Я еще не знал, что выйдет из этого моего проекта. Если получится, мне в любом случае нужны будут патроны. Если же – нет, то мне сослужит службу остальное. А лопата и кирка – на всякий случай, если пойдет в ход идея, молнией сверкнувшая у меня в голове. Я считаю, что парни, которые готовят какое‑ннибудь дело, ошибаются, когда с самого начала строят совершенно определенный план. На мой взгляд, предпочтительнее предоставить возможность вмешаться случаю; но когда наступает подходящий момент, под рукой должно быть все необходимое. Не знаю, может быть, я был неправ, когда не готовил окончательно все заранее, но, возвращаясь мыслью к этим историям с машиной и несчастным случаем, я чувствовал, что они мне уже меньше нравятся. Я не принял в расчет важный фактор: у меня в распоряжении будет достаточно времени, – я и старался не слишком концентрироваться на этом. Никто не знал, куда мы отправимся, и, думаю, Лу никому об этом не скажет, если наш последний разговор произвел на нее желаемое воздействие. А это я узнаю, как только появлюсь.
А потом, в самый последний момент, за час до отъезда, меня охватил какой‑то ужас, и я все задавал себе вопрос, найду ли я, приехав, Лу на месте. Это был самый тяжелый момент. Я сидел у стойки и пил. Не знаю, сколько стаканов я выпил, но мозг мой был так ясен, словно бурбон Рикардо превратился в простую чистую воду, и я видел, что надо делать, так же ясно, как видел лицо Тома, когда взорвался бидон бензина на кухне; я спустился в аптеку и закрылся в телефонной кабине. Набрал номер местной телефонной станции и попросил соединить меня с Приксвилем; меня сразу же моединили. Горничная ответила мне и сказала, что Лу сейчас подойдет, и через пять секунд она была у телефона.
– Алло, – сказала она.
– Это Ли Андренсон. Как вы?
– Что происходит?
– Джин уехала, не так ли?
– Да.
– Вы знаете, куда она отправилась?
– Да.
– Она вам сказала об этом? Я услышал ее смех.
– Она дала объявление в газете. Эта девица ничего не упускала из виду. Она, наверно, догадывалась обо всем с самого начала.
– Я заеду за вами.
– Вы не поедете с ней?
– Поеду. С вами.
– Я не хочу.
– Вы прекрасно знаете, что поедете. Она ничего не ответила, и я продолжал:
– Будет проще, если я вас заберу.
– Зачем же тогда ехать к ней?
– Надо же ей сказать…
– Что сказать? Теперь была моя очередь смеяться.
– Я освежу вашу память в дороге. Готовьте чемодан, и поедем.
– Где мне вас ждать?
– Я сейчас выезжаю. Буду у вас через два часа.
– На своей машине?
– Да. Ждите меня в своей комнате. Я дам три сигнала.
– Посмотрим.
– До скорого.
Я не стал ждать, пока она ответит, и повесил трубку. И вытащил носовой платок, чтобы вытереть пот со лба. Я вышел из кабины, заплатил за разговор и поднялся к себе. Вещи мои были уже в машине, деньги – с собой. Я написал в фирму письмо, в котором объяснял им, что вынужден срочно выехать к заболевшему брату; Том простит мне это. Не знаю, какие у меня были намерения по отношению к этой работе в книжной лавке – она меня совсем не обременяла. Я не сжишал за собой мосты. До сих пор я жил, не зная особых трудностей и не испытывая неуверенности – никогда, ни под каким видом; теперь же эта история начала вызывать во мне возбуждение, и дело шло не так гладко, как обычно. Мне хотелось бы быть уже на месте, сделать все и заняться чем‑нибудь другим. Не выношу, когда надо заниматься работой, близкой к завершению, а дело было как раз в таком состоянии. Я оглянулся вокруг, чтобы проверить, не забыл ли я чего, и взял шляпу.
Нэш стоял кварталом дальше. Я включил зажигание и отъехал. Как только я очутился за городом, я зафиксировал акселератор на предельной скорости, и предоставил машину самой себе.
XVIII
На этой дороге было чертовски темно и, по счастью, мало движения. В основном тяжелые грузовики в одном и том же направлении. Почти никто не ехал на юг. Я действительно сделал все, что было возможно. Мотор ревел, как двигатель трактора, термометр показывал сто девяносто пять, но я старался выжать еще больше, и это мне удавалось. Я только хотел успокоить свои нервы. После часа этого треска дело пошло на лад, и тогда я немного снизил скорость и опять услышал поскрипывание кузова.
Ночь была влажная и холодная. Запахло зимой, но пальто мое было в чемодане; Господи! никогда еще я настолько не замечал холода. Я следил за дорожными знаками, но дорога была несложна. Время от времени выплывали заправочные станции – три‑четыре барака, а потом опять – дорога. Пробежит порой какой‑нибудь зверек, мелькнут фруктовый сад или возделанное поле, а потом опять ничего.
Я думаю, что сделаю сто миль за два часа. На самом же деле, получается сто восемь или сто девять, если вдобавок не учитывать время, потраченное на то, чтобы выехатьь из Бактона и обогнуть сад на подъезде. Я был перед домом Лу через полтора часа, может, чуть больше. Я попросил нэш сделать все, что было в его силах. Я подумал, что Лу, наверное, уже готова, и потому медленно проехал вдоль ворот, максимально приблизился к дому и дал три гудка. Сначала я ничего не услышал. Оттуда, где я остановился, не было видно ее окна, но я не решался выйти из машины или опять загудеть из опасений вызвать у кого‑нибудь подозрения.
Итак, я остался ждать в машине; я увидел, как дрожат у меня руки, когда зажигал сигарету, чтобы успокоить нервы. Через две минуты я отбросил ее и долго колебался, прежде чем дал еще три гудка. А потом, когда я все‑таки решился выйти из машины, я догадался, что она идет, и, обернувшись, увидел, как она приближается к машине. На ней было светлое пальто, никакой шляпы, в руке – огромная сумка коричневой кожи, которая, казалось, сейчас лопнет, а больше – никакого багажа. Она открыла дверь и села рядом со мной, не говоря ни слова. Я закрыл дверцу, наклонившись через нее, но не стремясь поцеловать ее. Она была недоступна, как дверца сейфа.
Я отъехал, развернувшись, чтобы выбраться на дорогу. Она глядела прямо перед собой. Я взглянул на нее краешком глаза и подумал, что дело пойдет на лад, когда мы выберемся из города. Проехали еще сто миль на бешеной скорости. Теперь уже чувствовалось, что Юг недалеко. Воздух стал суше, и ночь не так темна. Но мне надо было сделать еще пятьсот миль. Я не мог больше оставаться рядом с Лу и молчать. А запах ее духов между тем заполнил машину; это чертовски возбуждало меня, потому что перед моими глазами вставала она посреди своей спальни в разорванных трусиках с этими своими кошачьими глазами, и я вздохнул достаточно громко, чтобы она это заметила. Она словно проснулась, стала оживленнее, и мне нужно было теперь создать более теплую атмосферу, потому что неловкость еще реяла в воздухе.
– Не холодно?
– Нет, – сказала она. Она вздрогнула, и от этого пришла в еще более дурное расположение духа. Мне подумалось, что она устраивает нечто вроде сцены ревности, но мне надо было заниматься машиной, и я не мог уладить дело быстро, потому что в моем распоряжении были только слова, поскольку она выказывала столь явно свою неохоту. Я оторвал одну руку от руля и порылся в ящике для перчаток. Вытащил бутылку виски и положил ей на колени. Там же в ящичке был стаканчик. Я взял его и положил рядом с бутылкой, а потом закрыл ящик и повернул ручку радиоприемника. Мне следовало подумать об этом раньше, но я решительно был не в своей тарелке. Меня тревожила мысль, что дело еще впереди. К счастью, она взяла бутылку, открыла ее, потом наполнила стакан и выпила его залпом.