Я уставилась на него.
— Сколько же тебе тогда было? Двенадцать, ведь так? А ей было шестнадцать? Потерять человека, которого любишь, да еще в таком юном возрасте… — Он горестно покачал головой. — Такие события определенно могут изменить человека.
— Откуда вы узнали о Дэйзи?
— А твой отец? Он ведь умер по дороге в больницу, верно? А Дэйзи, как умерла она?
Он знал. Этот ублюдок знал все.
Я сама узнала, как это произошло, уже на похоронах, когда услышала, как тетя объясняет кому-то, почему мама не хотела, чтобы ее красавицу дочь хоронили в открытом гробу. И еще долгие месяцы после этого сестра являлась ко мне во сне, закрывая окровавленное лицо руками и умоляя помочь ей. Долгие месяцы я просыпалась по ночам от собственного крика.
— Зачем вы это делаете? — спросила я.
— Брею тебе ноги? А ты не находишь, что это очень расслабляет?
— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.
— А, зачем я говорю о Дэйзи? О таких вещах нужно говорить, Энни.
На меня снова накатило ощущение нереальности происходящего. Я просто не могла лежать в теплой ванной, и чтобы при этом какой-то извращенец брил мне ноги, рассказывая, что необходимо выставить свои чувства напоказ. В каком мире происходит весь этот бред?
— Встань и поставь ногу на край ванны, Энни.
— Простите, но мы не можем больше так разговаривать. Пожалуйста, не нужно заставлять меня делать это…
Лицо его сделалось пустым и непроницаемым. Я уже видела у него этот взгляд раньше.
Я поднялась и поставила ногу на край ванны.
Дрожа, я смотрела, как от моего тела поднимается пар с ароматом роз. Я ненавидела запах роз, ненавидела всегда. А этот Выродок?
Он принялся что-то напевать.
Мне хотелось оттолкнуть его. Хотелось ударить коленом в лицо. Но мои глаза были прикованы к блестящему лезвию бритвы. Он не доставлял мне физической боли, разве что совсем немного, когда придерживал меня за ягодицу, но в груди моей поселился разрывающий душу ужас.
Много лет назад я как-то пошла к доктору, пожилому мужчине, у которого до этого была лишь однажды. На этот раз он должен был взять у меня мазок Папаниколау, и я до сих пор помню, как лежала на спине, а голова его находилась у меня между ног. Он был пилотом-любителем, и все стены его кабинета были увешаны фотографиями самолетов. Прежде чем засунуть внутрь меня холодный инструмент, он сказал: «Думай о самолетах». Именно так я и поступила, когда Выродок брил меня. Я думала о самолетах.
Когда он закончил, то помог мне выбраться из ванны и аккуратно вытер полотенцем. Потом открыл шкафчик, достал оттуда большую бутылку лосьона и принялся натирать им мое тело.
— Приятно, верно?
По коже у меня бегали мурашки. Его руки были повсюду, скользили вокруг, втирая в меня лосьон.
— Прошу вас, прекратите. Пожалуйста…
— Но почему я должен прекратить это? — сказал он и улыбнулся.
Он не спеша продолжил и не пропустил ни кусочка поверхности.
Когда он закончил, то оставил меня стоять на дурацком ворсистом коврике розового цвета. Я чувствовала себя натертым салом поросенком, благоухающим, как букет долбаных роз. Мне не пришлось долго ждать. Вскоре он появился, принеся с собой охапку одежды.
Он заставил меня надеть крошечные белые кружевные трусики — не какие-то там джи-стринги или танга, а обычные трусики — и бюстгальтер без бретелек им в тон. Все моего размера. Он отступил назад, оценивающе оглядел меня и похлопал в ладоши, поздравляя себя с хорошо выполненной работой. Потом он протянул мне платье — девственно белоснежную вещь, которая, возможно, и понравилась бы мне в прошлой жизни. Черт, платье было хорошее, с виду — дорогое. Оно напоминало знаменитое платье Мэрилин Монро, но не настолько рискованное — такая себе версия для хороших девочек.
— Покружись.
Когда я не двинулась с места, он приподнял бровь и сделал в воздухе круговое движение пальцем.
Я закружилась, и платье поплыло вокруг меня. Он одобрительно кивнул, а потом вытянул руку вперед, чтобы я остановилась.
Он вывел меня из ванной комнаты, и я заметила, что мои фотографии он убрал, да и коробки уже не было видно. На полу были расставлены свечи, свет — приглушен. И посреди всего этого царила кровать, которая казалась просто громадной. Готовая и ждущая.
Я должна была найти способ чем-то зацепить его. Выиграть время, пока кто-нибудь найдет меня здесь. Кто-нибудь обязательно найдет меня.
— Если бы мы подождали, пока узнаем друг друга чуть получше, — сказала я, — все было бы более изысканно.
— Расслабься, Энни, здесь тебе нечего бояться.
Мистер Роджер сказал бы, что сегодня прекрасный день, чтобы убить всех соседей.
Он развернул меня спиной к себе и начал расстегивать змейку белого платья. Теперь я уже плакала по-настоящему. Это были не просто всхлипывания, а глупые судорожные завывания. Опуская замок змейки все ниже, он поцеловал меня в шею. Я вздрогнула. Он рассмеялся.
Он дал моему платью упасть на пол. Пока он расстегивал мой бюстгальтер, я пыталась как-то оттолкнуть его, но он крепко держал меня, обнимая одной рукой за талию. Вторая рука появилась с другой стороны и легла мне на грудь. Щеки мои были мокрыми от слез. Одна из слезинок упала ему на руку, и он резко развернул меня к себе лицом.
Он поднес руку к своим губам и накрыл влажное пятнышко от слезы ртом. Подержал его так секунду, потом улыбнулся и сказал:
— Соленая.
— Прекратите. Прошу вас, прекратите все это. Я боюсь.
Он развернул меня и усадил на край кровати. Он не смотрел мне в глаза — просто уставился на мое тело. По лицу его пробежала капля пота и, сорвавшись с подбородка, упала мне на бедро. Она обожгла мне кожу, и я безумно хотела вытереть ее, но боялась пошевелиться. Он встал передо мной на колени и начал целовать меня.
На вкус это напоминало кислый старый кофе.
Я выгибалась, стараясь уклониться от него, но он только еще крепче прижимался губами к моим губам.
Наконец он оставил меня в покое. Я с благодарностью набрала полные легкие воздуха, но этот воздух застрял у меня в горле, когда я увидела, что он встал и начал снимать одежду.
Он не был особенно мускулистым парнем, но мышцы его были рельефными, как у бегуна, а все тело абсолютно безволосым. Его гладкая кожа поблескивала в свете свечей. Он внимательно наблюдал за мной, будто ждал, что я что-то скажу, но я не могла ничего сделать, только смотрела на него и отчаянно дрожала. Его возбужденный член начал опускаться.
Он обхватил меня и повалил спиной на кровать. Раздвигая мне ноги коленом, он прижал одну мою руку своим телом, а вторую, упершись локтем мне в плечо, левой рукой завел мне за голову.
Я попыталась вывернуться, но он крепко прижимал мою ногу своей. Его свободная рука начала стаскивать с меня трусики.
Мой мозг лихорадочно сканировал в памяти все, что я когда-либо слышала о насильниках. Что-то про власть… им необходимо ощущение власти. Но насильники бывают разные, и некоторым из них нужно что-то другое. Я никак не могла вспомнить, что именно. Ну почему я не могу это вспомнить!? Если я не могу остановить его, может быть, мне хотя бы удастся заставить его надеть презерватив?
— Стоп! У меня… — Грудь его больно вдавливала мой кулак в солнечное сплетение. — Болезнь, — выпалила я. — Я больна! Вы можете заразиться, если…
Он сорвал с меня трусики. Я начала дико извиваться. Он улыбался.
Почти задыхаясь, я прекратила сопротивление, жадно хватая ртом воздух. Мне нужно было подумать, сосредоточиться, нужно было найти какой-то выход…
Улыбка на его лице начала таять.
Наконец я все поняла. Чем больше я реагировала, тем больше ему нравилось. Я заставила себя унять дрожь. Я перестала плакать. Я перестала двигаться. Я стала думать о самолетах. И он очень быстро заметил это.
Он сильнее надавил локтем, и я даже подумала, что сейчас он сломает мне руку, но все равно не издала ни звука. Он раздвинул мои ноги еще шире и попытался силой войти в меня, но член его был мягким. Я заметила, что на плече у него родинка, из которой торчит длинный волосок.
Он сжал челюсти и, заскрипев зубами, выдавил:
— Назови меня по имени.
Я молчала. Я не собиралась называть этого выродка именем своего отца. Он мог контролировать мое тело, но я не позволю ему управлять тем, что мне говорить.
— Скажи мне, что ты сейчас чувствуешь.
Я продолжала пристально смотреть на него.
Он повернул мою голову, и теперь я смотрела в сторону.
— Не смотри на меня.
Он снова попытался силой войти в меня. Я думала об этом одиноком волоске из родинки. Все его тело было гладко выбрито, кроме этой родинки. Пройдя через этап ужаса, я перешла к истерике и начала хихикать. Он был готов убить меня за это, но остановиться я не могла. Хихиканье переросло в нервный хохот.
Лежащее на мне тело замерло. Я по-прежнему смотрела в сторону, отвернувшись лицом к стене. Он протянул свободную руку и зажал мне рот. Потом снова повернул мою голову так, чтобы я смотрела ему в глаза. Губы мои были расплющены о зубы, а рука его давила все сильнее. Я почувствовала во рту соленый вкус крови.
— Сучка! — воскликнул он, забрызгав меня слюной.
Лицо его снова изменилось. Казалось, жизнь покинула его. Он соскочил с кровати, задул все свечи и широкими шагами ушел в ванную. Вскоре оттуда раздались звуки льющейся из душа воды.
Я подбежала к выходу и дернула за ручку двери. Она была заперта. Душ выключился. Сердце мое снова бешено забилось, и я бросилась обратно на кровать. Отвернувшись лицом к стене, я облизывала кровоточащую губу и плакала. Кровь смешивалась во рту со слезами.
Кровать прогнулась — это он лег рядом со мной.
Он вздохнул.
— Господи, как я люблю это место! Здесь так тихо — я установил дополнительную звукоизоляцию. Даже стрекотания сверчков не слышно.
— Пожалуйста, отвезите меня домой! Я никому ничего не скажу. Клянусь! Пожалуйста.
— Здесь мне снятся самые лучшие сны.
Он придвинулся, закинул свою согнутую ногу на мою, взял меня за руки и замер. Я лежала с прижавшимся ко мне голым извращенцем и мечтала, чтобы кровать разверзлась и бездна поглотила меня. У меня болела рука, болело лицо, болело сердце. Я заснула в слезах.
У нас осталось мало времени, но я уже заканчиваю. Да, я помню, что следующий сеанс мы пропускаем из-за Рождества. Это и к лучшему — мне необходима передышка от всей этой грязи. Чтобы рассказать вам об этом, мне приходится возвращаться туда. Отказаться от этого во много раз проще. Ну, во всяком случае, я могу поверить, что это так, обмануть себя… на пару секунд. Замалчивать — это то же самое, что закрывать дверь перед взбесившейся в половодье рекой. Сначала через щели начинают прорываться тоненькие струйки воды, а дальше только и успеваешь понять, что следующим ударом срывает с петель дверь. Теперь, когда я уже впустила немного воды, может быть, всю дверь и не вынесет? Если я дам волю тому, что есть у меня внутри, может быть, я поплыву дальше со всей рекой? Ладно, сейчас я думаю, что мне нужно побыстрее попасть домой и принять горячий душ. А после этого, вероятно, еще один.
Сеанс четвертый
— Как у вас прошло Рождество, док? Надеюсь, Санта принес вам что-нибудь хорошее. То, что вы каждую неделю занимались с такой больной на голову, как я, должно было гарантировать вам место в его списке на поощрение. А я? Что ж, несмотря на все мои намерения избежать любых форм праздничного веселья или каких-то развлечений, они просто вломились ко мне в дверь. В буквальном смысле. Сначала пришли скауты, которые продавали елку. Возможно, меня вдохновил ваш венок на дверях или же, черт побери, тут сыграло роль то, что им хватило смелости постучать в единственную дверь без праздничной иллюминации, но все закончилось тем, что я таки ее купила. Я всегда балдела от парней в униформе.