В конце концов родители, к большому огорчению мальчиков, категорически запретили им встречаться.
Мать Мазина пообещала Коле, что она окончательно потеряет голову, если он будет продолжать дружбу с Петей, а Русаков-отец посулил своему сыну спустить с него три шкуры, если ещё раз увидит его вместе с Мазиным.
Петя, который вечно дрожал за одну свою шкуру, не мог даже представить себе, что значит спустить три. Мазин тоже забеспокоился:
– Конечно, в школе нас никто не проверит.
– А после школы я один буду? – шмыгнул носом Петя.
– Не хнычь! – сердито сказал Мазин. – И заруби себе на носу, Петька: нет такой беды, из которой нельзя вылезти. Я это проверил.
Выход действительно нашёлся.
Через два дня после этого разговора на берегу заросшего, затянутого зелёной ряской пруда, где тучами кружились комары и мошки, а по вечерам, надуваясь, кричали лягушки, Мазин и Русаков уже рыли себе землянку под разлапистыми ветвями старой ели. Они приходили сюда поодиночке, работали изо всех сил и, уходя, оставляли друг другу короткие записки: ...
«Двинулся на полметра в ширину. МЗС.»
«Углубился вход. РЗС».
К началу занятий в школе землянка была готова. На пруду редко бывали люди: в густом кустарнике, заросшем крапивой, не было тропинок. Землянка, тщательно замаскированная дёрном, была почти незаметна.
Мазин и Русаков ликовали:
– Поди ищи нас теперь!
– А в случае нападения можно и отстреляться, – говорил Мазин.
Недостатка в стрелах, пугачах и рогатках не было. Мальчики усердно тренировались в стрельбе. Около землянки на дереве висели белые кружочки, пробитые стрелами.
– Петька, целься в правый кружок, а я в левый! Следопыту надо бить без промаха! – поучал Мазин.
С наступлением осенних дождей Мазин притащил из дома клеёнку, а Русаков – дождевой плащ. В землянке и в проливной дождь было тепло и сухо.
Мазин достал где-то азбуку следопыта и требовал от Петьки, чтобы он срисовал её и выучил наизусть. Зимой товарищи ходили на лыжах в лес. Ставили силки, но зайцев в этих местах не было.
Сегодня Мазину посчастливилось – он убил ворону.
Прождав товарища до позднего вечера, Мазин взял клочок бумаги и написал: «Убил дичь. Придёшь – освежуй».
На другой день товарищи встретились.
– Отец был дома, – пояснил Петя. – Он премию получил, гостей назвал. Много. И одна тётенька там была. Он ей говорит: «Вот мой Пётр» – это про меня. А она ему: «Ну, какой же это Пётр – это просто Петя!»
– Ладно! – прервал его Мазин, вынимая перочинный нож и вытаскивая из угла убитую ворону. – На, свежуй дичь, а я огонь разведу.
Он поставил у входа жаровню, бросил на угли спичечные коробки и стал разжигать огонь.
Петя поднял ворону, оглядел её со всех сторон и удивлённо сказал:
– Какая же это дичь! Это обыкновенная ворона.
– Так убей утку! – огрызнулся Мазин, протирая красные от дыма глаза. – А не убьёшь утку – будешь есть ворону!
Через несколько минут из котелка уже торчал чёрный вороний клюв.
Мазин взял лопату, вышел из землянки и скоро вернулся с мороженой рыбой.
У Пети сделалось грустное лицо.
– Довольно одной вороны, Мазин, а то мы сразу все запасы съедим, – осторожно сказал он.
Мазин молча отхватил ножом кусок рыбы, нарезал её тонкими ломтиками, посолил и подвинул товарищу.
– Ешь! Ворон на нашу долю хватит, – сказал он, храбро отправляя в рот ломтик рыбы.
Петя, зажмурившись, последовал его примеру.
Оба молча жевали, украдкой наблюдая друг за другом.
– Все охотники едят мороженую рыбу, а собаки на севере преимущественно питаются этим, – со вздохом сказал Петя.
В котелке забулькала вода. Мазин вытащил ворону, потыкал её ножом и снова бросил в котёл:
– Жестковата.
Петя повеселел.
– Конечно, пусть упревает, – с живостью сказал он, похлопывая себя по животу. – И вообще я здорово сыт. Возьми мою половину, если хочешь, – добавил он, подвигая Мазину оставшийся ломтик рыбы.
Мазин сделал вид, что не слышит, сложил нарезанные куски и вышел из землянки.
Через минуту, сидя на мешке с сеном и лениво постреливая из рогаток в стенку, они вспомнили и трёх товарищей, так неожиданно появившихся на пруду.
– И чего их занесло сюда? – забеспокоился Мазин. – Ещё повадятся ходить.
– Не повадятся, – усмехнулся Русаков. – Я их здорово напугал.
– Трубачёва не запугаешь – этот к чёрту на рога полезет. Смелый парень! Вот такого бы товарища нам с тобой! – сказал Мазин.
– Да… хорошо. Только он отличник, а мы… – Петя легонько свистнул и засмеялся.
– А ты принёс учебники? – живо спросил Мазин.
– Забыл.
– Смотри, Петька, не пройдёт нам это даром.
Он опустил рогатку и задумался.
– А чего же мы плохого делаем? – искренне удивился Петя. – Мы ничего плохого не делаем.
Мазин прищурился и уничтожающе посмотрел на него.
– Если человек делает плохо и знает, что это плохо, то это ещё ничего, – медленно сказал он, – а если он делает плохо и думает, что это хорошо, то это уж дело дрянь!
– Я не думаю, – быстро сказал Петя, – насчёт учёбы и вообще…
– То-то, – сказал Мазин. – Себя обманывать нечего.
Он достал азбуку следопыта, прикрыл рукой подпись под рисунком и строго спросил:
– Чей след?
– Утки, – поспешно ответил Петя.
– Сам ты утка! – рассердился Мазин. – Кому я говорил – выучи наизусть!
Глава 9
Тётя Дуня
Васёк был дома один. Он принарядился, начистил ботинки и, не зная, что с собой делать, ходил по комнате.
Каникулы ему уже надоели. Скорей бы в школу!
«Интересно, какой-то новый учитель?» – думал он, поджидая отца.
В дверь кто-то тихонько постучал.
– Мне к Трубачёву Павлу Васильевичу, – сказала женщина, осторожно прикрывая дверь и с трудом втаскивая за собой корзинку.
– Папы нет. – Васёк внимательно разглядывал гостью.
Она была в синем пальто, туго застёгнутом на все пуговицы. Из-под чёрного полушалка глядели на Васька рыже-голубые, чем-то знакомые глаза. Мальчика охватила тревога.
– Папы нет! – повторил он.
– Папы нет, а тётка – вот она! – вдруг сказала женщина, любезно поджимая губы. – А ты небось Васёк? Тащи-ка корзинку. Запарилась я с ней!
Она вошла в кухню, села на табурет, расстегнула пуговицы своего пальто и, обмахиваясь концами полушалка, огляделась вокруг.
– Ничего живёте. Кухня просторная. – Она заглянула в комнату. – В чистоте содержите. А это чья же дверь-то? – потрогав замок Таниной двери, спросила она.
Васёк втащил корзинку и, не зная, что отвечать, во все глаза смотрел на тётку.
«Смешная какая-то», – думал он.
А тётка между тем уже расхаживала по комнате, оглядывая обстановку. Васёк с удивлением увидел теперь, что глаза у неё точь-в-точь как у отца, с такими же короткими рыжими ресницами, что нос и всё лицо тётки тоже напоминают отца, только рот и выражение лица какое-то другое. Тётка как бы угадала его мысли.
– Ишь, – сказала она, с видимым удовольствием бросив взгляд на мальчика, – рыжий. В нашу породу пошёл!
Васёк нахмурился и отошёл к окну. «Какой я рыжий!» – думал он, приглаживая свой чуб.
Между тем тётка уже обошла все углы и орудовала в кухне.
– Ваше мыло-то? Подай полотенчико! Это что ж кастрюли-то у вас как завожены? Аль плита дымит? А соседка-то молодая или старая? Как её звать-то?
– Таня.
– Таня… – Тётка опять поджала губы и многозначительно покачала головой. – Неаккуратная девка, по всему видать.
– Да ты, тётя, ещё не видела её, а уже ругаешь, – не стерпел Васёк.
– Её не видала, а приборку её вижу: в печке зола, в углу сор. Слава богу, можно о человеке судить, – решительно отрезала тётка.
– Всё равно, она хорошая, добрая. Её все любят! – сердито сказал Васёк.
У него росло недовольство против тётки и её бесцеремонного хозяйничанья в их квартире.
К обеду пришёл отец. Васёк открыл ему дверь и тихонько шепнул:
– Тётка приехала!
– А, приехала! – обрадовался отец, отодвинул Васька, вытер платком усы и крикнул: – Дуняша!
Тётка всплеснула руками, заторопилась:
– Паша… голубчик…
– Ну-ну… вот и свиделись… вот и свиделись! – повторял Павел Васильевич, любовно оглядывая её и прижимая к груди. – А что бы раньше приехать-то? Ведь не за горами живёшь… а, Дунюшка?
Тётка оторвала от его груди заплаканное лицо.
Васёк снова заметил сходство между ней и отцом. У обоих были растроганные, умилённые лица, радостные и чем-то смущённые.
– Постарели, постарели мы с тобой, сестреночка, – говорил Павел Васильевич.
– Да ведь всех схоронили… Одни на свете мы с тобой, Пашенька, – вздыхала тётка.
– Как это – одни? Полон свет хороших людей… А вот сын у меня растёт, племяш твой! – весело сказал Павел Васильевич. – Вот он! Небось познакомились уже?
– Познакомились, – ласково сказала тётка.
Ваську вдруг стало жалко, что он неприветливо встретил тётку. Её встреча с отцом растрогала его. Он сбоку подошёл к обоим и с чувством сказал:
– Здравствуйте, тётя!
Тётка поцеловала его в щёку:
– Да что ж я! У меня тут для вас кой-чего…
Она внесла в комнату корзинку и стала развязывать её.
– Не хлопочи, не хлопочи… Хлопотунья! – кричал из кухни отец, разжигая примус. – У нас всё есть! Сейчас чай будем пить.
Васёк с любопытством смотрел, как тётка вынимала какие-то банки, завёрнутые в полотенце, положила на стол румяный пирог, охая и приговаривая:
– Ай-яй-яй! Измялось всё! Хорошо хоть варенье довезла. А уж толкали меня, тискали… Людей, людей едет – пропасть! А в Москву – ещё больше… Пашенька! – крикнула она, развёртывая сколотую булавками бумагу. – Вот тебе подарочек. А это Ваську.
– Ба, ба! – удивился Павел Васильевич, разглядывая расшитый ворот рубашки. – Ну искусница! Ну, спасибо, Дуняша!
Васёк тоже с удовольствием примерял пушистые синие варежки и такие же носки.
– Как раз! Мне как раз, папа… Спасибо, тётя! – догадался он после того, как отец ещё раз обнял тётку.
– А мы-то с тобой опростоволосились! – смущённо сказал Павел Васильевич, глядя на Васька. – Не приготовили тётке подарочка.
– Что ты, что ты, какой подарочек! Ты меня и так не обижал, Паша.
Чай пили втроём. Васёк слушал, как без конца рассказывает тётка о каких-то соседях, как переспрашивает её отец, живо интересуясь всеми новостями.
– А этого-то… как его, с которым мы на огороде-то попались? – подмигивал отец.
– А, – оживлённо подхватывала тётка, – Бирюковы, что ли? Живут, живут! Коля-то на инженера вышел, Маруська за лётчиком в Москве. А этот, конопатенький-то, на доктора учится.
– Скажи пожалуйста! – удивился отец и скромно сказал: – А я вот мастер… стахановец!
– Слышала я, как же! – с гордостью сказала тётка. – А ведь сиротами мы росли. Вот уж истинно спасибо Советской власти! Всегда скажу, хотя сама как-то на отшибе живу. Связалась со своим домишком, с курами да с козами, и никакой пользы от меня нету… А и бросить не бросишь и уйти не уйдёшь…
– А как же теперь-то? На кого хозяйство оставила?
– Да кой-что попродала. А кой-что у соседей оставила. Соседи – люди хорошие, поберегут, – прихлёбывая с блюдечка чай, говорила тётка.
– М-да… Это тоже не жизнь. На старости к своим прибиваться надо. Ты уж так обдумай: может, приживёшься и с нами останешься?