Прайд окаянных феминисток - Волчок Ирина 14 стр.


— Тетя Наташа, вы не думайте, что он такой тупой, — обеспокоилась Полина, внимательно наблюдая за ней. — Это он придуряется. Мужик, что вы хотите. Им же всем надо свою власть показать, правильно? А так вообще он правда нормальный, к нему просто привыкнуть надо. Но вы привыкнете, вот увидите!

Глава 5

Первый интересный день заканчивался таким же интересным вечером. Пикник на природе получился даже более удачным, чем Бэтээр надеялся. Самым удачным было то, что Васька, отдавая ключи от своей дачи, категорически отказался ехать вместе со всеми.

— Что я там не видел? — недовольно буркнул он, отводя глаза. — Подумаешь, развлечение — пикник… Слово какое-то дурацкое. И в одну машину все не влезем. На двух, что ли, ехать? Еще чего. И остаться я хотел, может, сегодня «Опель» этот закончим, это ж в сто раз интересней, чем какая-то там природа.

— Василий Данилович, — строго поинтересовался Бэтээр, — это ты таким способом намекаешь, что я отлыниваю от своих служебных обязанностей?

— Чего ты хреновину гонишь! — Васька обиженно глянул на него, опять отвел глаза и неожиданно признался смущенно: — Боюсь я ее.

Это он наливную яблочную кошку боится, — с удовольствием понял Бэтээр. Больше там бояться некого. Но из вредности все-таки уточнил так же строго:

— Это кого же ты боишься, мой бесстрашный друг Василий? И почему?

— Сам ты бесстрашный, — обиделся Васька. — Почему, почему… Потому что. А ты не знаешь, что ли? Она ж мужиков за людей не держит. И этих своих одинаковых тому же научила. Смотрят, как на мартышку в зоопарке. А у меня комплексы раскручиваются.

— С ума сошел, — теперь уже обиделся Бэтээр. — Нормальные у нее девочки, при чем тут зоопарк… И она совершенно нормальная. Если тебе сразу на шею не кидаются — так прямо уже и мужиков за людей не держат? Ты бы еще про ориентацию чего-нибудь ляпнул! Между прочим, Пулька говорит, что эта тетя Наташа замужем была.

— Вот именно, что была! — упрямо сказал Васька. — А куда муж делся? А-а, вот то-то и оно… Наверняка пристрелила. Я бы на твоем месте поузнавал как следует. И нечего на меня так смотреть. И при чем тут ориентация? Я ж не про это совсем. Я про то, что хоть бы губы намазала… Или ногти, что ли… Или прическу сделала… Ну, я не знаю. Ведь все бабы что-нибудь такое делают! А зачем? А чтобы внимание обратили! А ей чихать на наше внимание. Мне, например, это обидно. А тебе нет? Ну, не знаю… Наплачешься ты еще с ней, попомни мои слова.

С наливной яблочной кошкой Бэтээр и наплакаться согласился бы. Но Ваське ни в чем таком он признаваться не стал. Во-первых, потому, что Васька считал себя великим знатоком, если вообще не изобретателем, системы «мужчина и женщина», и на этом основании бесцеремонно лез со всякими вопросами, советами и комментариями — как правило, на редкость дурацкими. А во-вторых, Бэтээр и сам подозревал, что Васька в отношении яблочной кошки в чем-то прав. По крайней мере, в том, что этой тете Наташе, при всей ее внимательности и обходительности, кажется, даже в голову не приходит сделать что-нибудь такое, чтобы понравиться. Прическа там, косметика, еще что-нибудь… Платье какое-нибудь такое… Ну, что они умеют. Хотя, с другой стороны, зачем ей все это, если она умеет краснеть, как маков цвет? И складывать губы утиным клювиком. И показывать ямочки на щеках. И смотреть честными глазами.

И к тому же трогать тонкий красный шрам на бедре осторожно, но в то же время как-то нетерпеливо.

— Болит? — сочувственно спросил Бэтээр, с интересом разглядывая и ее шрам, и ее осторожные и нетерпеливые пальцы.

Яблочная кошка оглянулась, перехватила его взгляд, торопливо сдернула с плеч полотенце, бросила его на колени, опять отвернулась, и только потом недовольно ответила:

— Мешает… Ничего, скоро пройдет. Тимур Романович, я с вами поговорить хотела.

— Правда? — обрадовался Бэтээр. — Я с вами тоже поговорить хотел. А вы о чем?

— О Любочке. Она очень быстро к вам привыкает. И очень сильно. Этого не надо бы…

Он с трудом отвлекся от ее спины и ее плеч, наконец-то не закрытых полотенцем. Ее спину и ее плечи без полотенца разглядывать было тоже очень интересно. А что там такое про Любочку? Он разве сделал что-нибудь не так?

— Я что-нибудь не так сделал? — Бэтээр шагнул с крыльца, сел перед ней на расстеленное на траве одеяло и внимательно уставился в ее лицо.

Ее лицо было тревожным, хотя, кажется, она очень старательно пыталась эту тревогу скрыть.

— Да нет, что вы, — тревожно сказала она, хмурясь и глядя через его плечо на детей, играющих в прятки в заросшем донельзя саду Васькиной дачи. — Тимур Романович, в том-то и дело, что вы специально ничего не делали, а Любочка привыкла. И я просто не знаю, как теперь быть. Просто не знаю… Дальше ведь еще труднее будет, правильно? Ну, вы и сами понимаете…

— Нет, не понимаю, — признался Бэтээр, тоже вдруг почему-то начиная тревожиться. — Что будет труднее?

Она с упреком быстро глянула на него, опять уставилась на детей и вздохнула:

— Ну как это не понимаете… У Любочки ведь никого нет, кроме нас… И вот теперь вас тоже. Ей сейчас нельзя расставаться с теми, кого она считает своими. Для нее это очень серьезная психическая травма. Тем более, если совсем привыкнет, а расставаться все равно придется.

— А почему это вдруг обязательно придется? — осторожно сказал Бэтээр, с интересом наблюдая, как она трогает нетерпеливыми пальцами теперь уже шрам под ключицей. — С какой стати чуть что — сразу и расставаться? Может, мы всю жизнь вместе будем… встречаться, и дружить, и видеться часто, и вообще…

Он чуть не сказал: мы всю жизнь вместе будем жить. Мы все. И Пулька, и ты, и твои котята, и одинокая Любовь, которая тогда уже не будет одинокой. Не успел сказать, потому что она досадливо качнула головой и перебила его:

— Значит, все-таки не понимаете…

Это она ничего не понимала. Ну, так он сейчас все объяснит.

И опять не успел — ее навороченный телефон в сто первый раз за последние полтора часа придурковато завел: «Чижик-пыжик, где ты был». Ну, что это такое, в самом-то деле?! Ну, совершенно невозможно нормально поговорить! Ну, неужели не ясно — человек в отпуске, имеет право отдохнуть, чего звонить-то… Тем более — по сотовому. Горит у них там, что ли?

Бэтээр с интересом проследил, как яблочная кошка выловила сотовый в вырезе купальника, и беззастенчиво стал прислушиваться, пытаясь понять, кто ей звонит на этот раз и о чем идет разговор.

— Антонина, ты молодец, — сказала яблочная кошка, молча послушав не меньше пяти минут. — Спасибо, ты действительно помогла. Нет, распечатывать не надо, перешли все Полине, я попозже посмотрю. Позвони Анне сама, у меня, наверное, сейчас телефон отключится… Нет, только юристы, мне пока больше никто не нужен. Ее мама знает, о чем говорить… Ну вот, я так и знала! Отключился.

Она смотрела на телефон возмущенно и обиженно, хмурилась, кусала губы, и даже ямочки на ее щеках выражали негодование. Как будто не сама же и проговорила все деньги или все батарейки. Или и то, и другое. Еще бы, при таком-то количестве разговоров. Прямо не воспитательница из детского сада в отпуске, а Смольный на проводе в разгар революции. Ой, какая забавная… И к тому же никто, кроме юристов, ей пока не нужен.

— Между прочим, я юрист, — скромно заметил Бэтээр, с интересом наблюдая, как яблочная кошка засовывает мертвый телефон за пазуху и опять начинает машинально трогать нетерпеливыми пальцами шрам под ключицей.

— Вы бизнесмен, — сказала она, явно думая о чем-то другом и глядя на него отсутствующим взглядом.

— Я юрист, — настойчиво повторил Бэтээр. — Я юридический окончил, у меня диплом есть. Вам же нужны юристы?

— Мне нужны юристы, — бормотнула она, глядя на него все еще отсутствующим взглядом. — Мне очень-очень-очень нужны юристы. И чтобы они все были женщинами.

Глаза ее вдруг проснулись, с интересом уставились на него, брови поднялись, губы сложились колечком, и она с недоверием спросила:

— Вы юрист?! А при чем тогда бизнес?

— Ни при чем, — нетерпеливо отмахнулся он. — Это Васькина идея. Да и какой там бизнес… Просто машины чиним. А почему все юристы должны быть женщинами?

— Как почему? — удивилась она. — Это же очевидно! Женщины гораздо ответственней, внимательней, изобретательней… Любую мелочь замечают. Никогда ничего не забывают. Самоотверженней. Великодушней. Аккуратней. В общем, как правило, гораздо профессиональней.

Она вздохнула, помолчала и с удивлением добавила:

— И денег просят меньше. Это ведь тоже очень важно в данных обстоятельствах, правильно?

— Правильно, — согласился Бэтээр. Хотел спросить о данных обстоятельствах, но почему-то вспомнил Ваську и спросил о другом: — Вы что, феминистка?

— Конечно.

Она смотрела на него честными глазами, складывала губы утиным клювиком, на миг показывала и опять прятала ямочки на щеках и склоняла голову к плечу. Бэтээр тут же сделал мужественное лицо.

— Наталья…

— Владимировна, — услужливо подсказала она и склонила голову к другому плечу.

— Гражданка Лунина, — сурово начал Бэтээр. И даже пальцем погрозил для убедительности. — Вы отдаете себе отчет в сделанном вами заявлении? Феминизм! Откуда в вас эти дремучие предрассудки? Чего доброго, вы и Пульку этим феминизмом заразите, а с ней и так никакого сладу нет!

Яблочная кошка внимательно глянула через его плечо на играющих детей и опять уставилась на него честными глазами.

— Тимур Романович!

— Бэтээр, — подсказал он.

— Хорошо, Бэтээр Романович, — согласилась она вполне всерьез. — Феминизм — это не заразно. Тем более — от женщины. Феминизм в женщине могут воспитать только мужчины. На данном этапе в Полине нет и не может быть никакого феминизма, потому что вы ее любите, уважаете, не угнетаете, признаете как личность и заботитесь как о сестре. Поэтому и она к вам относится так же. Правильно?

— Правильно, — неуверенно сказал Бэтээр, подозревая, что она опять над ним смеется. — Относится, ага … А чего орет тогда? Чуть что — и сразу орать…

— Возраст такой, — объяснила она. — Очень эмоциональная девочка, а в этом возрасте дети обычно очень неуверенны в себе. И любые, даже вполне безобидные на взгляд постороннего человека, «чуть что» воспринимают очень болезненно. Крик — это такая защитная реакция. Кричат ведь всегда от слабости, правильно?

— Пулька теперь все время повторяет это ваше «правильно», — ушел Бэтээр от ответа, с неловкостью вспомнив, как орал вчера на Пульку при этой тете Наташе, да еще и при детях. — А что значит: на данном этапе? Это что, потом Пулька тоже может феминисткой стать?

— Все зависит от того, кто рядом будет. Попадется муж такой… тиран какой-нибудь… или эгоист бездушный — тогда может и стать. И даже наверняка станет.

— У вас такой муж был, да? — ляпнул Бэтээр, не успев подумать, и тут же попытался исправить положение: — Вы его случайно не пристрелили?

Наливная яблочная кошка вдруг вспыхнула, как маков цвет, изобразила своими честными глазами негодование и возмущенно ответила:

— Как вы могли подумать?! Как же я могла стрелять в собственного мужа? Да еще при детях! К тому же и ружье не было заряжено… Я его просто немножко стукнула.

Назад Дальше