— О чём вы с ней разговаривали? — шёпотом спросил Артур, когда Агния отвлеклась от него. Я уставилась на него с немым вопросом, и он счёл нужным уточнить, — С той рыжей.
Невольно улыбнувшись, я посмотрела на Марику, которая бросала на него воинственные взгляды.
— Она спрашивала, свободен ли ты сегодня вечером, — я нервно фыркнула, — И в остальные вечера. Пока смерть не разлучит вас.
Артур лукаво улыбнулся и обхватил мои плечи рукой. Уткнувшись носом мне в висок, он тихонько шепнул:
— И что ты ответила?
— Я сказала ей, что ваши взгляды относительно советской оккупации Эстонии сильно различаются, — отпив из своего стакана яблочный сок, я посмотрела на вытянувшееся лицо Артура.
— Всё так запущено? — чуть громче спросил он.
— Это Эстония. Вас здесь не любят. По большей части, — пожав плечами ответила я.
Он презрительно фыркнул и поцеловал меня в лоб, отчего я залилась густой краской. Попытавшись чуть отстраниться, я добилась только усиления хватки на моём плече.
— Эй, скромница, — издевательски шикнул Артур, — Нас итак уже поженили, терять нам нечего.
— Дорогие, вы так хорошо смотритесь, — с энтузиазмом проворковала Агния, выглядывая из–за Артура, — Как вы познакомились?
Я сглотнула и покраснела ещё больше, наверняка по цвету напоминая то треклятое платье. Артур загадочно улыбнулся и лениво бросил:
— Это очень интересная история.
Половина стола, понимающая русский язык, замолчала и воззрилась на нас, чтобы услышать эту историю. Другая половина продолжала перешёптываться на птичьем, простите — эстонском языке, не замечая оживлённости, которая возникла в помещении.
— Мы познакомились в музее, — начал Артур, поглаживая мою кожу кончиками пальцев, — Кира высказала неоднозначное мнение по поводу работ одного из авторов, и у нас с ней завязался… — он сделала паузу и одарил меня насмешливым взглядом, — Жаркий спор.
Я нахмурилась:
— Ну, он не был таким жарким, — придав голосу невозмутимости, возразила я.
— Да?
Кивнув, я выпрямилась и сделала глоток сока.
— Я бы сказала, что он был… Стремительным.
— В любом случае, мы оба получили от него должное удовольствие, — парировал Артур, и я снова предательски запылала, — Не так ли?
— Ага, — промямлила я, уставившись на свою опустевшую тарелку.
— Это забавно, — подала голос Агния, — Кира никогда не любила музеи.
— Я и сейчас их не жалую, — брякнула я, стукнув стаканом по столу и поморщившись от шума, который я создала.
— Тебе бы понравилось в Третьяковке, — Артур снова заговорил, явно провоцируя меня на грубость, — Там просторные сор…
— Давайте убирать со стола, — громко сказала я, перебивая его.
Он фыркнул и отпустил моё плечо, широко улыбаясь. Я поднялась, подхватывая свою тарелку с приборами, и удалилась на кухню. Встав возле мойки и включив кран, я невольно улыбнулась и качнула головой.
Провокатор.
Пока мне приносили тарелки, я посмотрела на тёмное небо, которое плотно затянули чёрные облака, и ускорила свои ритмичные потирания посуды губкой. Закончив с мытьём посуды, я вытерла руки, и направилась к выходу.
На пороге я столкнулась с Агнией, которая провожала Артура и расцеловывала его в обе щёки. Для этого ему пришлось сильно наклониться, но выражение его лица явно было довольным.
— Артур, жди в машине, — сказала я, роясь в своей сумке, — Я скоро приду.
Он ничего не ответил, только кивнул и удалился, улыбнувшись Агнии.
— Держите, — я протянула конверт с деньгами.
— Деточка, нам не нужно, — запротестовала воспитательница, но я прервала её.
— Держите, или я сама куплю черепицу и найму рабочих. Это на крышу, — вздохнув, я устало улыбнулась ей, — Здесь не хватит на всё, но самые большие протечки можно заделать до зимы.
Агния взяла у меня конверт, и обхватила мои пальцы своей тёплой шершавой ладонью.
— Берёзка Максима, — сухо начала я, — Она болеет. Сделайте что–нибудь, Агния Фёдоровна. Пожалуйста, — последнее слово далось мне с трудом, и я сказала его полушёпотом.
— Хорошо, золотце, — взгляд Агнии погрустнел, и она опустила глаза, — Как Женя?
— Он передаёт вам привет и скучает.
— Приезжайте вместе как–нибудь. Я тоже по нему соскучилась.
— Обязательно, — я поцеловала её в морщинистую щёку и улыбнулась, — Приедем. До свидания!
— Беги, тебя заждались, — Агния многозначительно кивнула и отпустила мою руку, — Он хороший мальчик. И неравнодушен к тебе.
Нахмурившись, я качнула головой и вышла на крыльцо. Застегнув сандалии, я махнула рукой остальным воспитателям, которые собрались во дворе, чтобы прибрать территорию и игрушки. Дождь уже начал накрапывать, поэтому я быстро метнулась к машине, чтобы не промокнуть.
На половине пути обратно, до меня донеслось с соседнего кресла:
— Ты всегда такая молчаливая наедине? — Артур бросил короткий взгляд на меня, а потом снова вернулся к дороге.
— Не знаю, — дёрнувшись от неожиданности, ответила я, — Ты хочешь поговорить?
— Мне понравилось с тобой разговаривать, — он кивнул и улыбнулся.
— Тема?
Артур как–то резко нахмурился, и улыбка исчезла с его лица:
— Может ещё сразу определишь лимит доступных слов в предложении?
— А что ты психуешь, я люблю конкретику и только, — я недовольно фыркнула и отвернулась к окну, — Нравятся эстонские дороги?
— Очень, — с энтузиазмом ответил он, — Почти автобан.
— Если бы эти автобаны ещё служили больше трёх лет, — я махнула рукой, — Ты родился в Москве или из Рязани?
Артур громко расхохотался, и я замолчала. Повернувшись к нему, я скрестила руки на груди:
— Чего?
— Смешная, — он улыбнулся и подмигнул мне правым глазом.
— Иди ты, — буркнула я.
— Родился в Москве. Какое у тебя полное имя? — спросил Артур.
— Просто — Кира, — ответила я, и тут же уточнила, — С двумя И.
— Ки–и–ра? — он растянул первую гласную на эстонский манер.
Я невольно захихикала:
— Да. А фамилия у меня Саре. С двумя А.
— Са–а–ре? — глаза Артура округлились, — Почему эстонцы так растягивают слова? И почему нет отчества?
— Особенности языка, — я пожала плечами, — И ударение всегда на первый слог.
— А это мне нравится. Никогда не ошибёшься, — вздохнул мой спутник, — Я до сих пор не знаю, как правильно: звунит или звонимт.
— Правильно — звонимт. Глагол с неподвижным ударением, в личной форме ударение всегда на последний слог, — машинально отвечаю я, и тут же прикусываю язык.
Артур уставился на меня удивлёнными глазами. Ещё чуть–чуть, и мы вполне можем въехать в дерево.
Кажется, последнюю мысль я произношу вслух, потому что он резко отворачивается от меня и уделяет всё своё внимание дороге.
— Ты не перестаёшь меня удивлять. А как правильно: йугурт или йогэрт?
— Первое, и никак иначе.
— Почему?
— Не знаю, всегда было йугурт. Вообще, это заимствованное слово, если не ошибаюсь, из турецкого. Вряд ли турки говорят йогэрт, — я пожала плечами.
— Ты такая умная. Кофе?
— Что кофе? — удивлённо моргнула я.
— Кофе — оно?
— Нет, он.
— А министерство образования Российской Федерации считает, что — оно, — я уставилась на него, как на восьмое чудо света, — Правда, правда. С 2009 года можно говорить «вкусное кофе».
— И в этой стране родился Пушкин… — протянула я с грустью.
Артур задумчиво хмыкнул. Потянулся на кресле и снова начал задавать вопросы:
— Ты была отличницей?
— Хорошисткой. Я просто люблю читать, — я посмотрела на спидометр, — Езжай помедленнее, ты превышаешь.
— И?
— Здесь могут скорость замерять, остановят.
— Взятку дам, — хмыкнул Артур.
— Тут тебе не там, — вздохнула я. — За взятку посадить могут. Лучше притормози.
— Ладно–Ладно, — проворчал он недовольно, но всё же стрелка на приборе поползла вниз, устремляясь к разрешённым девяносто.
— Как ты стал фотографом? — вырвалось у меня.
Меня одарили очередной улыбкой, способной растопить даже льды Антарктики:
— У меня две младших сестры, обе модели.
— Серьёзно? — я невольно улыбнулась, и устроилась на сиденье в пол–оборота, приготовившись слушать.
— Да. Я окончил художественную школу и работал в галерее, когда они попросили помочь им с портфолио. Я помог, мне всегда нравилось фотографировать. Потом посыпались заказы от их подружек, а потом ко мне обратилось агентство.
— У тебя большая семья, — больше констатировала, чем спросила я.
— Да. Мама, папа, сёстры. Бабушки. Дедушки, дядюшки. Моё детство не прошло в детдоме, — как–то задумчиво протянул он, вглядываясь в дорогу.
— Семейном доме, — поправила я, — Это другое. И не надо меня жалеть, — я посмотрела в окно и оценила силу дождя в лёгкую морось. — Можно в машине покурить?
— Да, конечно, — разрешил он с коротким кивком, — Ты не вызываешь жалость, это просто… На самом деле, это похоже на мою семью.
— Да ну? — промычала я, прикуривая сигарету.
— Да. И Агния Фёдоровна чем–то напомнила мою бабушку по материнской линии, — улыбнулся мой спутник, — Чему она так сокрушалась, когда ты прощалась?
— Я ей деньги дала, — я выпустила тонкую струйку дома в приоткрытое окно.
Артур как–то передёрнулся и нахмурился. Я продолжила:
— Она всегда возмущается, когда я даю деньги. А им нужно крышу ремонтировать, да и вообще, — я вздохнула, — Расходов много.
— А государство не помогает?
— Помогает, и неплохо. Просто эти деньги попадают в руки к директору, — я изогнула бровь, посмотрев на него и поймала хмурое выражение, — А ей нужнее кабинет отремонтировать, вместо крыши. И компьютер новый важнее, чем новые игрушки.
— Я думал в Европе такого не бывает.
— Такое везде бывает, — фыркнула я, выбрасывая сигарету в окно, — Людская жадность в любой точке мира одинаковая. И коррупция есть даже в Европе. И у богатых почему–то прав больше, чем у бедных. Такое впечатление, что богатство — это единственное, что можно выставить напоказ; и чем нельзя делиться.
— Завидуешь? — едко бросил он.
— Чему? Деньги, Артур, — затянулась ещё раз, вдохнув ядовитый дым, — Это не богатство. Само слово богатство откуда берёт начало? Бог. Богатым раньше называли человека, в котором от Бога есть, — отвернулась к окну, посмотрев на мелькающие в стороне ёлочки и кустарники, — Меня просто задевает, что деньги так нечестно распределяются. Почему какой–то банкир живёт в трёхэтажном особняке; а онкобольные дети — в обшарпанных палатах с потрескавшейся штукатуркой и облупившейся краской; и почему простые люди собирают деньги на лечение таких детей? Почему депутат колесит по городу на машине с водителем; а бабушка Валя, ветеран великой отечественной, должна на рынок добираться на автобусах с тремя пересадками?
— Тебя бы да в коммунизм, ты бы Сталина затмила, — саркастично произнёс Артур.
— И при коммунизме, я уверена, такое было, просто это было не так явно что ли. Дело не в политике, не в общественном строе. Люди. Дело в людях, — я высунула кончик сигареты в щель приоткрытого окна и понаблюдала, как пепел разлетается в стороны, — Мы так привыкли считать себя homo sapiens и забыли о том, что такое разум. Выживает сильнейший — это про животных. Во всяком случае, так должно быть. Мы забыли о человечности, морали, совести, — вздохнув, я провела пальцем по стеклу и тихо добавила, — Сейчас на ум приходят только стихи Талькова: