Итак, мальчик появился из предрассветного воздуха. Он шел босиком по пыльной дороге. И шел бы, наверное, еще долго, если бы его не окликнула молодая девчонка. Наверное, даже моложе, чем путник с козой.
Девчонка была беднее некуда, если так можно говорить о рабынях. Впрочем, еда у нее имелась – Игемон неплохо кормил своих рабов. По крайней мере, тех, от кого имел или ожидал какую-то выгоду.
Десять или двенадцать таких рабов под присмотром одного вооруженного вольного (а куда больше, отсюда бежать – себе дороже, сгинешь в горах) трудились на крохотном террасном участке, отвоеванном у крутого склона, в поте лица добывая хлеб своему господину, а юная рабыня готовила им еду.
Скоро будет перерыв, рабы перекусят – и снова в поле. Чтобы к полудню, до убивающей все живое жары, окончательно его покинуть и уйти в город – Игемон, как уже говорилось, относился к своей движимой собственности рачительно.
– Эй, парень! – крикнула девчонка. – Куда ты так спешишь? Давай поворачивай со своей козой к нам!
Мальчик замедлил шаг, как будто осмысливая направленное ему послание, после чего пошел еще медленнее и наконец остановился.
Девчонка расхохоталась звонким, почти детским смехом: вот забавный! Наверняка голодный, а раздумывает над приглашением к завтраку, как городской правитель над объявлением войны или мира.
Мальчик в ответ тоже улыбнулся и пошел, как сказали бы через пару-тройку тысячелетий, к полевому стану. Коза как привязанная – хотя никаких веревок не имелось – свернула за ним.
Вольный охранник все видел и слышал, однако подобные мелкие нарушения устава караульной службы не мешали ему в работе, а кроме того, по такой жаре было лень вмешиваться.
Еды на всех хватит. Да и козье молоко для разнообразия тоже было нелишним.
Тем временем к месту трапезы подошли остальные рабы.
– Откуда путь держишь? – поинтересовались они у гостя.
– Из Маалена, – ответил мальчик.
Рабы сочувственно притихли. Маален – не очень хорошее место по нынешним временам. Несколько месяцев назад его захватили войска Кеоркса. Вряд ли там осталось что-то нетронутое, неизнасилованное, необезображенное. А может, и не сочувственным было затишье: подобные гуманистические представления еще не очень приживались в окружающем мире. Просто каждый вспомнил свою судьбу и нашел в ней моменты, общие с судьбой мальчишки. Правда, мальчик пока свободен. Но надолго ли сохранится его свобода?
Надсмотрщик тоже задумался.
Кеоркс – злейший враг и его Города. Два столетия назад роли были иными: многие предки Кеоркса были жестоко убиты вошедшими в Иридарх воинами Города. И вот теперь он стремится отомстить за позор прошедших веков, шаг за шагом выдавливая Город из сферы общих интересов.
Пятнадцать лет назад Иридарх перестал платить дань Городу, хотя к тому времени эта дань была чисто символической – три верблюдицы. Дариан на совете требовал войны, немедленной войны. Совет, подбиваемый Игемоном, соправителем, решил иначе: не платит, ну и не надо, три верблюдицы войны не стоят. Хотя в глубине души многие соглашались с Дарианом: змею надо давить, пока она маленькая.
А теперь вот смирились с захватом Маалена.
И правителей можно понять. Маален не столь ценен для Города: удален от моря, довольно беден, неудобен для обороны, в то время как война со все набиравшем силу войском Кеоркса теперь была бы действительно ужасна. Лицо тоже сохранялось: по неписаному уговору (Кеоркс нарушил его впервые за всю хранимую в памяти историю) Маален никогда никому не принадлежал, поскольку слишком многим нужны были хранимые там знания.
Но об этом – чуть позже. Сначала следует упомянуть, что Дариан и в этот раз снова требовал войны. Он не считал Маален городом, не представлявшим интереса. И снова с ним многие были согласны. Однако опять – молча. Хотя соображения Дариана были очевидны. Он утверждал, что волк, почуяв вкус крови, не остановится никогда. Речь идет уже не о голоде, а о жажде власти. Или жажде убийств, что часто одно и то же.
Маален же, по мнению Дариана, бросать на произвол судьбы было никак нельзя.
Да, там никогда не водилось много золота. Но зато там было Хранилище Знаний. Сколько оно существовало – не знал никто, даже его Главный Хранитель, возможно, столько, сколько существовал Маален. Все человеческие умения, все знания, все, доподлинные и не очень, факты – короче, всё, что доходило до местных мудрецов, – навсегда «консервировалось» придуманными тысячелетия назад знаками. Сначала на глиняных табличках, теперь, все чаще, – на удивительном волокнистом материале, который привозили купцы с севера Африки. И это не было напрасным трудом, как язвили многие.
Знания не всегда приносили золото, но жизнь-то облегчали всегда.
В Маалене не было эпидемий, зато была канализация. В Маалене мылись горячей водой, не сжигая драгоценные дрова – даже зимой воду грело солнце. В Маалене доживали до такой глубокой старости, которую не знали нигде больше. Может быть, потому, что больных лечили здесь не только молитвами. А лекари, желавшие заняться практикой, несколько лет изучали профессию – все по тем же глиняным табличкам и папирусным свиткам, под руковод-ством уже существующих специалистов.
А еще в Маалене не было рабов. Вообще не было.
Горожане предпочитали платить из своих довольно скудных запасов, чем держать рядом с собой большое количество озлобленных и ненавидящих их людей. Это исполняемое последние века правило тоже было записано на глиняных табличках.
Но что теперь говорить о Маалене …Его история кончилась вместе с глиняными табличками, которые, даже не замечая, давили боевые слоны Кеоркса. А в Хранилище Знаний – до того, как его заняла ставка Кеоркса, поскольку в этом здании, единственном во всем городе, была система, которую сегодня принято называть климатической установкой, – теперь насиловали и убивали.
Маален кончился, это ясно. Неясно, что теперь будет с Городом. Пока что Кеоркс общается с Дарианом и Игемоном достаточно почтительно. Но что будет дальше, уже в ближайшие годы – эту тяжелую неопределенность ощущали все, не исключая рабов: случись что, новые хозяева будут хуже старых.
Затянувшееся молчание прервал охранник.
– Ладно, парень, – сказал он. – Что случилось, то случилось. Садись с нами, лепешка для тебя тоже найдется.
Мальчик не стал отказываться, сел за трапезу вместе с остальными.
Теперь его можно было разглядеть почти в упор.
Лет ему было на первый взгляд от десяти до двенадцати. Это если не смотреть в глаза. А если посмотрел – проблема определения возраста их обладателя становилась слабо разрешимой. Хотя сами глаза были обычными: очень белый – а каким еще ему быть? – белок, темно-темно-коричневая, почти черная, радужка. На такой темной радужке даже зрачок не сильно выделялся, особенно теперь, когда так ярко светило солнце.
Разговор не клеился. Мальчишке разговаривать явно не хотелось, рабы утомились, а вольный, как всегда после обеда, чувствовал себя не слишком хорошо: желудок болел, внутри что-то дергалось, а главное – от живота до горла все горело огнем. И такая мука – после каждой еды! Чем он прогневал богов?
В таком состоянии лучше всего полежать в прохладной тени, но где же в чистом поле в этих краях найдешь прохладу?
Мальчик несколько раз бросил на вольного быстрый, но внимательный взгляд. Потом встал, отошел буквально на несколько шагов. За пару минут, осмотрев небогатую здешнюю растительность, сорвал какие-то три былинки. Потом, срезав почву, достал щепотку глины. Добавил считаные капли воды, перемесил все это тонкими, явно сильными пальцами и протянул воину:
– На, пожуй!
– И что будет? – спросил тот недоверчиво, но все же слегка заинтригованно.
– Перестанет жечь, – лаконично объяснил мальчишка.
– С какой стати?
Недоверие брало верх: уж очень не походил ребенок на солидного лекаря из Маалена, которые раньше частенько заезжали в Город на заработки. Но и те сначала осматривали больного, потом думали, потом молились, а уж после всего этого предлагали что-то съесть.
– Долго объяснять.
Мальчик вовсе не старался обидеть взрослого. Просто сказал правду: долго объяснять незнающему то, что, может быть, изучалось годы.
Изжога накатилась с новой силой, и воин превозмог недоверие: взял комочек глины и стал жевать. Вкус оказался не отвратительным, охранник ожидал худшего. Но, самое главное, пока он думал о вкусе снадобья, жуткий огонь, заливавший внутренности, сначала уменьшился, а потом и вовсе исчез.
– Колдовство, – пробормотал старый солдат.
– Вовсе нет, – пожал плечами мальчишка. – Это знает любой ученик фармацевта из Маалена.
– Но я не говорил тебе, что у меня болит, – сказал воин.
– Вы – нет, – не стал спорить мальчик. – Говорило ваше тело. Вы все время сгибаетесь, хотя не несете никакого груза, даже меч лежит в стороне. И все время глотаете слюну. А еще несколько раз трогали живот. И зрачки расширены, хоть солнце светит ярко. Что здесь удивительного?
– А что ты еще можешь лечить? – спросил воин.
У его сына после перелома все время болела нога. Может, и ему станет легче после встречи с этим странным мальчишкой?
– Я не лекарь, – огорченно ответил тот. – Просто мой отец разрешал мне читать любые свитки и таблички.
– Ты умеешь читать? – спросили сразу несколько рабов.
Воин не возмутился их вмешательством в беседу: в Городе к рабам относились лучше, чем в окрестных местах, хотя, конечно, не как к собственным гражданам.
– В Маалене все умели читать, – грустно ответил мальчик.
Еще через пару часов, вместе со своими новыми знакомыми, мальчик со своей козой уже входил в ворота Города.
Кеоркс сидел в полутемном зале мааленского Хранилища Знаний и тупо смотрел в огонь.
Все было замечательно. Даже то, что здесь, в большом зале, в жаркий полдень, царил приятный полумрак, а воздух был таким свежим и прохладным, каким бывает только высоко в горах, и то ранним утром.
Маален был взят почти без потерь. Тоже хорошо, пушечное мясо (как будут говорить правители много позже) еще очень даже понадобится.
Наконец Кеоркс довольно быстро пресек бойню – совсем избежать ее было невозможно, потому что озверевшая от страха собственной смерти солдатня могла освободиться от него, лишь отнимая чужие жизни. Это дало правителю несколько тысяч образованных рабов. Теперь есть кому лечить раненых и ремонтировать стенобитные машины – изнеженные раскосые рабы с Дальнего Востока мрут, как мухи, не выдерживая тягот местной жизни.
Да, все идет просто отлично. Он шаг за шагом выполняет клятву, данную в юности на могиле предков: жестоко отомстить заносчивому, высокомерному Городу, а заодно и всему остальному миру.
И он сделает это.
Недаром его поддерживает странная, неведомая, но от этого не менее могущественная темная сила.
Кеоркс вспомнил ее первое проявление. Сколько ему тогда было? Двенадцать лет? Тринадцать?
Взрослая рабыня его матери (тоже, кстати, из Маалена), всегда с ним почтительная, по приказу госпожи, пыталась научить подростка чтению.
Древние арамейские знаки никак не давались мальчишке, более склонному к упражнениям с мечом, чем со свитком. Да и вообще образованность была не в моде в славном Иридархе. Если надо что-то прочесть, всегда можно позвать грамотного раба, а вот заставить раба мечом завоевывать себе полмира – уже нереально, надо действовать самому. Так что важнее: меч или грамота?