Мы приехали на виллу к вечеру. Народ был уже тепленький и разморенный от безделья, красоты и от вина, конечно, тоже. Человек двадцать сидели у бассейна, вдоль каменной ограды, откуда простирался вид на проселочную дорогу, проходящую между крючковатыми виноградными посадками, на каменную деревушку с едва виднеющимися булыжными улицами, вообще, на безмятежное и тоже слегка разморенное раздолье. Вдоль ограды стояли легкие летние столики с вазами, наполненными уже порядком искромсанными гроздьями винограда. Рядом, тоже изрядно изрезанные, лежали плашмя круги сыров вперемешку с другой едой и, конечно, возвышались бутылки вина, красного, белого, разного. Если бы не полосатые матерчатые зонтики, распустившиеся над столом, то к отделяющимся от нектарных фруктов осам, и как бы в раздумье: «а не' вернуться ли?», замирающим в воздухе, прибавились бы щупальца еще высокого, теплого солнца. Нет, подумала я, «щупальца» не правильное слово, хищное, а здесь хищного быть не может. Здесь даже осы не хищные, они тоже размякли и раздобрели в этой колыбели нежности.
Рядом со столиками стояло несколько плетеных кресел, на многих сидели, другие были разбросаны по лужайке. Она была заполнена людьми, часть расположилась прямо на траве, часть сидела на ограде, остужая себя прохладой камня. Отовсюду раздавались шум, разговоры, смех.
Когда мы появились, в позах женщин, я заметила, возникло напряжение, непроизвольное, конечно, скорее инстинкт. Я крепче сжала руку Дино, он и здесь выделялся сильной, мужской красотой, но не грубой, а, наоборот, тонко очерченной. Впрочем, на меня смотрели не меньше, я даже спиной чувствовала мужские в упор расстреливающие взгляды.
Дино, кажется, не замечал ничего, мне даже стало интересно, вправду ли не замечает, и я тихонько толкнула его локтем, и, когда он наклонился, обвила его шею рукой и прошептала, хотя нас никто не мог услышать:
– Посмотри, только незаметно. Нет, сейчас не оборачивайся, посмотри, как на тебя вон та блондинка смотрит, крашеная, в короткой юбке. Вон, сзади сидит.
Дино обернулся, как бы случайно скользя взглядом, и та, хотя и говорила с кем-то, взгляд его поймала и ответила. Но он не заметил и пожал плечами.
– Нет, – сказал он, – тебе показалось. Я даже не знаю ее. Он снова пожал плечами, и я подумала, слава Богу, он настроен только на меня, ни на кого больше. И поверила ему.
Мы подошли к столу, я, например, страшно проголодалась, и мы немного помародерствовали, но потом нас окликнули и затянули в разговор. Я улыбнулась Альфреду, сидящему в кресле у ограды, и он тоже кивнул нам в ответ, даже помахал рукой. Потом у самого края лужайки, где уже не было ограждающего каменного забора, над почти обрывным спуском, я увидела Джонни. Он говорил по телефону, я не видела его лица, но мне показалось, о чем-то важном.
Мы стояли и болтали, Дино прижимал меня, обнимая за плечи, я обвила его за талию, я по-прежнему чувствовала взгляды, правда, теперь они в основном были направлены на меня. Женские взгляды затихли, затаившись на время, сразу определив, что я начеку и что Дино их не замечает. Мужчин же наша взаимная слаженность, казалось, еще больше раззадорила, и они пытались вытащить из меня хоть намек, хоть надежду. Я смеялась про себя над этой детской игрой, но я знала, что мы в Италии, и здесь в эту игру играют все. Я еще сильнее прижалась к Дино, чтобы они поняли, что их взгляды, попытки – все бесполезно.
Мне было скучно, обсуждали новый фильм, который я не смотрела, разговор пошел по второму кругу, об одном и том же, и я огляделась. Я увидела, что Джонни подошел к Альфреду и тот что-то произнес, он вообще не стеснялся артистов, и ребята, сидевшие рядом, тут же отошли. Начал говорить Джонни, но Альфред сразу перебил его. Его маленькая сухая фигура с вытянутой, несгибающейся ногой была напряжена, и я удивилась, что Джонни, всегда беспечный и улыбчивый, может быть таким сосредоточенным.
Мне стало страшно интересно, о чем они говорят, и я, поведя спиной, высвободилась из-под руки Дино и, приподнявшись на носочках, шепнула, что отойду. Он как раз был в пылу спора, мой сладкий мальчик, он всегда смешно возбуждался, когда дискутировал, не замечая ничего вокруг. Вот и сейчас он лишь посмотрел на меня отрешенно и согласно кивнул.
Я уже было направилась к ним, но тут Джонни, как обычно, хлопнул Альфреда по плечу и двинулся мне навстречу, уже издали начиная привычно улыбаться.
– Джеки, – сказал он, и его еще более открывшийся за эти годы лоб приветливо сжался в складочку наподобие улыбки, – здравствуй, милая.
– Привет. – Я тоже была рада, я не видела его уже несколько месяцев. Говорили, что он уезжал из Италии. – Я совсем не ждала тебя увидеть. Ты что здесь делаешь?
– Мне-то как раз есть что здесь делать. А ты, я смотрю, стала уже членом труппы?
– Ну, что-то вроде того, – засмеялась я. – Ты, говорят, странствовал. Рассказывай, где был, что видел?
– Да где только не был. В том числе на родине побывал, полазил по холмам Голливуда.
Я сразу почувствовала манящий запашок тайны.
– Правда? И что? Давай рассказывай.
– Киска, это большой секрет. К тому же ничего еще не решено.
– Ладно, – сказала я ободряюще, – мне можно. Ты же знаешь, что мне можно.
– Только никому, даже Дино. Обещаешь?
– Обещаю. – Я засмеялась.
– Вообще никому, – повторил он и поднял для острастки палец.
Я закатила глаза, мол, сколько можно, сказала ведь.
– Новый фильм будем делать. Есть отличный сценарий, Альфред будет ставить, есть финансирование, есть договоренность со студией.
Я ничего не поняла.
– А ты тут при чем? Джонни даже не смутился.
– Как это? Я как раз и есть основной. Я все вместе и спаял. Ты такое слово «продюсер» слышала?
Я вспомнила, что никогда не знала, чем он занимается.
– Значит, Альфред будет ставить, – повторила я за Джонни. Мне хотелось спросить про роли, есть ли роль для Дино, но я побоялась спугнуть его радостное благодушие.
– А кто сценарий написал? – Вот так, потихонечку, было надежнее.
– Это загадочная история, ты не поверишь, но я не знаю. Даже фамилии не знаю. Знаю, что американец. То ли он сам перевел свой сценарий на итальянский, то ли ему перевели, но уж очень хорошо написано. Точно неизвестно, он работает через агента, а агент просто секретный шпион, у него вообще ничего нельзя узнать. Прямо как на базаре, нравится – берите, не нравится – не берите, и никаких вопросов. Хотя, с другой стороны, какая разница, кто написал? Главное – получить полный контроль, и здесь важно все правильно обговорить с агентом, изменения в сценарии и прочее.
– А агент уполномочен? – Я никак не могла сменить тему.
– Агент вполне уполномоченный. – Джонни сморщил кожаный лоб, так что тот съехал к глазам, от чего они сразу сделались хитрющими. – Даже в определении цены. Но в целом сценарий фантастический, как раз для нас, для Альфреда. О современном итальянском театре, с интригой, со странными сюжетными поворотами, отлично разработаны характеры. Ну, я тебе пересказывать не буду.
– Много персонажей? – теперь я подкралась совсем близко.
– Немало: режиссер, актеры. Все отлично сделано, театральная жизнь показана как надо.
– Роли уже розданы? – спросила я, всеми силами пытаясь, чтобы прозвучало как бы невзначай.
– Да нет, рано еще, это Альфред будет решать потом, когда… – И тут он понял. – Ты же обещала не говорить Дино.
– Конечно, обещала. – Я тоже хитро прищурилась, но тут же сжалилась:
– Да не волнуйся, конечно, не скажу. – И чтобы перевести тему, добавила:
– Дай сценарий почитать.
– Нет, – видимо, он не поверил мне, – сейчас не могу, как-нибудь потом.
Но это уже не имело значения.
Я запомнила эти три дня и три ночи на вилле во всех подробностях именно потому, что была безоговорочно, нереально счастлива. Конечно, я потом все подробно описала Стиву, даже не в одном, а в нескольких письмах. Как я могла оставить его вне моего счастья?
«Представь, – писала я, – замок. Настоящий средневековый замок. Небольшая комната с высоким потолком. Стены инкрустированы красным деревом. Много алой материи с золотым повторяющимся узором, тяжелые шторы, мебель такой же обивки, покрывало на кровати, даже стены частично занавешены алыми полунаброшенными портьерами. Большую часть комнаты занимает огромная кровать, невысокая, тоже из красного старинного дерева, с гибкими, очень плавными линиями. Когда я увидела ее, я сразу подумала о ладье, настолько в ней доминировали мягкие плавучие формы. Если одну из портьер отодвинуть, прямо напротив кровати открывалось массивное зеркало в тяжелой золотой раме. Мы, как правило, и начинали напротив зеркала. Дино сажал меня на кресло и принимался медленно раздевать…»
«Я так и вижу, – писал мне в ответ Стив. – Я так и вижу вас двоих, тебя и его, как, наверное, ты сама видела вас обоих в зеркале. Вот он присел перед тобой, ты сильно и высоко согнула ноги в коленях, и теперь, придвинутые к бедрам, они стоят на двух расставленных друг от друга стульях. Ты не сидишь, а, скорее, полулежишь, повторяя загибающуюся форму кресла. Дино еще не дотронулся до тебя, но ты все равно вздрагиваешь от близкого дыхания и тепла его губ».
«Да, все именно так и было, откуда ты знаешь? Неужели ты настолько изучил меня? Я именно так и чувствовала, как ты описал, и дыхание, и живое тепло. Сначала мне, правда, мешали его длинные волосы, они закрывали зеркало, а мне хотелось видеть его лицо, и рот, и закрытые глаза, и себя саму. Я запустила пальцы в волосы Дино, мне надо было только нажать, и он поддался, опустился ниже к подножию кресла, а я чуть приподнялась, чтобы увидеть. Я смотрела на Дино и думала, что он создан для того, чтобы приносить мне счастье, чтобы любить меня, и это его единственное предназначение. Когда он отводил голову в сторону, я видела трепет его языка, и это было странно: видеть и чувствовать одновременно. Даже непонятно, что опережало, взгляд или дрожь внизу живота. Знаешь, со стороны не всегда понимаешь, что видишь в зеркале именно себя, и требуется усилие, чтобы связать ощущение с действием».
«Конечно, я знаю, о чем ты говоришь. Когда я читаю твои письма, а потом пишу тебе, я как бы сам смотрю в зеркало, в то же самое, в которое смотришь ты. Понимаешь, мое воображение и твое зеркало – это почти одно и то же, то, что для тебя зеркало, для меня фантазия. Разница лишь в том, что я к тому же знаю, что чувствует твой любовник, я ведь вижу вас не только твоими, но и его глазами тоже. Я знаю, например, что, когда он касается тебя, он тоже чувствует ее легкое дыхание, ее нежность, каждый ее всплеск. Я вижу это, девочка моя, и даже, как ни странно, чувствую. Мне кажется порой, что я схожу с ума, когда пишу тебе, но, если это и так, как заманчиво быть сумасшедшим! Но прошу тебя, рассказывай, рассказывай дальше».
«Ты хочешь знать, что было дальше? Я положила Дино на диван, и в глазах его, затуманенных густой поволокой, – только доверие и покорность. А потом приподняла платье и присела, боязливо, медленно, нащупывая даже не осязанием, а каким-то непонятным, необъяснимым чутьем. Это было так странно видеть себя в зеркале полностью одетую, даже накрашенную, как будто ничего и не происходит. Если бы кто-нибудь сейчас зашел, то наверняка бы не понял: мое длинное платье полностью покрывало то, что было подо мной. Я так и смотрела на себя в зеркало, привычную, ничем, казалось бы, от себя будничной не отличающуюся. Но в то же время, Бог ты мой, что я чувствовала внутри, как я старалась вобрать последние утаенные миллиметры! Это различие и стало самым сильным. Различие между моим отражением, неотличимо трезвым, и раздирающим ощущением изнутри. Понимаешь, именно эта недоступность взгляду и была наиболее убийственной».