— Пожалуй, желаю, — проворковала она, окончательно избавляясь от рубашки, раздвигая бедра и усаживаясь на меня.
Штаны оставались завязанными, а Малинка, будто нарочно, стала елозить по низу моего живота. В голове помутилось. Я понимал, что оказался в положении сопливого пацана, которого ушлая бабенка решила подразнить, но настаивать на чем-то ином не было ни сил, ни особого желания. Некоторым женщинам нужно просто покориться. Для начала, понятное дело. И я привалился спиной к кровати, вытянул ноги, огладил широко разведенные девичьи бедра и снова принялся целовать ее грудь и шею, ласкать губами и языком. Продержусь сколько смогу, потом, если не удастся разогреть девчонку, спущу в штаны, чего она, верно, и добивается. Докатился, матерый соблазнитель…
И осталось только ее тело, начинавшее гореть под моими руками и губами, сладость меда на белоснежной коже и горьковатый запах лиловых цветов. Не знаю, сколько прошло времени до того момента, как я услышал ее стон, а мгновение спустя нетерпеливые пальчики ловко распустили шнуровку на штанах. Шустрый друг тут же вырвался на волю, чуть не прилипнув к животу. На удивление невовремя подумалось, до чего ж они оба у меня голодные. Малинка с очередным стоном прижалась к члену горячим и скользким женским местом. Я зарылся лицом меж ее грудей, думая, как здорово было б поелозить здесь моим перцем, и одновременно пытался овладеть ею. В такой позе девчонке, пожалуй, будет больно, если она девственна, но сдерживаться уже не могу, да и потом, красотуля сама виновата. Нечего было устраивать это представление у меня на коленях.
Мысли захлестнула и унесла горячая клубящаяся мгла, когда Малинка едва ли не сама насадилась на восставшую плоть. Мужчину она уже познала до меня, и тут же начала быстро, резко двигать бедрами, тяжело дыша, коротко постанывая. Я обнял ее, прижал к себе, и принялся поддавать снизу. Обладать беляночкой оказалось сладко, к тому же ей нравилось происходящее, она этого не скрывала. Внутри девочка была узенькой, сочной, горячей, а время от времени так сжимала мой член, что я стонал, как юнец, не мог сдержаться. Когда все кончилось, мы застыли, обнявшись, не в силах оторваться друг о друга или хотя бы разорвать телесную связь.
Наконец Малинка шевельнулась и прошептала:
— Я есть хочу.
— Я тоже.
Она слезла с меня, надела свою рубашку, теперь уже окончательно превратившуюся в лохмотья, и заоглядывалась в поисках подноса. Я заправил хозяйство в штаны и достал из-под кровати наш завтрак. Очень скоро от него ничего не осталось. Хорошо, Флокса кувшин с водой большой принесла: после всех этих кушаний, облизывания сладкой девочки и прочих занятий пить хотелось зверски.
— За этим тебя сюда и подсадили? — спросила девчонка.
— Зачем?
— Приучить меня к постельным утехам.
— Чего тебя приучать? Ты многим фору дашь, — усмехнулся я. — Не понимаю, почему с другими ломалась? Тебе эти занятия очень даже по нраву.
— Не хочу быть шлюхой.
— Чего ж ты со мной так быстро сдалась? — Вообще-то, я знаю ответ на вопрос. Есть у меня такая полезная способность: разжигать в женщинах необоримое желание. Правда, с Малинкой чуть было в себе не усомнился, уж больно она поначалу бойкая была. Хотя, может это из-за того, что я не сразу решился взяться за нее. Мог бы еще ночью приласкать, как в комнате оказался, да Ягодка из головы не шла, вспомнилось, как мы с ней здесь же, на этой кровати…
— Быстро сдалась? — Малинка выглядела удивленной. — И верно, быстро. Не знаю… Ты меня так разозлил с этим медом, я просто не в себе была.
— Теперь полегчало?
— Ага, — расплылась в улыбке. — Ты стал такой же липкий, как и я. Да и любиться с тобой сладко. Ты милый. Не хвастайся только своими успехами хозяйке. Другим я нипочем не дамся.
— Не собираюсь, — хмыкнул я, припоминая «сального хлыща». Как отодрал, так сразу стал милым. Эх, бабы… — Но и ты веди себя поскромнее при ней и Машуле. Пусть думают, что ты целочка, и времени на твое воспитание требуется много.
— Машуля — это горбунья?
— Да, — кивнул я.
— Она догадается. Очень сообразительная.
— Может, и догадается, но это не страшно. Мы с ней друзья.
— Правда?
— Правда, — не слишком охотно подтвердил я. Девчонка чем дальше тем больше выглядела весьма и весьма непростой штучкой, и раскрывать перед ней мои слабости не хотелось.
Горбунья оказалась легка на помине. Отперла дверь, намеренно долго и громко погремев ключом в замке, заглянула в приоткрытую щель и только потом вошла.
— Машуля, нам бы помыться… — попросил я.
Она повнимательней глянула на нас, всплеснула руками и закивала.
— Чем же вы тут занимались? Мне придется сначала предупредить Флоксу…
С некоторыми проволочками мы все же добрались до купальни, причем я кутался с головой в простыню. Ничего необычного тут нет. Иные посетители «Теплой норки» очень не любят показывать другим свои лица.
Малинка плескалась долго, с видимым удовольствием, опровергая собственное утверждение. Ни одна грязнуля не станет столь откровенно наслаждаться мытьем. Очень хотелось залезть к ней в чан, порезвиться в водичке, но пришлось придержать коней: Флокса просила не слишком долго занимать купальню, девочки вот-вот проснутся и отправятся совершать омовения.
Наконец мы снова оказались в знакомой комнате. Машуля постель перестелила, а одежду чистую не принесла. На мой вопрос, несколько смущаясь, ответила:
— Флокса не велела вам ничего давать. Сказала, мол, в доме тепло, а одежа для ваших занятий не требуется.
Что тут возразишь? Все верно. На Малинку-то мне приятно любоваться, а вот свои порывы предпочитаю скрывать. Девчонка, кстати, так на меня искоса глянула, будто о том же думала. Хотя ей-то что переживать? Женское тело не выдает глазу своих желаний так, как мужское.
— Машуля, ну пожалуйста, — умоляюще посмотрел на горбунью. — Принеси хотя бы штаны и рубашку. А если уж Флокса за женской одежей шибко следит, то мужскую рубаху. Малинка мерзнет, она к теплу привыкла, — надо же было чем-то разжалобить Машку.
— Где это она успела? — не слишком любезно фыркнула женщина. — Кожа, как сметана, значит, с севера.
— Да, с севера! — подала голос Малинка, кутающаяся во влажную простыню, в которой пришла из купальни. — И что? Почему все думают, что северяне могут зимой на снегу спать? Мы, наоборот, тепло любим. Дома теплые строим и одеваемся в шерсть да меха.
— Мехов не обещаю, — проворчала горбунья. — Рубашку принесу. И не вздумай его еще раз медом облить. Вылизывать заставлю.
— Я?! Я его медом облила?! — возмутилась Малинка. — Да на ком этой липкой гадости больше было: на нем или на мне?
— Тише-тише, девочки, — вмешался я, обмотавшись для солидности ниже пояса простыней. — Кто старое помянет… Больше, обещаю, беспорядка не будет. И спасибо за одежду, Машуля.
— Вот принесу, тогда и поблагодаришь, — буркнула Машка, выходя из комнаты.
— Они, видите ли, друзья, — хмыкнула Малинка, когда затих скрежет ключа в замке. — Горбунья влюблена в тебя по уши!
— И что? Машка умная и ценит мое отношение. А я смотрю на нее как на друга.
Девчонка пробурчала что-то нечленораздельное, взяла с полочки у изголовья кровати гребень и принялась расчесывать волосы. Я завалился на постель, исподтишка наблюдая за ней. Хороша все-таки девка. Волосы тяжелые, смоляные, блестящие. Достают ей ровнехонько до пояса. Скорей бы высохли, так и хочется пропустить их сквозь пальцы, откинуть с белоснежной шеи… Эй, Перец, хватит на эту красотулю таращиться! Непроста она, ох, непроста…
Малинка тем временем закончила причесываться и взглянула на меня.
— Гребень нужен?
— Не-а. Разве что сама расчешешь?
— Вот еще!
— А я бы тебя причесал.
— Угу. И вымыл бы, и вытер, и одеться помог.
— Не-а. Раздеться бы помог, а одеться — нет.
— Да ты, я смотрю, ко всему прочему, еще и острослов!
— Есть такой грешок. Чего ты там на крайчике умостилась? Иди ко мне, — похлопал рукой рядом с собой, не сильно надеясь на успех, но выдерживая выбранную роль.
Малинка, к моему удивлению, тут же устроилась на предложенном месте и откровенно-выжидающе взглянула темно-серыми глазищами. Я не стал теряться, приподнялся на локте и чмокнул в усыпанный яркими коричневыми веснушками носик.
— Там уже нет меда, — она скорчила недовольную гримаску.
— А он мне и без меда нравится, — улыбнулся я.
— Правда? Что в нем хорошего? Мелкий, вздернутый, да еще и в веснушках.
— А тебе какой надо? Здоровый, на пол-лица, чтобы кончик к нижней губе загибался, и в угрях?
Малинка прыснула, видно, представив сей породистый румпель на своей мордашке.
— Интересно, что ты плел этой Машке про ее горб?
— Ничего. Делаю вид, что его нет. Скажи-ка мне, милая девица, кто ты, откуда и как в этом заведении очутилась?
— Я с севера, плыла на Цветущие острова, чтобы к кружевницам в обучение пойти. А капитан меня опоил и здешнему вышибале в кости проиграл.
Я покивал сочувственно, про себя досадуя. Девчонка не сказала ровным счетом ничего. То, что она с севера, и так видно. Машуля права насчет сметанной кожи. Про капитана, дурман, кости и Усатого я уже знаю. А в слова про кружевниц почему-то не верится, хотя мастерицы с Цветущих островов известны, почитай, везде, и учиться к ним приезжают издалече.
Малинка молчала, может, ждала других вопросов. Я взял ее руку и стал поглаживать ладонь и пальцы. Через несколько мгновений девчонка прикрыла глаза и, казалось, собралась замурлыкать. Не знаю, откуда у меня это умение — управлять женским удовольствием. Правда, сейчас я преследовал другую цель: посмотреть на ее руки. И они оправдали мои наихудшие ожидания. Белые, нежные, с точеными ровными пальчиками, никогда не знавшие работы. Какая там, к лешему, ученица кружевниц! Вот что имела в виду Машуля, когда говорила, что девчонка не из наших. Не из серой кости, из родовитых. Поэтому, видать, и Флокса на все согласна, лишь бы от нее отделаться. С такими нашему брату связываться — себе дороже.
Это мне ум твердил. А горячая кровь и мой ненасытный друг требовали совсем другого. И я, вместо того чтобы осторожно, вежливо, вернуть даме ее нежную ручку, принялся целовать каждый пальчик, а потом и посасывать.
— На них тоже меда не осталось, — прошептала Малинка.
— Все равно сладкие, — в голову не пришло ничего остроумного. Не удивительно, ее потихоньку затуманивает желание. Три болота… Женщины белой кости у меня никогда не было, а всегда хотелось, хотя отлично понимаю, что ничем они, по большому счету, не отличаются от наших. Разве что руки помягче да спина попрямее… Я, конечно, уже попробовал Малинку, но не знал ведь тогда, кто она такая. И все равно девчонка казалась особенной… А сейчас она чистенькая и пахнет так, что в голове мутится…
Благородная дама тем временем вывернулась из простыни и весьма ретиво принялась стаскивать покровы с лежащего рядом мужика серой кости. Я, понятное дело, не противился.
Малинка, видно, наслаждаясь отсутствием меда, погладила меня по плечам, груди и скользнула ниже пояса, протащив по животу полотнище влажных волос. Стон вырвался сам собой, когда ее язычок прошелся вдоль окаменевшего ствола, от самого корня по всей длине. Мягкая ручка осторожно оттянула крайнюю плоть, нежные упругие губки обхватили головку, как тот рогалик. Я вцепился пальцами в простыню, изо всех сил сдерживаясь, чтобы тут же не спустить в ублажающий меня рот. Это ж надо, женщина белой кости и такое вытворяет… Вдруг она больше не захочет удостоить меня подобной ласки? Пусть хоть сейчас подольше продлится… В этот момент Малинка лишила меня блаженства.