Записки на кардиограммах - Михаил Сидоров 2 стр.


     Совсем плохо – переломил об колено.

     Чуть-чуть – поскрёб ложечкой.

     И в рот…

- Дорогая моя, вам же шестьдесят лет. Вы прожили такую долгую жизнь – неужели не найти слов, чтоб описать собственное состояние?

Не-а. Не найти.

- Тупой какой-то… Ну, плохо – что непонятного?

***

     Принадлежность к прокуратуре объявляют ещё в прихожей.

     И недоумевают, не встретив подобострастия…

***

     Что странно – многим сочувствуешь.

     Против воли порой…

 

      Многие негодуют каллиграфий, похоже, ждали, на бумаге на ароматной. Иные пеняют на негатив. Толкуют «жесть!» и жаждут приколов – неистово, ненасытно. А по-мне, так забавно: отрешился, бесстрастный, и смотриш, как утверждаются – кто во что...

 

П р о д о л ж е н и е

«Яд каплет сквозь его кору...»

Наше всё.

     В кафе – только ночью. Днём куражаться: жрёте, мол, а тамлюди мрут! Или наоборот, уважухой задостают. Один вот, недавно, от полноты чувств, предложил шаверму за ним доесть…

***

     Исцелили, раскланялись, жена пошла провожать, а он вдруг из комнаты: 

     -  НЕ ДАВАЙ ИМ НИЧЕГО!!!

     Фельдшер – девочка из училища, аж расплакалась с непривычки.

***

    Храм. Пасха. Эпилептик. Судороги нон-стоп – глубокий статус. Кончилась служба, пошёл народ. По нам, по больному, по батюшке… а тот, наивный, всё подождать их просил, да помолиться во здравие.

***

     Первая минута на скорой: ржут над коллегой – капали ночью, приступ был. Тычут пальцами в ЭКГ, рыдая от хохота, мне же, обескураженному, говорят:

-  И у тебя так будет. Лет через десять.

Хмыкнул гордо, а зря.

Как в воду глядели.

***

     Градоначальник узнала об очередях в поликлиниках.

     Грозила публичными казнями. 

     - Ух, ты! – Сказали все. – Круто! Ну-ну.

     Очереди исчезли.

     Дня на два.

***

… и бесконечные тридцатилетние сучки с головными болями.

***

Допуск к наркотическим препаратам оформляют два месяца.

Как мимнимум.

Через полюса на собаках запрос везут.

***

А больницы теперь в честь христианских святых.

Хотя некоторым имена нацистских преступников подойдут.

Имени Кальтенбруннера, например. И, скажем, Адольфа Эйхмана…

Варум нихт?

***

     Впихнули в нагрудный карман полтинник. Как швейцару. С такой, знаете, превосходцей: на тебе, братец, на сигареты!

     А был с получки – достал тысячу, сунул меж пузом и трениками: а это вам, милейший, на погребение!

     Пришла жалоба: такой-разэтакий, и даже говном бросался…

     Лишили премии на год.

***

     Диспетчер говорит – донимал минут двадцать. Давление ему, суке полупьяной, измерить. Пузырь шмурдяка в лапе – хлебнёт, затянется и снова в дверь: дз-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-зынннь…

     И ни души на станции, как на грех.

     А ночью, падла, телефон обрывал: три литра на харю, ум болит, язык ребром – инс-с-су-сульт у него. Г-гермо… гермор-р-рагический.

***

     Госнаркоконтроль бдит.

     Онкобольных обязали глотать сильнодействующие  в присутствии скорой.

     Приезжаем, смотрим, расписываемся: дескать, были, видели, правда…

     Так и катаемся.

***

     А обращаются к нам: ребята.

     -  Любезный!

                     МЫ.

                            НЕ.

                                 РЕБЯТА.

                                               Давно уже!

     -  Ой!

Да!

             Конечно!

                            Извините, РЕБЯТА!!!

     Всё время.

***

     Выцелив самого трезвого, надо сказать: вы мне кажетесь наиболее здравомыслящим из присутствующих…

     Строить событыльников будет исключительно он.

***

      Было дело, даже участок впаривали.

      На носилках лёжа, под капельницей.

- И соседи хорошие: зампред избиркома и полковник из ФСБ – соглашайтесь...

***

     От порога с ехидцей:

- Что-то вы сегодня быстро приехали!

     Вот же ж блядь, а?

- Эва как... Ну, тогда мы внизу подождём, в машине – позовёте, когда пора будет…

     Готово дело – оскорблёны донельзя.

***

      О журналах.

Их восемнадцать.

За сутки – подписей восемьдесят.

На днях ввели девятнадцатый.

Учёта журналов.

***

Коллега.

Изящен.

Подтянут.

      Эрудит. Интеллектуал. Знаток поэзии и шахматных комбинаций. Цитирует наизусть и искромётен до зависти.

      Убеждён, что все нам должны. Но милосерден – войдя в положение, соглашается взять вещами.

 DVD-плеером, например.

 Или узелком столового серебра.

 С полной сумкой порой со смены идёт.

***

     На станцию пожаловал Госнаркоконтроль.

     Помимо комиссии ещё и автоматчик в бронежилете.

     Они что думали – мы отстреливаться будем?

***

    Обожают пересчитывать пачку денег под самым носом. Тут главное не ляпнуть что-нибудь вроде «смотри, не ошибись!», иначе непременно кляузу настрочат…

***

     Главврач скорой заканчивает интервью так: звоните и обращайтесь!

     И тёплый взгляд в объектив.

     Не на камеру поучает: врача надо бить, но не добивать.

     А когда докладывают, мол, государь, медик-то разбегается, отвечает: плевать – хоть полтора человека, но останется!

     По всему видать, крепко сидит.

***

     А однажды у нас свечу вывинтили – кому-то среди ночи понадобилась.

     Остального, правда, не тронули, взяв то, что крайне необходимо.

     Как папуасы.

***

   - Могу я вас попросить воздержаться от фамильярности в адрес человека, в услугах которого вы в данный момент крайне нуждаетесь?

И – удивление:

   - Но ведь я ж старше!

Тоже не редкость.

***

     У пациента, как правило, родственники. Наихудшая разновидность – бодренький балабол.

***

     С онкологическими как с детьми – предельная искренность!

     Никаких недомолвок и без утайки. 

     Они ж чувствуют.

***

     Элитный дом. Повсюду иконки и выдержки из Завета. Тридцать семь штук насчитал – только от прихожей до спальни. А перед дверью, на ход ноги, молитва висит, от руки аршинными буквами.

     Видать, сильно с совестью не в ладах.

***

    По ночам приводят семнадцатилетних с амфетаминовой абстенухой. И лепят горбатого, втирая про дистонию.

     Вы не первые, кто приходит с такими симптомами. Давайте честно – что принимали?

     Возмущаются исключительно натурально, особенно девочки.

     Ну что ж, дистония так дистония – пожалуйте ягодицу...

     Через час возвращаются.

     Не помогает.

     Что вы говорите?

     Кто б мог подумать!

     Ещё раз: что принимали и сколько?

     С неохотой раскалываются.

     Почему шифруются? Бестактно, оказывается, о таком спрашивать.

***

     Старики гниют в одиночестве, гордясь успехом детей…

***

     Мальчишкой отсидел в немецком концлагере.

     После войны шёл за третий сорт – был на оккупированной территории.

     Никаких справок. Паспорт выдали лишь в шестьдесят первом.

     В девяностых немцы, раскаявшись, прислали извещение на пособие.

     А в департаменте его не нашли в списках.

     И попросили подтвердить документами.

     Он закатал рукав, показал номер.

     Предъявил письмо из Германии.

     Сказали, что недостаточно.

     Ну, плюнул.

     Через пятнадцать лет проблема – недоуплачен налог с пособия.

     То есть, кто-то за него получал.

     Изловчился.

     И нынче, поди, ленточки георгиевские повязывает.

     Блядина.

***

     Доктора, одержимого православием, фельдшера избегают – неловко, говорят, за него как-то, перед больными…

***

     Концерт Шнура в Ленсовете.

     Пьяные, потные, полуголые, неуправляемые имбециллы.

     Летающие бутылки, битые черепа, облака табачья.

     Кровь, моча, разлитое пиво.

     Хрип и корчи со сцены.

     И мат.

     Отовсюду.

     Со всех сторон.

     Вакханалия матерщины.

     Увозили сразу троих и чуть не подрались с ними в салоне.

     Сдали, отзвонились – опять туда же!

     Ну уж хрен!

     Взяли остановку в пути, – видим, мол, тело на тротуаре, проехать мимо клятва Гиппократа не позволяет, – а сами зашхерились у Ботанического и минут сорок только в себя приходили.

     Болтают, Шнур нынче в Оперу подался и там, по слухам, всю труппу очаровал.

     А меня вот, как вспомню, до сих пор передёргивает.

***

     Молодые мамы, заспавшие новорожденных.

     Обнимут его во сне, а он под тяжестью руки задохнётся.

     Маленький же ещё.

     Раза три попадал – полпачки потом выкуривал, в один присест.

***

     Перевернулись на скорой.

     Легли на бок и, вращаясь, ещё метров тридцать проскрежетали.

     Остановились, выбили люк в крыше, вылезли.

     Первое, что увидели – руки с мобильниками.

     Фотографируют!

     Человек десять, не меньше.

     Корячились, извлекали больного – никто не помог.

     Ходили кругами, ракурсы выбирали.

***

     Муть стёкол.

     Скелеты перил.

     Бред поколений маркером по стене.

     Аварийное освещение, мочало проводки, лишаи извести.

     Аммиак и кошатина.

    

                             

 

« - Чё, блядь, до хуя умный?»

Повседневное.

«Бить нельзя их, а не вникнут — разъяснять...»

Классическое.

 

Вызвали ночью и не хотели пускать, пока документы не предъявлю...

***

Умер Углов.

В аккурат на Первомедовский выпуск.

Санитар морга промеж молодых докторов.

Слегка подшофе:

С Академиком сфотографироваться не желаете?

***

Маленький триптих:

                       I

На глаз – месяц запоя.

А уверяют – три дня.

- Мужик, давай честно?

- Ну, может, четыре…

Насмерть стоят.

                      II

Никакие.

Аж ссутся непроизвольно.

Но – поголовно:

- Д-да я тока бутылку пива с-сёдня…

                     III

Ещё раз:

Синь темнит.

Назад Дальше