне звонили сегодня утром. Я понимаю, у нас сейчас напряженное время, но…
Дональдсон явно встревожился:
— Я ничего не слышал. Сожалею, если он нездоров. От меня что-нибудь требуется?
Его реакция лишний раз доказывала, что происходит нечто странное. При обычных обстоятельствах его обязательно должны были бы уведомить, что Фред III нездоров, что возможны изменения в руководстве, что вероятен приезд Чака Дрю в Лондон.
— Нет, ничего, — поспешно ответила Шарлотта. — По-видимому, он не хочет, чтобы начались всякие разговоры. Знаете, он очень чувствителен к теме своего здоровья.
— Ничего удивительного, — сказал Дональдсон. — Если бы мне было восемьдесят четыре года и я при этом руководил банком, я бы тоже был более чем чувствителен.
Он улыбнулся, но в голосе его ясно проскальзывало беспокойство. В свое время его назначение на этот пост, после того как умер Малыш, было несколько неожиданным и тогда рассматривалось как временное. С работой он справлялся великолепно, но председателем лондонского отделения «Прэгерса» его так до сих пор и не утвердили. И этот факт был существен и для него самого, и для отделения.
— Будем надеяться, что ничего серьезного, просто обычная легкая паника, — заключила Шарлотта. — Обещаю вам, что в любом случае в следующий понедельник я буду на работе. И сегодня полдня тоже, я уезжаю только к вечеру.
— Хорошо. Но проинструктируйте Билли Смита по всем вопросам, которые тут могут возникнуть в ваше отсутствие, ладно?
— Разумеется. — Билл Смит, умный, способный и амбициозный, был ее помощником. Она считала, что ей с ним очень повезло.
Она вернулась к себе в кабинет и попросила секретаршу сделать ей кофе.
— С печеньем, Шарлотта?
— Нет, ни в коем случае. — Шарлотта вдруг особенно резко ощутила, как пояс врезался ей в талию, когда она села. — Я на диете, Лиз. С сегодняшнего дня.
— Хорошо, — ответила Лиз. На ее памяти за последние полгода Шарлотта уже пять раз садилась на разные диеты.
В обед Шарлотта позвонила в Нью-Йорк, на 80-ю Восточную улицу. К телефону подошла бабушка, голос у нее был слабый, вроде болезненный, и… что-то в нем чувствовалось еще, но вот что? Холодок. Да, совершенно определенно, голос был холодный.
— Шарлотта! Очень мило, что ты позвонила.
— Как дедушка?
— Он… — Последовало какое-то легкое замешательство. — По-моему, хорошо. Да, хорошо.
— Он в постели?
— Да, дорогая, разумеется, он в постели. Шарлотта, ты что, была так сильно занята или в чем дело? Должна тебе сказать, он несколько обижен тем, что ты не позвонила.
— Бабушка, но я… я ничего не знала. До самого сегодняшнего утра.
— Шарлотта, дорогая, не говори глупостей. Я просила Фредди сообщить тебе сразу же, как это случилось, и он сказал мне, что звонил. Я специально еще раз переспрашивала у него, когда ты не позвонила.
— Фредди… — Шарлотта замолчала. Ее вдруг охватила холодная ярость. Как мог он поступить так жестоко и бездушно? Одно дело вести какие-то игры и соперничать на работе, и совсем другое — пытаться манипулировать ею, играя на чувствах двух стариков. — Бабушка, извини меня, пожалуйста. Я… чего-то не поняла. Я прилетаю сегодня вечером. Хадсон мог бы меня встретить?
— Наверное, дорогая. — Голос Бетси слегка потеплел. — В котором часу ты прилетишь?
— В семь вечера по вашему времени. В аэропорт Кеннеди. Если Хадсона не будет, я возьму такси. Не беспокойся. А можно мне сейчас поговорить с… нет, знаешь, пожалуй, лучше передай от меня дедушке большущий привет и скажи, что я приезжаю. До свидания, бабушка.
Потом она набрала номер Фредди. Секретарша ответила ей, что его весь день не будет на месте, и спросила, что передать.
— Передайте, — сухо сказала Шарлотта, — что я звонила. И что я ценю его заботу обо мне, когда он не тревожит меня известиями о болезни деда, но о подобных вещах я все-таки предпочла бы знать.
— Э-э… да… хорошо…
Судя по тону, секретарша чувствовала себя несколько неудобно. Она явно участвовала в общем заговоре. «Ну что ж, — подумала Шарлотта, — недаром она мне всегда не нравилась». Она вдруг очень отчетливо, живо представила себе эту секретаршу: вечно чересчур отглаженную, чересчур блестящую, с широченными искусственными плечами, чем-то напоминающую отрицательных персонажей из фильмов о звездных войнах. «Если мне удастся разобраться с нынешними делами, — решила Шарлотта, — я ей с удовольствием выскажу, что я о ней думаю».
Следующим, кому она позвонила, был Гейб.
— Я приезжаю сегодня вечером. Поеду прямо домой. Может быть, утром мы могли бы переговорить?
— Конечно, — ответил он. — Позвони мне.
Он разговаривал как всегда: коротко, только по делу, пребывая мыслями где-то далеко. Она вздохнула и перестала даже думать о том печенье, от которого недавно отказалась. От Гейба была только одна польза: из-за него у нее всегда портился аппетит.
Прежде чем уехать, она позвонила Георгине.
— Привет, Джорджи. Как Джордж? Господи, и почему только ты дала малышу свое собственное имя?!
— Как всегда, демонстрирует свой здоровый аппетит, — ответила Георгина. — У меня такое ощущение, будто меня подключают к доильному аппарату, как корову. На ферме.
— Тебе не нравится?
— Очень нравится.
— Георгина, я уезжаю на несколько дней в Нью-Йорк. Дедушка что-то нездоров. Но по-моему, ничего серьезного. Когда вернусь, позвоню. Как папа?
— Папа хорошо.
Георгина вместе с ребенком уже снова вернулась в Хартест. Она заметно изменилась: стала спокойнее, уравновешеннее, казалась счастливой. Если кто-нибудь говорил что-то на этот счет, она обычно отвечала несколько расплывчато, что на нее так повлияло материнство. Ко всеобщему изумлению — не удивилась одна только Энджи, заявившая, что он демонстрирует типичнейший комплекс родительской вины, — Александр заявился в госпиталь королевы Шарлотты с огромным букетом, таким большущим, что его самого за цветами почти не было видно, и со слезами на глазах умолял Георгину простить его и вернуться домой. Она ответила, что не вернется, что ей вообще нравится в Лондоне и нравится жить самостоятельно; но после того, как четыре ночи подряд сын будил ее каждые полтора-два часа, после того, как он простудился и у него высыпала сыпь от мокрых пеленок, Георгина уложила вещи в свой «гольф» и с удовольствием и благодарностью вернулась в Хартест — и к Няне. Вся семья испытала чувство облегчения: Георгину любили, но при этом у нее была репутация человека, совершенно неспособного позаботиться о себе, а уж о себе и своем ребенке одновременно — тем более.
Бабушка встретила Шарлотту в гостиной на первом этаже их дома на 80-й Восточной улице; увидев внучку, она раскрыла объятия ей навстречу. «Постарела, сильно постарела», — с болью подумала Шарлотта. Она приезжала повидать бабушку вскоре после смерти Малыша, но тогда та выглядела не так плохо, как сейчас. Возможно, бабушка до сих пор еще не оправилась от потрясения: она не просто стала ниже ростом, как становятся все старики, и не только похудела, но казалось, в ее телесной оболочке вообще уже ничего нет.
— Шарлотта! Как я рада тебя видеть! Иди сюда, садись, дорогая. Как долетела?
— Хорошо, — ответила Шарлотта. — А как ты, бабушка?
— Да все в порядке, дорогая. Конечно, немного устала. Ты тоже выглядишь усталой, Шарлотта. Наверное, слишком много работаешь.
— Немножко слишком. Люблю быть занятой. Знаешь, бабушка, наше лондонское отделение добивается сейчас немалых успехов, дядя Малыш дал ему очень хорошее начало. Он бы порадовался, если бы мог видеть, как мы сейчас работаем.
— Да, не сомневаюсь. — Лицо Бетси радостно засветилось при этой возможности поговорить о Малыше. — Он был такой одаренный человек. Всегда добивался успеха, за что бы ни брался. Помню, когда он был совсем маленький и ему купили самый первый велосипед, он уже через пять минут вовсю гонял на этом велосипеде по двору. Маме твоей, бедняжке, гораздо труднее все доставалось. А потом… — Голос бабушки стих.
Шарлотта слушала ее, потихоньку потягивая апельсиновый сок, и ей страшно хотелось выпить чего-нибудь покрепче. Минут через пять она спросила:
— А с дедушкой мне можно увидеться?
— Он спит, дорогая. Он теперь стал очень много спать. Доктор Робертсон говорит, что это крайне важно для выздоровления. Джефф очень старается, каждый день к нему приходит.
— Надо полагать, — сказала Шарлотта. — А потом, когда он проснется, я смогу его увидеть, как ты думаешь? Или мне сейчас лучше тоже пойти спать? Честно говоря, я бы легла, я ужасно устала, у нас там сейчас два часа ночи.
— Ложись, дорогая. Он был так обрадован, что ты приезжаешь, хотя, конечно, делал вид, будто сердится. Что ты не приехала раньше.
— Да, извини меня. У нас там была страшная запарка в конторе. Меня три дня не было на месте, и мне ничего не передали. Надо было тебе самой мне позвонить.
— Дорогая, я и хотела, но Фредди уверял меня, будто ты в курсе дела. Я знаю, как ты всегда занята…
— Только не для тебя и не для дедушки. — Шарлотта поцеловала ее. — Пожалуй, если ты не возражаешь, я сейчас лягу. И не размахивай у меня перед носом этим пакетом с хрустящей картошкой, бабушка, а то мне от искушения плохо станет.