Бушприт двигался все медленней. Если нос не перевалит через ветер, парусник пойдет кормой на бетонный блок, торчащий из-под воды (раньше там стояла мачта высоковольтной линии). Или грохнется правым бортом о скалу.
Ну, скорей же, скорей поворачивай!
Наконец ветер прямо в лицо.
– Стаксель на ветер!
Митька и без команды знал, что делать. Тоненький, верткий, он, цепляясь ногами за кнехт, почти вывалился за борт, растянул навстречу потокам воздуха нижний угол стакселя. Треугольный парус хлопнул и надулся, толкая судно назад и влево. "Капитан Грант" помедлил и словно бы с неохотным вздохом перешел линию ветра.
– Под ветер…
Паруса натянулись, и судно легло на правый галс. Кирилл поставил руль прямо. Но скорости еще не было, нос продолжал катиться влево, и острый камень быстро приближался к скуле парусника. Все видели, что он врежется в обшивку раньше, чем "Капитан Грант" скользнет вперед.
– Вправо руль… – умоляющим шепотом сказал Дед.
Кирилл сердито дернул плечом. Ему и самому до боли в пальцах не терпелось крутнуть штурвал. Но он понимал, что, не имея хода, "Капитан Грант" совсем остановится, если кинется носом к ветру. И тогда уж точно окажется кормой на камнях.
Кирилл ждал волну. И она пришла, пришла вовремя – большая, в желтых полосах пены. Приподняла парусник, и он, верный своей привычке, сам рыскнул вправо. Чуть-чуть. Лишь настолько, чтобы увести выпуклый борт от проклятого камня. Камень прошел рядом, едва не чиркнув по обшивке похожим на пилу краем.
– В двух сантиметрах, – сказал Алик.
Скорость нарастала, и Кирилл взял круче к ветру, уходя от гряды.
Опасность осталась позади. Позади остался эпизод из жизни экипажа маленького парусника на озере, которого нет на больших картах и о котором ничего не знают моряки, ведущие свои корабли по морям и океанам…
На Совиный мыс вырезались долго. У штурвала стоял Дед, Кирилл сидел у планшира, беззаботно глядя на волны и шевеля уставшими пальцами.
Когда прошли мыс и сделали еще один поворот, увидели белый катер. Ныряя в волнах, он шел от того места, где недавно стояла палатка. Кирилл успел разглядеть на корме маленькую тельняшку.
– Ну и ладно, меньше забот, – сказал Дед. – Зато спать будем спокойно.
И все молча с ним согласились.
– Уваливаем под ветер, – скомандовал Дед.
И они прекрасным, самым лучшим для парусника курсом – в полный бакштаг – понеслись к своей прежней стоянке, в тихую бухточку за Березовым мысом.
На южном берегу начали бухать взрывы: люди спешили остановить огонь…
Когда подходили к берегу, ветер ослабел и скоро совсем утих. С другой стороны, с северо-запада, неожиданно надвинулась лиловая туча. Грохнуло.
Грозу пережидали в тесной рубке, прижимаясь друг к другу и вспоминая недавнее штормовое плавание.
– Кир, у тебя нервы или канаты? – спросил Дед. – Я думал, что уже крышка, когда нас на камень волокло.
– Это у меня-то канаты… – усмехнулся Кирилл. – До сих пор мурашки по спине…
– Подумаешь, мурашки, – сказал Саня. – Будь у нас ордена, Кир точно бы заслужил.
– Орден мурашки первой степени, – ввернул Валерка.
– Я, между прочим, серьезно, – сказал Саня.
– Если серьезно, тогда не мне орден надо, а Митьке, – заметил Кирилл. – Он больше всех рисковал… Митька, ты жмурился?
– Не-а… У меня от испуга глаза растопырились…
В это время грохнуло изо всех сил.
– А молния в мачту не стукнет? – спросил Митька.
– Зачем ей в мачту стукать? На мысу вон сколько сосен, – успокоил Дед.
Митька подумал и сказал, что в сосну тоже не надо. А то опять лес загорится.
– После такого дождя ничего не загорится, – возразил Алик.
Дождь лупил тугими струями по фанерной палубе, и в рубке гудело.
Потом туча ушла за озеро и уволокла за собой ливень – словно на помощь пожарному десанту.
Все выбрались из рубки. Юрки первые прыгнули с борта и, взявшись за руки, побрели по мелководью к берегу. Вечерний воздух был свежий, послегрозовой. Гарь исчезла. Над дальним лесом еще курились дымки, но были они уже слабые и нестрашные.
Звонко тенькала пичуга…
Потом был вечер, такой, как хотели, – спокойный и хороший. Растянули палатку, сварили картошку, Дед спел песни про беспутного папу-туриста и про бабушку, вступившую в секцию альпинистов. Алик рассказал о стычке марсиан с жителями Сиреневой галактики…
Когда заря спряталась за деревья северного берега, а за Совиным мысом заиграла огоньками деревня Павлово, все решили, что пора спать. Дед, Алик и Юрки ушли на судно, а Кирилл, Митька, Саня и Валерка улеглись в палатке. Завернулись в одеяла, а под голову положили спасательные жилеты. Пол у маленькой палатки качался, как палуба во время недавнего плавания – так показалось Кириллу, когда он засыпал. Ну и пусть качается…
Проснулся Кирилл среди ночи. Он подумал сначала, что мама будит его, чтобы успокоить Антошку. А оказалось – Митька. Он осторожно толкал Кирилла в спину, шептал в самое ухо:
– Кир… Кир…
– Ты что, Маус?
– Кир, давай выйдем, а?
– Куда? Зачем?
– Ну выйдем…
Кирилл понял наконец: Митьке очень надо выйти из палатки, но он боится один. Ох ты, горюшко…
– Ладно, пошли, – пробормотал Кирилл.
Они выбрались из сонного тепла, и свежий воздух показался Кириллу зябким. Митька тоже стал ежиться и поджимать то одну, то другую ногу. Кирилл взял его за теплое плечо. По влажной траве они пошли к ближним кустикам. У самых кустов Митька освободил плечо, нерешительно оглянулся на Кирилла, сделал еще два шага в чащу и торопливо зажурчал там. Кирилл снисходительно усмехнулся и, чтобы Митьке не было страшно, стал тихонько насвистывать: "Капитан, капитан, улыбнитесь…"
Через несколько секунд Митька подбежал.
– Никто тебя там не укусил? – сурово спросил Кирилл. – И когда твои глупые страхи кончатся?
Митька вздохнул, ухватил Кирилла обеими ладонями повыше локтя, подумал и сказал:
– Скоро, наверно…
Они пошли рядышком к палатке. Но шагов через пять Митька вдруг остановился и прошептал:
– Смотри, как в книжке…
– Что? – не понял Кирилл.
– Ну, все… вокруг. У меня книжка есть со сказками, и там такая картинка.
Небо было сиреневым, с еле заметными звездочками. Верхушки сосенок в этом небе казались черными, будто нарисованные пушистой кисточкой, которую макнули в тушь. Сильно опрокинутая половинка луны висела над верхушками: заберись на сосну – дотянешься… Вполне-вполне могло случиться, что в этой темной чаще, под таким хитровато-молчаливым месяцем вдруг проснется, шумно переступит громадными куриными ногами и заскрипит замшелая избушка с неярким перекрещенным окном…
Однако Митьке говорить про избушку не стоило. Кирилл сказал:
– Это же хорошая сказка. В ней всякие добрые чудеса. Ты не бойся.
– А я не боюсь… если с тобой, – заверил Митька-Маус и плечом прижался к руке Кирилла.
– Холодно?
– Не-а… Пойдем посмотрим на наш корабль.
Кирилл вдруг заметил, что в самом деле уже не холодно. И спать совсем не хотелось.
Они вышли на склон. За редкими соснами лежала бухта. Вода отражала небо – светлая, как запотевшее зеркало. "Капитан Грант" казался таким же черным, как деревья. На палубе рубки видны были два силуэта, и даже сюда, на склон, доносился громкий шепот. Это Юрки отводили душу после долгой молчаливой ссоры.
Кирилл с Митькой спустились на кромку берега и вошли по щиколотку в теплую, будто подогретую на плитке, воду.
– Эй вы, чего не спите? – окликнул Кирилл.
– Мы на вахте, – объяснил Юрка Кнопов.
Из рубки донесся сердитый голос Деда. Дед хотел знать, скоро ли кончится топанье по палубе, шастанье по берегу, громкое шептанье, переклички и все прочее, что мешает спать порядочным людям.
– Не хочется спать! – громко объяснил Митька. – Мы гуляем. Давай еще посидим у костра! Иди к нам!
Дед сказал, что он сейчас придет, но сидеть после этого Митьке будет очень неудобно и спать придется на животе.
– Нет, правда! – настаивал Митька. – Давайте еще посидим!
– Будешь ты спать, обормот?
– А ты мне споешь колыбельную?
Дед выбрался из рубки и, плюхая по воде, побрел к берегу. На ходу он обещал Митьке такие ужасы, что вся средневековая инквизиция побледнела бы от восхищения и зависти.
Кончилось, однако, тем, что опять развели костер, вскипятили чайник, выпили по две кружки земляничного навара и уговорили Деда взять гитару.
– Колыбельную тебе? – спросил он у Митьки.
– Лучше про туристов, – сказал Валерка. – Смешную.
– Понятно, – отозвался Дед и стал смотреть в огонь. Он довольно долго так смотрел. Потом тронул струны, и они загудели в незнакомом сдержанном марше. Дед запел без всякой улыбки, глуховато и даже сумрачно:
Помиритесь, кто ссорился,
Позабудьте про мелочи,
Рюкзаки бросьте в сторону -
Нам они не нужны.
Доскажите про главное,
Кто сказать не успел еще.
Нам дорогой оставлено
Полчаса тишины…
Стало тихо, угли только потрескивали. Кирилл напряженно ждал: в песне было что-то знакомое и беспокойное. Будто это не только песня.
От грозы черно-синие,
Злыми ливнями полные,
Над утихшими травами
Поднялись облака.
Кровеносными жилами
Набухают в них молнии,
Но гроза не придвинулась
К нам вплотную пока…
Дали дымом завешены -
Их багровый пожар настиг,
Но раскаты и выстрелы
Здесь еще не слышны.
До грозы, до нашествия,
До атаки, до ярости
Нам дорогой оставлено
Пять минут тишины.
Потом Кириллу не раз придется петь эти слова, и всегда у него будут холодеть руки и щеки. Но в первый раз, у костра, нервный холод обжег его так, что остановилось дыхание.
…До атаки, до ярости,
До пронзительной ясности
И, быть может, до выстрела,
До удара в висок -
Пять минут на прощание,
Пять минут на отчаянье,
Пять минут на решение,
Пять секунд на бросок…
Лица были оранжевыми от огня, а огонь был как флаг "Капитана Гранта" на штормовом ветру.
Митька приткнулся к Кириллу и положил ему на колени кудлатую голову. Замер.
Дед резче ударил по струнам и закончил последний куплет:
…Раскатилось и грохнуло
Над лесами горящими,
Только это, товарищи,
Не стрельба и не гром -
Над высокими травами
Встали в рост барабанщики.
Это значит – не все еще,
Это значит – пройдем.
И опять тихо сделалось. Даже неяркий желтый месяц опустился к самой земле и слушал тишину, похожую на эхо песни.
– Вот это колыбельная! – шепотом сказал Юрка Кнопов.
– Откуда она? – спросил Саня.
– Издалека, – сказал Дед. – Я слышал ее в комсомольском лагере под Петрозаводском, давно еще. Но и там не знали, кто ее сочинил.
"Это почти про нас, – подумал Кирилл. – Как мы сегодня… Не совсем про нас, но похоже…"
Дед сидел, задумавшись и поглаживая гитару, как добрую собаку. "Он больше всех боялся сегодня, – подумал Кирилл. – Во-первых, за весь экипаж, во-вторых, за своего Митьку, который был впереди… Митька заслужил такую колыбельную…"
– А почему… – начал Кирилл и замолчал. Он хотел спросить, почему Дед не пел эту песню раньше. Не спросил, понял. Надо было иметь право на такую песню.
Теперь они имели это право.
– Давай еще раз, – попросил Кирилл.
– Что ж, давай, – просто и охотно сказал Дед.
Кирилл сел с ним рядом. Он не чувствовал ни капельки смущенья, никакой нерешительности, он хотел петь. Он сейчас словно целиком состоял из этой песни. Два голоса – глуховатый и ясный – слились в первой фразе: