Странно и дико было смотреть на такое
явление. Он даже подумал, не ошибается ли он. Пред ним было чрезвычайно
молоденькое личико, лет шестнадцати, даже, может быть, только пятнадцати, -
маленькое, белокуренькое, хорошенькое, но все разгоревшееся и как будто
припухшее. Девушка, кажется, очень мало уж понимала; одну ногу заложила за
другую, причем выставила ее гораздо больше, чем следовало, и, по всем признакам,
очень плохо сознавала, что она на улице.
Раскольников не сел и уйти не хотел, а стоял перед нею в недоумении. Этот
бульвар и всегда стоит пустынный, теперь же, во втором часу и в такой зной,
никого почти не было. И однако ж в стороне, шагах в пятнадцати, на краю
бульвара, остановился один господин, которому, по всему видно было, очень бы
хотелось тоже подойти к девочке с какими-то целями. Он тоже, вероятно, увидел ее
издали и догонял, но ему помешал Раскольников. Он бросал на него злобные
взгляды, стараясь, впрочем, чтобы тот их не заметил, и нетерпеливо ожидал своей
очереди, когда досадный оборванец уйдет. Дело было понятное. Господин этот был
лет тридцати, плотный, жирный, кровь с молоком, с розовыми губами и с усиками, и
очень щеголевато одетый. Раскольников ужасно разозлился; ему вдруг захотелось
как-нибудь оскорбить этого жирного франта. Он на минуту оставил девочку и
подошел к господину.
- Эй вы, Свидригайлов! Вам чего тут надо? - крикнул он, сжимая кулаки и смеясь
своими запенившимися от злобы губами.
- Это что значит? - строго спросил господин, нахмурив брови и свысока
удивившись.
- Убирайтесь, вот что!
- Как ты смеешь, каналья!..
И он взмахнул хлыстом. Раскольников бросился на него с кулаками, не рассчитав
даже и того, что плотный господин мог управиться и с двумя такими, как он. Но в
эту минуту кто-то крепко схватил его сзади, между ними стал городовой.
- Полно, господа, не извольте драться в публичных местах. Вам чего надо? Кто
таков? - строго обратился он к Раскольникову, разглядев его лохмотья.
Раскольников посмотрел на него внимательно. Это было бравое солдатское лицо с
седыми усиками и с толковым взглядом.
- Вас-то мне и надо, - крикнул он, хватая его за руку. - Я бывший студент,
Раскольников... Это и вам можно узнать, - обратился он к господину, - а вы
пойдемте-ка, я вам что-то покажу...
И, схватив городового за руку, он потащил его к скамейке.
- Вот, смотрите, совсем пьяная, сейчас шла по бульвару: кто ее знает, из каких,
а не похоже, чтоб по ремеслу. Вернее же всего где-нибудь напоили и обманули... в
первый раз... понимаете? да так и пустили на улицу. Посмотрите, как разорвано
платье, посмотрите, как оно надето: ведь ее одевали, а не сама она одевалась, да
и одевали-то неумелые руки, мужские. Это видно. А вот теперь смотрите сюда: этот
франт, с которым я сейчас драться хотел, мне незнаком, первый раз вижу; но он ее
тоже отметил дорогой, сейчас, пьяную-то, себя-то не помнящую, и ему ужасно
теперь хочется подойти и перехватить ее, - так как она в таком состоянии, -
завезти куда-нибудь... И уж это наверно так; уж поверьте, что я не ошибаюсь. Я
сам видел, как он за нею наблюдал и следил, только я ему помешал, и он теперь
все ждет, когда я уйду. Вон он теперь отошел маленько, стоит, будто папироску
свертывает... Как бы нам ему не дать? Как бы нам ее домой отправить, -
подумайте-ка!
Городовой мигом все понял и сообразил. Толстый господин был, конечно, понятен,
оставалась девочка. Служивый нагнулся над нею разглядеть поближе, и искреннее
сострадание изобразилось в его чертах.
- Ах, жаль-то как! - сказал он, качая головой, - совсем еще как ребенок.
Обманули, это как раз. Послушайте, сударыня, - начал он звать ее, - где изволите
проживать? - Девушка открыла усталые и посоловелые глаза, тупо посмотрела на
допрашивающих и отмахнулась рукой.
Обманули, это как раз. Послушайте, сударыня, - начал он звать ее, - где изволите
проживать? - Девушка открыла усталые и посоловелые глаза, тупо посмотрела на
допрашивающих и отмахнулась рукой.
- Послушайте, - сказал Раскольников, - вот (он пошарил в кармане и вытащил
двадцать копеек; нашлись), вот, возьмите извозчика и велите ему доставить по
адресу. Только бы адрес-то нам узнать!
- Барышня, а барышня? - начал опять городовой, приняв деньги, - я сейчас
извозчика вам возьму и сам вас препровожу. Куда прикажете? а? Где изволите
квартировать?
- Пшла!.. пристают!.. - пробормотала девочка и опять отмахнулась рукой.
- Ах, ах как нехорошо! Ах, стыдно-то как, барышня, стыд-то какой! - Он опять
закачал головой, стыдя, сожалея и негодуя. - Ведь вот задача! - обратился он к
Раскольникову и тут же, мельком, опять оглядел его с ног до головы. Странен,
верно, и он ему показался: в таких лохмотьях, а сам деньги выдает!
- Вы далеко ль отсюда их нашли? - спросил он его.
- Говорю вам: впереди меня шла, шатаясь, тут же на бульваре. Как до скамейки
дошла, так и повалилась.
- Ах, стыд-то какой теперь завелся на свете, господи! Этакая немудреная, и уж
пьяная! Обманули, это как есть! Вон и платьице ихнее разорвано... Ах как
разврат-то ноне пошел!.. А пожалуй, что из благородных будет, из бедных каких...
Ноне много таких пошло. По виду-то как бы из нежных, словно ведь барышня, - и он
опять нагнулся над ней.
Может, и у него росли такие же дочки - "словно как барышни и из нежных", с
замашками благовоспитанных и со всяким перенятым уже модничаньем...
- Главное, - хлопотал Раскольников, - вот этому подлецу как бы не дать! Ну что ж
он еще над ней надругается! Наизусть видно, чего ему хочется; ишь подлец, не
отходит!
Раскольников говорил громко и указывал на него прямо рукой. Тот услышал и хотел
было опять рассердиться, но одумался и ограничился одним презрительным взглядом.
Затем медленно отошел еще шагов на десять и опять остановился.
- Не дать-то им это можно-с, - отвечал унтер-офицер в раздумье. - Вот кабы они
сказали, куда их предоставить, а то... Барышня, а барышня! - нагнулся он снова.
Та вдруг совсем открыла глаза, посмотрела внимательно, как будто поняла что-то
такое, встала со скамейки и пошла обратно в ту сторону, откуда пришла.
- Фу, бесстыдники, пристают! - проговорила она, еще раз отмахнувшись. Пошла она
скоро, но по-прежнему сильно шатаясь. Франт пошел за нею, но по другой аллее, не
спуская с нее глаз.
- Не беспокойтесь, не дам-с, - решительно сказал усач и отправился вслед за
ними.
- Эх, разврат-то как ноне пошел! - повторил он вслух, вздыхая.
В эту минуту как будто что-то ужалило Раскольникова; в один миг его как будто
перевернуло.
- Послушайте, эй! - закричал он вслед усачу.
Тот оборотился.
- Оставьте! Чего вам? Бросьте! Пусть его позабавится (он указал на франта).
Вам-то чего?
Городовой не понимал и смотрел во все глаза. Раскольников засмеялся.
- Э-эх! - проговорил служивый, махнув рукой, и пошел вслед за франтом и за
девочкой, вероятно приняв Раскольникова иль за помешанного, или за что-нибудь
еще хуже.
"Двадцать копеек мои унес, - злобно проговорил Раскольников, оставшись один. -
Ну пусть и с того тоже возьмет да и отпустит с ним девочку, тем и кончится... И
чего я ввязался тут помогать! Ну мне ль помогать? Имею ль я право помогать? Да
пусть их переглотают друг друга живьем - мне-то чего? И как я смел отдать эти
двадцать копеек. Разве они мои?"
Несмотря на эти странные слова, ему стало очень тяжело. Он присел на оставленную
скамью. Мысли его были рассеянны... Да и вообще тяжело ему было думать в эту
минуту о чем бы то ни было.