– Я работаю, – сказала самым осуждающим тоном.
Я посмотрел на её руки.
О, просто модель Солнечной системы. Когда Аза закончила, я взял с пола Сатурн и осознал свою проблему.
Пока Аза Рэй не знает моего имени, нет никакой возможности жить дальше.
Позже в тот же день у неё случился сильный приступ кашля, приехала скорая. Я видел, как Азу загружают в машину. И сам тоже пытался загрузиться.
В школу вызвали Ив и Кэрол, и у меня возникли проблемы из-за чрезмерной впечатлительности. Чрезмерно впечатлительный = Ребёнок, Который От Расстройства Порой Бьётся Головой О Стену.
Итак, я всё тот же парень, что гонится за скорой. На сей раз я, по крайней мере, смог быть внутри вместе с Азой. Давайте назовём это везением.
Никогда не понимал, почему некоторые больницы не разрешают спутникам сопровождать пациентов. Это ужасно. Дважды мне пришлось притворяться братом Азы. Мои мамы в курсе, что у меня есть фальшивое удостоверение, согласно которому моя фамилия – Рэй.
Но если уж говорить об одержимости, то не им меня судить. Мои мамы познакомились, потому что Ив семь месяцев прожила в гамаке на вершине сосны. Кэрол как врач должна была на расстоянии оценить её психическое и физическое самочувствие и пока стояла внизу, с мегафоном, влюбилась в Ив, а Ив ответила взаимностью. Ни одна из них не смогла мне этого объяснить. Я видел фотографии. Волосы Ив заплетены в косы, в них грязь и листья, и она загорелая до цвета дерева. Кэрол выглядит как Кэрол. В те времена она гладила всю свою одежду, включая джинсы, и совершенно не понимала, что Ив забыла на сосне.
Насколько я вижу, они по-прежнему влюблены.
Итак, о моей иррациональности по поводу Азы. Думаю, на самом деле мои мамы видят в этом карму. Они помнят реакцию своих родителей на их отношения, которая в основном сводилась к «ЧЁ?!».
Мамы посмотрели на нас с Азой и выдали то же самое. Но запретить мне не могли.
Другие люди пялятся в телик. Аза читала о криптографии и морских узлах. Мы постоянно соревновались, кто откопает более странную фиговину, о которой прежде никто из нас не слыхивал. По последним подсчётам, я выигрывал, но лишь на одно очко.
В прошлом году Аза записалась на шоу талантов, вышла на сцену и, включив запись битбокса, начала насвистывать что-то странное поверх. Я сидел в зале и помирал.
Потом она спросила меня: «А как твой сильбо?» и загоготала. Оказывается, сильбо – свистящий язык на Канарских островах. Аза выиграла этот раунд, хоть и не конкурс талантов. Я до сих пор не знаю, что она говорила. Она отказалась переводить.
Я сворачиваю налево, к кладбищу, и пристраиваюсь за потрёпанной синей машиной, в которой едут родители Азы и Эли.
И сигналю: «НЕ МОГУ ПОВЕРИТЬ, ЧТО ВСЁ ВРЕМЯ ЗАБЫВАЛ, ЧТО ТЫ УМИРАЕШЬ».
За рулём папа Азы. Он мигает мне фарами, а потом сигналит своей собственной азбукой Морзе, настоящей, тщательными штрихами.
«НАВСЕГДА».
Он об этом предупредил. Я повторяю за ним, и все остальные тоже. Они даже не знают, что говорят. Но мы с папой Азы знаем. И её мама, и Эли. Я вижу их в машине – держатся из последних сил.
Краткая декламация пи.
Итак, вернёмся к случаю, когда я явился на пятый день рождения Азы, уверенный, что мой хэллоуиновский костюм сделает меня невидимым. И он вроде как сделал. Я прошагал целую милю – действительно очень маленький аллигатор на обочине дороги, – и никто меня не арестовал. Мне предстояла важная миссия.
Тогда Аза никому не нравилась. Она уже смирилась с отсутствием друзей и просиживанием перемен в классных комнатах. Её считали грубой и заразной.
Я правда не нуждаюсь в других людях. Ну, нуждаюсь, в одной-единственной, и она ушла, и .
Я сигналю свой список извинений. Вообще-то, не то чтобы список. Просто один гигантский пункт.
Семья Азы, не без моего участия, решила высказаться у самой могилы, потому что все эти мемориальные штуки срабатывают лучше, когда можно кричать – именно это мы и собираемся делать.
Безумный ветер. Все эти люди окружают дыру в земле, будто кто-то собирается явиться оттуда, а не наоборот.
Мы думали, что шестнадцатилетие Азы важно. Почему? Что в нём такого значимого? Ничего. В том самом понимании «ничто». Это даже не простое число.
Смотрю на ребят из школы, Дженни Грин и компания. Последние несколько дней целая куча народу получала пропуски для выхода из класса, чтобы в это время покурить за кафетерием. Раньше мы с Азой высмеяли бы их за скорбь по тому, кого они не любили.
Аза не особенно-то верила в скорбь. Дескать, это обременительно. Я тоже думал, что не верю, но теперь, когда нас с ней разделили, всё изменилось. Вижу мистера Гримма в солнцезащитных очках и шляпе. Держится в стороне. Выглядит так, будто тоже плакал.
Сзади подходят мои мамы. Судя по вздоху, Кэрол горячо надеялась, что я не надену то, что надел.
– Серьёзно? – говорит она. – Не смог обойтись без костюма, а?
– Ты знала, что он не сможет, – отвечает Ив. И даже улыбается.
– Я думала, он справится. Даже звонила в магазин костюмов. Они уверили, что аллигатор всё ещё висит на складе.
Вот только Кэрол не в курсе, что в магазине два таких костюма. Один моего размера, второй – Азы. Это было частью сюрприза на её день рождения.
– Это похороны Азы, – говорю. – Ей бы понравилось.
Я вновь надеваю голову. Ив показывает мне большой палец, но я ловлю на себе взгляд Кэрол. И как раз в тот момент, когда я начинаю слегка переживать, что она стопроцентно не на моей стороне, она говорит «Wǒ ài nǐ» – «люблю тебя» по-китайски. А потом «Nakupenda» – то же самое на суахили. Мы выучили, как сказать «Я люблю тебя» на тысяче языков, когда я был маленький. Такая вот Кэрол мама.
– Даже если у тебя горе, – начинает она чуть дрожащим голосом, – не надо просить прощения за то, за что, держу пари, ты собираешься.
Я и забыл, что рассказал ей о списках с извинениями.
– Ты не виноват в смерти Азы. Ты ведь понимаешь?
Я смотрю на Кэрол изнутри головы аллигатора. Нет, не понимаю.
Мама прижимает руку к груди и быстро идёт к своему стулу.
Когда я впервые осознал, что проживу дольше, чем Аза, то сказал ей всю классическую ерунду, которую говорят умирающим. Сказал: «Завтра я могу попасть под автобус», и всё в таком духе.
Аза ответила что-то вроде: «Ну да. Вот только, серьёзно, Джейсон, как часто людей насмерть давят автобусы?» И привела мне безжалостную статистику. Не так уж часто, как выяснилось.
Мама Азы обхватывает меня-аллигатора руками, и я веду её с мужем к их местам. Оба тяжело на меня опираются.
Могила, куда собираются опустить Азу, действительно маленькая.
091736371787214684409012249534301465495853710507922796
Когда настаёт мой черёд говорить, я снимаю крокодилью голову и выдаю немного числа пи. А потом, как можно быстрее:
– Итак, в курсе вы или нет, но люди продолжают открывать всё больше цифр числа пи. Я хотел дать Азе их все. Пытался сделать это в нашу первую встречу и только позже выяснил, что она знает куда больше цифр, чем я. Я пытался подарить ей что-то, что никогда не закончится.
Все пялятся на меня. Затем взрослые издают коллективный сочувствующий звук, от которого хочется блевать.
– Вот, – говорю я. – Это всё. Я в порядке. Нет, не волнуйтесь.
Люди делают подбадривающие лица. Про себя я отчаянно декламирую пи.
Очередь семьи Азы.
Мама Азы:Она болела, но разве променяла бы я её на кого-то здорового? Если бы это означало потерю той, кем она была? Нет.
Папа Азы:<трясёт головой, не в силах говорить>
Мама Азы обнимает его и передаёт ему листок цветной бумаги. Мне отсюда не виден этот «Я-люблю-тебя» список, но папа Азы секунду смотрит на жену, и на его лице написано, что она только что его спасла.
Эли:В прошлом году кто-то подарил мне валентинку, и Аза уверяла, что она ужасна. А мне понравилась. Ей тоже, но она продолжала притворяться, будто это не так. Теперь я дарю такую же ей.
Эли достаёт конфетти, и мы бросаем его в воздух. Оно в форме сердечек. И переливается, когда падает.
Думаю, а почему же я никогда не дарил Азе валентинок? Не знал, что она любит конфетти. Не знал, что ей нравятся сердечки. Она бы меня на смех подняла. Сказала бы, что я слюнтяй. Но, может, я…
Зацикливание.
Я привёз воздушные шары. Тут их сотни две. Точно мы на вечеринке, и нам всем по пять лет. Не считая того, что кое-кто на этой вечеринке мёртв.
Все крепят к ниткам записки. Ив возражала против этого из-за сомнительных материалов. Пришлось поднапрячься и найти биоразлагаемые. На мгновение мне кажется, что я всё сделал правильно.
Сильный дождь. Некоторые из шаров лопаются, едва мы их запускаем, но остальные, как и положено, устремляются в небо. Это самое отстойное в воздушных шариках. В руке они вроде большие, но стоит выпустить – мгновенно становятся крошечными.
Мой – зелёный, огромный, потому что должен донести длинное письмо, запрятанное в водонепроницаемой тубе. Я хотел, чтобы он подобрался максимально близко к космосу. Так что это укреплённый метеозонд, окрашенный из баллончика, дабы замаскировать от Ив.
И вдруг…
Гром.
Молния.
Люди бегут к своим машинам, но так, чтобы не выглядеть совсем уж непочтительно.
А куда именно должен идти я? Аза в маленьком ящике под землёй.
Могила слишком невелика, чтобы я туда поместился – даже прижав колени к груди – и позволил им себя закопать. Но как прикажете существовать остаток жизни?
Деревья гнутся. Ветка трещит и падает вниз, совсем рядом, и мои мамы (не так уж ненавязчиво) пытаются заставить меня уехать с ними.
Я смотрю вверх и отпускаю свой воздушный шар. И тогда-то замечаю какой-то блеск…
мелькает белый развевающийся парус и яркое пятно света – что-то полыхает в глубине тёмных туч. Я вижу что-то , верёвки, острый нос…
Это что-то выплывает из облаков, и я слышу голос Азы. Клянусь, я слышу.
Слышу, как Аза выкрикивает моё имя.
Глава 9
{Аза}
– Аза Рэй, – зовёт кто-то. Слишком громко. – Аза Рэй, проснись.
Прячу голову под одеяло. Ни за что. Не буду просыпаться, потому что сейчас явно только пять утра, а значит, будят меня только ради очередного кровопускания. Голова кружится и раскалывается – последствия того, неважно чего, почему я оказалась здесь. И да, я частично помню, что произошло, и да, это было ужасно, но ведь и раньше бывало ужасно, а я по-прежнему жива, и посему всё не так уж плохо.
Спала я как убитая. Я имею право так шутить. Не знаю, что мне вкололи, но это сработало. Если бы меня сейчас попросили оценить боль по шкале от одного до десяти, я дала бы ноль, чего прежде никогда не случалось, за всю мою больничную историю.
Голос становится жёстче. У этой медсестры никакого понятия о деликатности. И голос слишком громкий, слишком пронзительный. Натягиваю одеяло повыше.
– АЗА РЭЙ КВЕЛ. Немедленно просыпайся!
Меня тыкают чем-то острым. Кровать трясётся.
Неохотно открываю глаза и вижу…
Сову.
СОВУ РАЗМЕРОМ С ЧЕЛОВЕКА. Э-э-э, что? ЧТО? ГАЛЛЮЦИНАЦИЯ МИРОВОГО МАСШТАБА.
Сова протягивает длинные жёлтые пальцы и проводит одним по моему лбу. Клацает на меня своим клювом.
– Всё ещё лихорадит, – говорит она.