— Он спрашивал, приедем ли мы на свадьбу Алекса и Аллегры.
Элла подняла глаза:
— А что ты сказал?
— Я сказал, мы еще не решили. Потому что это правда, ведь так, Элла? Мы много чего еще не решили, и мне кажется, свадьба твоей сестры — не главная тема для обсуждения сейчас.
Элла кивнула. Его слова заставили ее сердце бешено колотиться. Она понимала, что невозможно и дальше откладывать разговор, но очень боялась необходимости решающего раута. Боялась того, что ее ждет впереди: пустого холодного будущего без мужа.
Она все еще надеялась, что они забудут прошлое и начнут новую жизнь. Жизнь, основанную на любви, которая витала в воздухе с момента рождения их дочери. С того самого мига, когда их взгляды встретились и они признали появление новой жизни, объединившей их навсегда.
Они чувствовали себя слегка потерянно, когда приземлились в знаменитом Самалтине, держа на руках новорожденную дочку. Они назвали ее Риана, потому что обоим нравилось это имя, а когда Элла узнала, что оно означает «душа от Бога», то понравилось ей еще больше. Некоторое время Элла все еще находилась под влиянием гормонов и нахлынувших эмоций, и ей легко было представить себе, что они — обычная супружеская пара, у которой только что родился ребенок.
Но постепенно воспоминания об интимности совместных родов поблекли, и осталась лишь пара, которой предстояло принять немало серьезных решений. И сейчас они стояли друг напротив друга в ожидании, что другой начнет разговор первым. Элла отдала бы все, чтобы вновь оказаться в бедуинском шатре и почувствовать близость Хасана. Но она не могла постоянно прибегать к экстренным медицинским ситуациям, чтобы встряхнуть его эмоционально.
— Ты сказала, что хочешь уехать домой, — сказал наконец Хасан, прорвавшись в ее мысли, словно судья с обвинительным приговором. — Ты все еще хочешь этого?
Элла вздохнула, вернувшись в суровую реальность. В последовавшие за рождением Рианы дни было просто забыть о своем шатком положении, но вопрос Хасана напомнил ей, что невозможно игнорировать данность и дальше. Шаткость лежала в основе их брака и всех отношений с Хасаном. Ничего не изменилось.
Превращение Эллы из новой королевы в мать младенца ничего существенно не изменило в ее жизни. «И так будет всегда, пока я с Хасаном», — поняла она вдруг. Как может что-то измениться, если он этого не хочет?
Теперь, услышав его вопрос, она осознала: все еще хуже, чем она себе представляла. Он хочет, чтобы она уехала.
— Я подумала, можно подождать…
— Подождать чего, Элла? — горько прервал ее Хасан. — Пока я еще больше привяжусь к Риане и не смогу перенести расставания с ней?
— Ты хочешь, чтобы я уехала, — произнесла она тихо.
Хасан вздрогнул, как от удара. Неужели она готова бередить рану, делая боль еще нестерпимее? И может ли он винить ее в этом, раз сам выбрал для них этот путь?
— Я не вижу альтернативы. — Его голос звучал непривычно глухо. — Конечно, ты не можешь дождаться, когда сбежишь от мужчины, который вынудил тебя приехать сюда, хотя ты хотела остаться в Лондоне. Мужчины, у которого нет ни сердца, ни сострадания. Я посмотрел на себя твоими глазами, Элла, и мне не понравилось то, что я увидел.
— О чем ты говоришь? Я не понимаю, — прошептала Элла.
— О портрете! — вскрикнул он. — Я только что заходил в мастерскую и увидел свой портрет, который ты нарисовала. Суровый мужчина…
— Хасан…
— Я когда-то читал историю о человеке, который продал свою душу в обмен на вечную молодость. Вместо него менялся портрет, воплотивший в себе всю темную сторону его души.
— Ты говоришь о «Портрете Дориана Грея», — автоматически заметила она.
— Да, моя темная сторона отразилась на портрете, который нарисовала ты, только я не получу молодость взамен, — горько сказал Хасан, осознавая, что не совсем прав. В какой-то мере мужчина обретает свое продолжение в родившемся ребенке, подобное дару вечной молодости. Только он не станет свидетелем ежедневного чуда — того, как будет расти его дочь. Он сможет видеть ее по праздникам, и каждый раз им придется знакомиться заново, посвящая этому бесценные минуты пребывания вместе. Он состарится, так и не узнав по-настоящему собственного ребенка, и ему некого винить, кроме себя самого.
— Что ты пытаешься сказать мне, Хасан?
— Хочешь знать настоящую причину, по которой я привез тебя в Кашамак, когда узнал о твоей беременности?
Элла вспомнила, как его расстроил ее утренний токсикоз и как он настаивал на том, что кто-то должен о ней позаботиться. Но она не была настолько наивна, чтобы посчитать все это причиной его решения.
— Чтобы контролировать меня? Быть уверенным в том, что я веду себя так, как этого требует беременность?
— И это тоже. Но я был еще большим манипулятором, чем ты думаешь, — тихо сказал Хасан. — Я считал, что тебе будет трудно привыкнуть к новизне. Что материнство не впишется в твою жизнь.
— Не впишется в мою жизнь?
— Я тогда все еще находился в плену иллюзий, считая тебя любительницей светской жизни. Я думал, ты быстро возненавидишь жизнь в Кашамаке и будешь просить о свободе. Именно это мне и нужно было.
Элла увидела, как напряжение свело его скулы, а в глазах блеснуло незнакомое чувство. На этот раз в них не было пустоты. Скорее наоборот, в них плескалось отчаяние и беспокойство самой невероятной глубины. И это выражение было несравнимо даже с той гаммой чувств, которую Элла видела в тот день, в мастерской, когда он рассказал ей о своей матери.
— Ты хотел, чтобы я уехала? — догадалась она. — И оставила ребенка с тобой?
Хасан вздрогнул, не отводя от нее взгляда. Правда колола острой болью, но он не мог больше ее отрицать. Он заслужил эту боль. Он заслужил любых обвинений с ее стороны, и готов нести наказание.
— Да.
— Ты решил воспитать нашего ребенка так, как сделал это твой отец? Без матери?
— Да. — Хасан встряхнул головой, словно пытаясь пробудиться от глубокого сна. — И только в последние недели я наконец понял, что не смогу так поступить. Я не смогу позволить своему ребенку пройти через страдания своего детства. Но изначально мое намерение было таково. Я представляю, как сильно ты ненавидишь меня, Элла.
На мгновение она подумала, что так было бы гораздо проще, ведь стоящий перед ней мужчина был самым сложным человеком из всех, кого она когда-либо встречала. И какая-то часть ее хотела ненавидеть его. Возможно, она сделала бы одолжение Хасану, возненавидев его, оттолкнув и в очередной раз убедив в том, что все женщины одинаковы.
Но Элла поняла — Хасан всегда был одинок. Рядом с ним никогда не было человека, способного поддержать его эмоционально. После побега матери он никого не подпускал близко.
Сможет ли она побороть страх быть отвергнутой вновь?
Но разве он оставил ей выбор? Меньше всего ей хотелось провести всю оставшуюся жизнь, сожалея о том, что у нее не хватило духа побороть гордыню и предложить свою любовь мужчине, который отчаянно в этом нуждался. Свою любовь и любовь их дочери. Неужели вместе с Рианой они не смогут исцелить истерзанное сердце?
— Я не ненавижу тебя, Хасан, — мягко сказала Элла. — Совсем наоборот. Я люблю тебя. Хотя ты отчаянно противился тому, чтобы я полюбила тебя. И хотя ты сделал все возможное, чтобы оттолкнуть меня навсегда. Но я вынуждена признаться, что твой план не сработал. И если ты попросишь нас с Рианой остаться здесь, с тобой, и захочешь, чтобы я стала тебе настоящей женой, я с радостью приму твое предложение. Но у меня есть одно условие.
— Какое именно?
Она тяжело сглотнула:
— Мне нужно знать, что я дорога тебе хотя бы чуть-чуть. Что глубоко в твоем сердце есть семя любви, за которым мы будем бережно ухаживать и которое в один день вырастет в зеленый росток. И я хочу быть уверена, что ты готов ухаживать за ним, ведь, несмотря на то что я успела полюбить окружающие нас пески, я никогда не смогу жить в эмоциональной пустыне.
Казалось, прошла вечность, пока Хасан внимательно смотрел на нее, осознавая, как много смелости надо для того, чтобы так открыто признаться в своих чувствах. Какая же Элла все-таки сильная! Хасан часто заморгал, и когда наконец смог говорить, его голос прозвучал хрипло и низко, неожиданно для него самого.
— Там нет семени, — сказал он.
— Нет семени? — растерянно отозвалась Элла.
Хасан покачал головой:
— Его не видно, потому что из него давно пророс уверенный зеленый росток. Поверь мне, именно так выглядит мое чувство к тебе, Элла! — Порыв страсти заставил его подскочить с места, броситься навстречу Элле и сжать ее в объятиях. — Но я не хочу больше использовать слово «чувство», потому что оно не может отразить того, что я испытываю на самом деле. В последние дни я много думал и понял, что нашел нужное слово. Понял, что испытываю то, существование чего отрицал всю свою сознательную жизнь.
— Может, наконец, пришло время признать это? — тихо предложила Элла, прекрасно понимая, о чем именно идет речь, потому что гамма эмоций на его лице была гораздо красноречивее любых слов.
Он взял ее за руки:
— Элла, я… люблю тебя. Ты слышишь, как робко звучит мой голос, когда я произношу это, но это не значит, что я все еще сомневаюсь. Я люблю тебя всем сердцем, телом и душой. Ты дала мне все, что только может дать мужчине женщина, и я не понимаю, за что судьба наградила меня столь бесценным подарком. Ты предложила мне свое сердце, хотя я не заслуживаю…
— Нет! — Ее пальцы задрожали, когда она дотронулась ладонями до его лица. — Ты заслуживаешь лучшего детства, чем то, что у тебя было, а я, возможно, заслуживаю другой семьи. И теперь у нас есть шанс создать свою собственную, счастливую реальность. Она уже здесь — нам осталось лишь протянуть руку. Прямо сейчас. И я говорю не о дворцах, не о привилегиях и не о роскошной жизни, а о тебе, обо мне и о Риане.
— Наш брак никогда не разрушится, — сказал Хасан.
— Никогда, потому что мы ему не позволим, — горячо согласилась Элла. — Мы учтем ошибки наших родителей и дадим Риане такое детство, о котором мечтали сами.
Их губы встретились в самом страстном и чувственном поцелуе в их жизни. Этот поцелуй был полон чем-то большим, чем страсть, и даже большим, чем любовь. В нем было понимание и прощение, обязательства и взаимопонимание. И еще обещание счастливого дома для маленькой девочки, спящей совсем рядом в белоснежной колыбели.
Бобби Джексон назвал свою дочь Синдереллой, потому что мечтал, что однажды она выйдет замуж за принца, и судьба-насмешница реализовала его амбициозный план.
Но Элла и Хасан мечтали о другом будущем для своей дочери, поэтому вторым именем маленькой Рианы стало имя Хоуп.
notes
1
Надежда ( англ. ).