— О…. нет, вам не нужно…
Роф не остановился, не колебался ни минуты, напоминая ей, что не стоило говорить королю, что ему делать. Даже если это было из разряда: «О, вам не нужно об этом беспокоиться».
— Хм, — прошептала Бэт, — хорошо хоть, что он не вооружен сейчас.
— Я удивлена, что он так сильно озабочен.
— Ты шутишь? Да это же ужасно. Выгнать тебя прямо перед рассветом? В любом случае, давай устроим тебя.
Марисса сопротивлялась нежному потягиванию.
— Вы так благосклонно встретили меня. Как вы можете быть такой…
— Марисса. — Темно-синие глаза Бэт излучали спокойствие. — Ты спасла мужчину, которого я люблю. Когда он был ранен, а моя кровь была недостаточно сильной, ты сохранила ему жизнь, дав свое запястье. Будем предельно честными. Нет абсолютно ничего, чего бы я не сделала для тебя.
Когда наступил рассвет, и лучи солнца проникли в пентхаус, Бутч проснулся полностью возбужденный и вжимающий свои бедра в скомканные атласные простыни. Покрытая потом кожа была гиперчувствительной, а эрекция пульсировала.
Сонный, не понимающий, что реально, а что лишь мечта, Бутч потянулся вниз. Расстегнул ремень. Спустил брюки и боксеры.
Изображения Мариссы зароились в его голове, наполовину фантазии, в которых он затерялся, наполовину — воспоминания о ней. Его рука нашла ритм, но он не был уверен, что сам осуществлял поглаживания… Может, это была она… Боже, он хотел, чтобы это была она.
Он закрыл глаза и выгнул спину. О, да. Так хорошо.
Но потом он проснулся.
Осознав, что творит, он взбесился. Разозлившись на себя и на то, что делал, он грубо сжимал ладонь, пока не чертыхнулся и не кончил. Он даже не мог назвать это оргазмом. Скорее это было похоже на громкое ругательство, вырвавшееся у члена.
С тошнотворным страхом, он собрался с духом и посмотрел на руку.
И упал на кровать от облегчения. По крайней мере, хоть что-то вернулось в норму.
Скинув брюки и вытершись боксерами, он направился в ванную и включил душ. Находясь под струей воды, он мог думать лишь о Мариссе. Он скучал по ней с жалящей жаждой, тянущей болью, напомнившей ему, как он год назад бросил курить.
Пластырь от этой хвори еще не изобрели.
Когда он вышел из ванной с полотенцем вокруг бедер, его новый сотовый телефон звонил. Он покопался в подушках и, наконец, нашел штуковину.
— Да, Ви? — прохрипел мужчина. Блин, его голос всегда хрипел по утрам, и сегодняшнее не было исключением… Он звучал, словно двигатель автомобиля на холостом ходу.
Окей, ну это было в его пользу.
— Марисса переехала к нам.
— Что? — Он рухнул на матрас. — Что ты несешь?
— Хэйверс выгнал ее.
— Из-за меня?
— Ага.
— Этот ублюдок…
— Она в особняке, так что не волнуйся о ее безопасности. Но она чертовски напугана.
— Ага. — Бутч откинулся на кровати. Осознал, что мышцы на его бедрах задергались от нужды попасть к ней.
— Как я сказал, она в порядке. Хочешь, чтобы я привел ее к тебе вечером?
Бутч рукой прикрыл глаза. Мысль, что кто-то хоть как-нибудь причинит ей боль, делала его абсолютно ненормальным. До грани жестокости.
— Бутч? Алло?
Марисса устроилась на кровати с балдахином, натянув простыни до шеи, жалея, что была раздетой. Но проблема в том, что ей нечего было надеть.
Боже, пускай никто ее здесь не побеспокоит, но эта нагота казалась… неправильной. Позорной, хотя никто и не узнает.
Она оглянулась вокруг. Предоставленная ей красивая комната, отделанная в ярко-синем льне, была украшена шторами, покрывалами, креслом и висящей на стене пасторальной картиной, на которой были изображены леди и ее стоящий на коленях поклонник.
Не совсем то, на что ей хотелось сейчас смотреть. Двое французских любовников стесняли ее, поражая ее не визуально, но аудиально, хаотичным стаккато того, чего у них с Бутчем не было. И никогда не будет.
Чтобы решить проблему, она выключила свет и закрыла глаза. Визуальный вариант затычек для ушей творил чудеса.
Пресвятая Дева, что за бардак. Она могла только гадать, насколько все ухудшится. Фритц и два других доджена отправились к ее брату… к Хэйверсу… и она почти ожидала, что они вернутся ни с чем. Может, Хэйверс за это время уже решил избавиться от ее вещей. Так же, как он избавился от нее.
Находясь в темноте, она перебирала всю свою жизнь, пытаясь выяснить, что все еще оставалось полезным, а что не годилось для дальнейшего использования. Она нашла лишь тягостный беспорядок, мешанину из грустных воспоминаний, которые не указывали ей дороги. У нее совершенно не было идей насчет того, чем она хотела заниматься, или куда ей направиться.
И это не было удивительным. Она провела три столетия в ожидании и надежде, что мужчина обратит на нее внимание. Три века она пыталась вписаться в глимеру. Три века отчаянно пыталась быть чьей-то сестрой, чьей-то дочерью и чьей-то супругой. Все эти надежды были законами физики, царившими в ее жизни, более всеобъемлющими и значимыми, нежели закон тяготения.
И кем в результате этого она стала? Осиротевшей, незамужней, брошенной.
Отлично, вот первое правило до конца ее дней: не оглядываться вокруг в поисках смысла. Она могла понятия не иметь, кто такая, но лучше быть потерянной и ищущей, чем засунутой в общественную корзину кем-то посторонним.
Когда телефон рядом с ней зазвонил, Марисса вздрогнула. Она взяла трубку после пяти звонков лишь потому, что он отказывался выключаться.
— Алло?
— Мадам? — Доджен. — У вас звонок от нашего господина Бутча. Вы примете?
О, прекрасно. Значит он в курсе.
— Мадам?
— О…да, приму.
— Превосходно. Я свяжу вас напрямую. Оставайтесь на линии.
Последовал щелчок, а за ним — предательски хриплый голос:
— Марисса? Ты в порядке?
Не совсем, подумала она, но это его не касалось.
— Да, спасибо. Бэт и Роф были очень добры ко мне.
— Слушай, я хочу увидеться с тобой.
— Хочешь? Значит, я могу предположить, что твои проблемы магически испарились? Должно быть ты счастлив, снова став нормальным. Мои поздравления.
Он выругался.
— Я беспокоюсь о тебе.
— Мило с твоей стороны, но…
— Марисса…
— … мы же не хотим подвергать меня опасности, ведь правда?
— Послушай, я просто…
— Так что тебе лучше держаться подальше. Чтобы не поранить меня…
— Чтоб тебя! Черт подери всю эту ситуацию!
Она закрыла глаза. Злясь на весь мир и на него, на брата и на себя. А так как Бутч тоже злился, весь разговор был словно ручная граната с выдернутой чекой.
Она произнесла низким голосом:
— Я ценю твою заботу, но я в порядке.
— Дерьмо…
— Да, уверена, это прекрасно описывают всю ситуацию. Прощай, Бутч.
Положив трубку, Марисса поняла, что дрожит всем телом.
Тот час же телефон зазвонил снова, и она взглянула на прикроватную тумбочку. Быстро наклонившись и схватив шнур, она потянула и выдернула его из стены.
Проникнув под простыни, она свернулась на боку. Зная, что все равно не сможет уснуть, она закрыла глаза.
Тихо злясь, Марисса пришла к заключению. Пускай все шло… хм, дерьмово, используя красноречивый слог Бутча… по крайней мере, она могла сказать, что лучше злиться, чем испытать приступ паники.
Двадцать минут спустя, с низко натянутой кепкой, в солнечных очках, Бутч подошел к темно зеленой Хонде Аккорд 2003 года. Он оглянулся направо и налево. На улице было пусто. В зданиях совсем не было окон. Ни одной проезжающей по Девятой Улице машины.
Наклонившись, он подобрал булыжник с земли и пробил дыру в стекле с водительской стороны. Когда взвыла сигнализация, Бутч отошел от седана и растворился в тени. Никто не прибежал. И шум иссяк.
Бутч не угонял автомобилей с тех пор, как был малолеткой, шестнадцатилетним преступником в Южном Бостоне, но он и сейчас был в отличной форме. Спокойно приблизившись, он открыл дверь и сел. Следующие действия были быстрыми и умелыми, доказывая, что криминальность, как и его южно-бостонский акцент, было сложно растерять: он сорвал приборную панель. Нашел провода. Соединил два нужных вместе и… вруум.
Бутч выбил остатки разбитого стекла локтем и неспешно устроился в машине. Когда его колени почти уперлись в грудь, он потянулся, нажал на рычажок и отодвинул сиденье как можно дальше. Положив руку на окно, и, как будто, вдохнув свежего весеннего воздуха, он откинулся назад, как обычно.
Когда он подъехал к знаку остановки в конце улицы и достиг запрещающего знака, то полностью остановился: следовать правилам дорожного движения в украденной тачке и без удостоверения личности было жизненно необходимо.
Повернув налево, он поехал вниз по Девятой, сочувствуя бедняге, которого только что обокрал. Лишиться колес было не очень-то весело, и, достигнув первого стоп-сигнала, он открыл бардачок. Машина была зарегистрирована на Салли Форрестер. 1247 Барнстейбл Стрит.
Он поклялся вернуть ей Хонду как можно скорее, и оставить пару тысяч баксов, чтобы возместить беспокойство и разбитое стекло.
Говоря о разбитых вещах… он наклонил зеркало заднего вида в свою сторону. О, Господи, он ужасно выглядел. Ему нужно побриться, к тому же на лице до сих пор оставались следы от избиения. Выругавшись, Бутч передвинул зеркало, чтобы не смотреть на дорожную карту своей безобразности.
К несчастью, он все еще имел прекрасное представление о своих действиях.
Выезжая из города на Аккорде Салли Форрестер, с лицом, словно побывавшим подвесной грушей, на него накатил приступ самоанализа, который он не оценил. Он всегда переступал эту грань между хорошим и плохим, всегда с охотой нарушал правила ради своих целей. Черт, он выбивал признания из подозреваемых. Закрывал глаза на нарушения, если это позволяло вытянуть информацию по делу. Употреблял наркотики даже после вступления в полицию — ну, пока не завязал с кокаином.
Единственными табу были взятки и сексуальные отношения с сослуживцами.
И, да, представьте, два последних пункта делали его героем.
И чем он сейчас занимается? Направляется к женщине, чья жизнь уже пошла наперекосяк. Просто чтобы присоединиться к параду фигни, марширующей вокруг нее.
Но он не мог остановить себя. Пытаясь снова и снова дозвониться Мариссе, он не смог удержать себя от этой поездки. Ранее помешанный на ней, сейчас он был просто одержим. Он просто должен увидеть, что она в порядке и… хм, черт, он думал, что сможет чуточку лучше объяснить свои действия.
Хотя тут был один плюс. Казалось, изнутри он и правда стал нормальным. Вернувшись в берлогу Ви, он сделал ножом свежий порез на руке потому что, не смотря на сперму, он должен был проверить свою кровь. Господи спасибо, она снова была красной.
Бутч сделал глубокий вдох — и затем нахмурился. Опустив нос к бицепсу, он снова вдохнул. Что за чертовщина? Даже с ветром, продувающим машину, и даже сквозь одежду, он мог что-то учуять, и нет, это была не детская присыпка, запах которой, к счастью, исчез. Сейчас что-то иное исходило от него.
Господи. В последнее время его тело было похоже на освежитель воздуха «Глэйд». Но, по крайней мере, ему нравился этот тяжелый аромат…