Ее маленькие недостатки и слабости, так сильно раздражавшие его прежде, теперь показались ему такими ничтожными…
Он остановился перед окном и вспомнил, что было одиннадцать лет тому назад. Тогда тоже боялись за нее; он видел себя у ее постели рядом с колыбелью своего первенца — она, бледная и слабая, гордо улыбалась, и глаза ее сияли. Он же только формально поблагодарил ее; все его интересы были направлены на ребенка, наследника. Ведь она только исполнила свой долг. Герцог прижался лбом к стеклу и вытер глаза.
Почему не сообщают ему, как прошла операция?
Весь замок был погружен в напряженный страх, в коридорах сидели лакеи с озабоченными лицами, внизу, тихо переговариваясь, собрались придворные. В комнатах августейших детей гувернантка и няни с грустью смотрели на них, а в подвальном этаже шепталась прислуга, рассказывая страшные истории.
Старая ключница только что ясно видела при лунном свете белую даму в левом флигеле; она так тихо и в то же время тяжело ступала по ступенькам, как ходят привидения, предвещающие смерть!
Все знали, что сделана последняя попытка для спасения герцогини, имя фрейлины фон Герольд было у всех на устах…
В комнате Пальмера сидела фрау Берг. Она была послана светлейшей принцессой Теклой за принцессой Еленой. И, конечно, воспользовалась этим, чтобы пожелать своему другу доброго вечера, расспросить его о положении дел и сообщить невероятную новость о том, что барон Герольд в присутствии принцессы Теклы просил старую герцогиню предложить его руку и сердце Клодине фон Герольд.
Почтенная дама была вне себя от этого. Только бы благополучно усадить принцессу в карету, — жаловалась она, расхаживая взад и вперед по комнате, в то время как Пальмер нервно качался в качалке; ведь она в припадке раскаяния способна наделать величайших глупостей.
Но где же принцесса?
Старая ключница видела белую даму: это была она. Да, она шла, тяжело ступая и согнувшись — ужас овладел ею, когда она услышала, что герцогиня близка к смерти, что фрейлейн фон Герольд также в опасности… Она узнала это из отрывочных фраз старой горничной, которую встретила внизу у ключницы, возвращаясь из сада, куда в ужасе выбежала, чтобы не видеть дома, где горе воцарилось по ее вине…
Потом она вошла в одну из комнат герцогини, где у окна стоял герцог. Когда принцесса увидела его прекрасное, всегда спокойное, а теперь искаженное волнением и залитое слезами лицо, она не выдержала.
Путаясь в словах, почти крича, начала она обвинять себя и созналась во всем, упав на колени и схватив его руку.
Герцог не перебивал ее и только, когда она в изнеможении замолкла, спросил:
— Письмо, Елена? Как попало к вам единственное письмо, которое я написал Клодине и которое, очевидно, совершенно ошибочно было понято герцогиней?!
— Ваше величество просили в нем Клодину «несмотря на это» остаться другом герцогини.
— Несмотря на то, что
Операция прошла благополучно, лицо герцогини порозовело, пульс стал биться сильнее.
Здоровая молодая кровь Клодины, казалось, влила в нее жизненную энергию.
Герцогиня лежала в сладком сне, в комнату сквозь открытое окно веяли ароматы летней ночи; царила полнейшая тишина, слышалось только ровное дыхание больной.
Сестра неподвижно сидела около кровати.
Клодина стояла в своей комнате с перевязанной рукой, чувствуя себя совершенно разбитой не только из-за потери крови, но и из-за всех страшных потрясений этого дня… Она едва держалась на ногах, но однако с решительностью, граничившей с упрямством, отказалась лечь. Ей надо еще поговорить с бароном Герольдом, сказала она, а потом сейчас же уехать домой.
Старая герцогиня, полная чувства благодарности, пошла за ней от постели больной и теперь с материнской заботливостью просила отложить этот разговор, потому что ей следовало беречься. Но Клодина настаивала.
— Я ничего не делаю наполовину, — сказала она с необыкновенным спокойствием и серьезностью.
Профессор, позванный на помощь, был очень недоволен.
— Хорошо, — сказал он, — пусть состоится этот разговор, но поездка запрещается, а теперь выпейте вина.
И он, не допуская возражений, поднес к ее губам стакан вина. Клодина против воли сделала глоток. Услышав шаги в коридоре, она снова обратилась к герцогине:
— Разрешите мне, ваше высочество, поговорить с моим кузеном наедине.
Огорченная старая герцогиня вышла, качая головой… Профессор и фрейлина Катценштейн вышли вслед за нею. В дверях появился барон Герольд.
— Желаю вам всяческой удачи, милый барон, — прошептала ему герцогиня.
Он низко поклонился ей.
— Не волнуйте ее, барон, — предупредил его профессор, — соглашайтесь с нею во всем, как бы трудно вам это ни было.
Лотарь вошел… Перед этим он долго ходил по парку и ничего не знал о том, что произошло в замке, когда его искал лакей. Его испуганный взор упал на перевязку, на бледное лицо и распущенные волосы Клодины, на белый халат…
— Что здесь произошло? — спрашивали его глаза, но губы не шевельнулись: он только безмолвно указал рукой на перевязку.
— Пустяки, — поспешно ответила она, указывая на стул. — Ничего более, как маленький надрез, сделанный доктором для того, чтобы перелить кровь герцогине… Давайте говорить о деле.
— И вы говорите так равнодушно? — воскликнул он вне себя. — А знаете ли вы, что это могло кончиться вашей смертью?
— Вы забываете, что переливание сделано знаменитостью, а если бы даже…
— У вас, вероятно, нет никого на свете, кому бы ваша смерть принесла горе, кого вам следовало прежде спросить: «Имею ли я право располагать своим здоровьем, а может быть и жизнью?»
— Нет, — возразила она, — у меня есть Иоахим, но для этого не было времени.
— Иоахим? — повторил он с горечью… — А я, просивший вашей руки для себя и своего ребенка на всю жизнь, не стоил вашей памяти?
Он сказал это тихо и печально.
У Клодины внезапно закружилась голова, и ей пришлось сесть на ближайший стул.
— Я хотела говорить с вами об этом, — начала она, не глядя на него, — я обещала герцогине-матери, что разговор будет кратким… Вы так несказанно великодушны, кузен, что я не знаю, как и благодарить вас, единственное, что я могу сделать — это отказаться от вашего предложения, а…
Лотарь стоял неподвижно и смотрел на нее.
— А это значило бы пренебречь средством, которое, как говорит старая герцогиня, может продлить жизнь тяжело больной. Поэтому я не могу так сделать, простите меня. Но вот что я предлагаю — быть помолвленными. Ведь это не значит быть обвенчанными. Если герцогиня выздоровеет, мы разойдемся, если она умрет, то, конечно, то же самое; наша помолвка, таким образом, будет успокоительным средством. Это немного странно, я знаю, но помолвка ведь только обещание и известно, что не все обещания выполняются. Один Бог знает, как часто случается, что двое расстаются до свадьбы, это не стыдно, я… я…
Клодина говорила все быстрее, а теперь в изнеможении оперлась о спинку стула головой и закрыла глаза.
Лотарь подошел ближе, лицо его странно подергивалось.
— Я не могу уехать отсюда, но вы, Лотарь, вы свободны; после, к сожалению, неизбежной помолвки вы легко найдете причину удалиться куда-нибудь, пока… — Клодина вдруг выпрямилась. — Я говорю это не для себя, клянусь Богом, не для себя! Зачем это мне? С меня вполне достаточно моей чистой совести, но несчастная там, наверху… понимаете вы, Лотарь?
— Так мы должны некоторое время разыгрывать комедию? — спросил он.
— Недолго, недолго! — прошептала Клодина.
Прекрасные глаза ее просили у него прощения.
Он схватил ее здоровую руку со страстным порывом.
— Пусть будет так, — сказал он, — но вы больны, больны, во всяком случае, прежде чем начнется комедия…
— Пусть она начнется сейчас же, — попросила Клодина, — пойдите к герцогине-матери и скажите ей, что я дала свое согласие. Тем временем я соберусь уехать домой, — я так устала, так смертельно устала…
— Я пойду, — спокойно сказал он, — а вы ляжете и домой не поедете!
— Поеду! — воскликнула она и покраснела. — Не забывайте, что каждый из нас вполне сохраняет свою свободу!
Лотарь сдержался и направился к двери. «Соглашайтесь, соглашайтесь с ней во всем», — приказал доктор.
Клодина словно во сне смотрела ему вслед: она чувствовала, что силы ее иссякают, и казалась себе такой униженной, такой слабой, ей хотелось сорвать повязку с руки, чтобы вместе с кровью потерять жизнь. Пальцы ее невольно коснулись бинта.
Вдруг у нее перед глазами пошли круги, ей показалось, что она куда-то летит. «Стой» — прошептала она себе, но все вокруг нее завертелось, и она потеряла сознание.
Сестра милосердия, вошедшая проверить ее состояние, нашла ее без чувств…
Клодину уложили на кушетку, где она скоро очнулась.
— Это только истощение, господин барон, — сказал доктор, позвавший Лотаря снизу. — Ничего более. Не беспокойте совершенно пациентку, и завтра она будет свежа и здорова. С такою молодостью и силой… Поезжайте спокойно в Нейгауз, милый барон.
Герольд дал наставления горничной и приказал ей при малейшем сомнении в положении фрейлейн позвать сестру милосердия; потом он попросил фрейлину фон Катценштейн присмотреть за больной. Старая фрейлина вошла к Клодине, чтобы сообщить Лотарю о ее состоянии, и он остался ждать в коридоре. Дверь была неплотно притворена, и он услышал, что Клодина говорила, но с кем? До него ясно долетало каждое слово.
— Простите меня! — послышался громкий голос принцессы Елены, но в нем звучала не просьба, а приказание. Лотарь нахмурился, с трудом удерживаясь, чтобы не войти.
Старая фрейлина скромно вышла.
— Ее светлость у фрейлейн фон Герольд, — прошептала она.
— Его высочество приказал мне просить у вас прощения, и потому я прошу его. Вы слышите? — донеслось до него.
Барон вне себя переступил порог полутемной комнаты. Лицо Клодины вспыхнуло, когда она увидела его.
— О Господи! — прошептала она и махнула рукой.
Страшное сердцебиение не дало ей говорить. Ей не было неприятно, что он вошел, она думала только о том, какой уничтожающий удар должен был упасть сейчас на это упрямое существо, так высокомерно подошедшее к ее постели, чтобы по высочайшему повелению попросить прощения. Принцесса не заметила барона, она стояла, как воплощение противоречия.
При виде ненавистной девушки ее раскаяние перешло в возмущение.
— Вы не хотите? — спросила она. — Мне некогда ждать, я должна ехать в Нейгауз, мама прислала за мной фрау фон Берг. Но я не поеду с ней, я не желаю. Я попрошу у барона Герольда его экипаж. Итак, я в третий раз спрашиваю вас, фрейлейн фон Герольд!
— Принцесса, я, право, не знаю, за что вы просите прощения, но от всего сердца даю вам его, — отвечала Клодина дрожащими губами.