– После этих слов я должен броситься на вас в страсти. Но броситься я все равно не смогу. – Он указал кивком на свою ногу. – Так что давайте сначала поговорим, чтобы впоследствии вы не были разочарованы. – Он снова усмехнулся. – Потому что есть специфика, как вы понимаете. Еще вина?
Я посмотрела на бокал. Оказывается, я все выпила, сама не заметила как. Но мне не хотелось, чтобы Альфред вставал и снова ковылял к шкафчику.
– Я сама налью, если не возражаете. Он кивнул.
«Похоже, что я нервничаю, – подумала я, наполняя бокал вином. – Непонятно почему, но волнуюсь». Альфред молчал, ждал когда, я вернусь.
– Так вот, – сказал он, когда я снова оказалась напротив него, – я не обычный для вас случай. – Он осекся. – Я – случай! Смешно, правда? – Я молчала. – Я, Джеки, старый. Вам сколько? Лет тридцать? Я вполне гожусь вам в отцы. К тому же вы бы были моим поздним ребенком. Так что я не могу соперничать с молодыми людьми вашего возраста. Согласитесь, что мы оба ощутим элемент противоестественности, если вот эти руки начнут вас ласкать. – Он протянул руку, мне показалось, он сам хотел разглядеть собственную ладонь. – Я для своего-то возраста не ахти, – Альфред усмехнулся. – Думаю, вам вряд ли будет приятно, если я буду стараться вызвать в вас ответную страсть.
«Он прав, – подумала я, глядя на его ладонь. – Скорее всего мне будет неприятно. Хорошо, что он это знает, и хорошо, что он сказал».
– Мне глупо пытаться дать вам то, что дают другие. – Это правильно, что он не назвал имени. – Вы будете сравнивать, непроизвольно, подспудно, и сравнение будет не в мою пользу. Совсем не в мою. Поэтому не ждите от меня, что я начну соперничать. Я не начну, у меня в запасе другие приемы.
– Какие? – спросила я.
– Сложно определить словами, да и зачем, вы сами увидите. К тому же я еще не знаю, я не готовился. Да я и не планирую никакой подготовки, все, обещаю вам, будет вполне естественно, – он усмехнулся.
Я еще никогда не договаривалась о том, как буду заниматься сексом, не занимаясь им.
– И еще, мы не будем спешить, хорошо? Мы не будем форсировать. Все будет не спеша.
– Хорошо, – сказала я просто, как будто мы обсуждали предстоящую прогулку. – Я догадываюсь.
– Вот и чудно.
Он так и не двинулся по направлению ко мне. «Может быть, мне самой? – подумала я, – но тут же передумала».
– И еще, Джеки… хотя, я знаю, вам непривычно вести такого типа беседу, но тем не менее. Я, возможно, покажусь вам хвастуном, человеком, набивающим себе цену. Но это не так, поверьте, – он опять улыбнулся. – Если бы я захотел, то у меня были бы молодые любовницы.
«Я не сомневаюсь», – хотела сказать я, но промолчала.
– Я нахожусь среди молодежи. Театр, знаете ли, особенное место. Здесь женщинам всегда чуть больше двадцати, а мужчинам около тридцати. А артисты вообще люди необычные. – Я хотела сказать, что знаю, но опять промолчала. – К тому же меня, как бы это сказать, уважают. Или нет, скорее, я для многих недосягаем, и не потому, что высокомерен, а как бы это объяснить? Но вы понимаете.
– Понимаю, – сказала я. Я допила второй бокал.
– А недосягаемость хочется достигнуть или хотя бы приобщиться к ней, а через постель это проще всего. И порой я чувствую намек. Но не поддаюсь. Я не знаю, поверите ли вы, Джеки, но я уже много лет не был ни с кем в… – он замялся, подыскивая слово, – как это сказать, в отношениях, что ли. Я имею в виду, ни с кем, кто значительно моложе меня.
– Почему же тогда… – Я не успела спросить, Альфред перебил меня.
– Потому что вы не правило, вы – исключение. Редкое, почти единичное исключение. Я не обманываю, это так.
– Я знаю, – согласилась я.
– Ну и хорошо. Так что я хочу сказать? – Он на секунду отвел от меня взгляд, вспоминая. – Так вот, знаете, почему я никогда не поддавался, хотя порой соблазн был большой? – Я слушала. – По многим причинам, но главное, потому, что я боялся.
Он подтверждающе кивнул, как будто я не верила. Но я верила.
– Я боялся. Знаете чего? Как бы объяснить. Я где-то слышал или читал, что тексты всегда лучше их авторов. – Я не совсем поняла. – Имелось в виду, что книги лучше писателей, которые их писали. Также и спектакли, и фильмы, они всегда лучше их режиссеров. Я это к тому, чтобы вы не разочаровались, потому что, если вы ожидаете, что я буду вас постоянно ослеплять чем-то исключительным, то вы ошибаетесь. Не буду. Исключительное редко и лимитировано, откровения не рождаются ежечасно, на то они и откровения. – Он снова остановился. Мне хотелось снова налить себе вина, но я не знала, надо ли мне пить еще.
– Так вы боялись, что те молодые женщины, которые хотели быть с вами, разочаруются, наблюдая за вами в быту? – спросила я.
– Я боялся, что они будут стремиться постоянно видеть во мне гения, каким меня считают, а это невозможно. Постоянно никто не гений.
– Почему же вы не боитесь того же со мной?
– Почему не боюсь? Боюсь. Потому и говорю. Но вы же умная девочка и поймете. – Я кивнула.
– Я налью еще вина? – спросила я.
– Конечно, – кивнул он.
– А вам?
– Мне тоже.
Я налила ему и себе, мне следует быть немного пьяной, решила я, да и ему тоже не помешает».
«Послушай, зачем ты описываешь все эти подробности? – писал мне Стив.
– Зачем? Я и так знаю все то, что он тебе говорил, и мне неинтересно. Единственное, что я хочу знать, как вы занимались любовью и что ты чувствовала при этом».
«Ты странный, – отвечала я. – Я не могу писать письма на тридцать страниц! Потерпи, я обещала тебе все рассказать и сделаю это. Но я не должна ничего упускать, иначе ты не поймешь главного, да и я сама не пойму. Потому что секс с Альфредом, если это можно назвать сексом, – лишь маленькая часть, лишь дополнение ко всему остальному. С Дино я занимаюсь любовью, и это отдельная жизнь, не связанная ни с чем остальным. А с Альфредом все связано, неотделимо одно от другого, и ты не должен торопить меня. Альфред предупреждал, что спешить не следует, видишь, это, как ни странно, относится и к тебе.
Мы еще болтали о чем-то, в основном говорил Альфред, а я слушала. Я смотрела на него и вдруг с удивлением обнаружила, что странно заведена. Может быть, сказалось вино, но я увидела все иначе, как через призму, меня стало привлекать то, что никогда не нравилось, что обычно не может нравиться. Я не планировала специально, все получилось само собой, Альфред сидел совсем рядом, и мои ноги неожиданно подогнулись, и я съехала с дивана (он и не удерживал меня своей гладкой кожей), и оказалась на полу, возле кресла, чуть сбоку. Пока я скользила вниз, мое и так короткое платье задралось и неровно оголило ноги, и я не оправилась, мне самой нравилось и как сбилось платье, и как открылись ноги. Я потянулась и положила голову Альфреду на грудь, моя рука сначала застыла рядом, а потом поплыла, лаская, по его телу. Я знала, у меня красивые руки, и он, угадав, произнес:
– У тебя красивые руки, Джеки. – Но только это, больше он ничего не сказал.
Его ладонь легла мне на шею, она оказалась неожиданно тяжелой, и хотя пальцы не приносили тепла, а, наоборот, холодили, но они и успокаивали своим ровным давлением. Я почувствовала спокойную уверенность, но не потому, что он все мог, а потому, что ничего не было нужно, а то, что оставалось нужно, он мог. Я ощутила непривычную умиротворенность, обычная спешка, подгоняемая, как бывает, страстью партнера, отступила, вытесненная размеренностью, все вокруг замерло и расслабилось вместе со мной.
Наконец моя рука съехала с рубашки и ушла вниз, я проводила пальцами то с легким нажимом, то отпуская, все по-прежнему плыло в чуть затемненной дымке отошедшего времени, я даже не чувствовала, что под рукой, меня саму заворожили ее движения. Наигравшись, пальцы перешли к пуговицам, и они сдались одна за другой, и рука проскользнула внутрь образовавшейся прорехи, как ящерица, скрываясь в складчатой глубине, теряя постепенно сначала пальцы, потом форму ладони, потом всю кисть.
Я предполагала, что будет не так, как с Дино, но не ожидала, что вообще ничего не произойдет, как будто я коснулась еще одной части тела, пускай непривычной формы, более податливой и гибкой, но и только. Тем не менее я не почувствовала разочарования. Мое желание было дремотное, томное, ему было хорошо играться в полусне, никуда не стремясь, ничего не требуя, и я прильнула головой к тихой груди, сохранная под тяжестью баюкающей руки.
Я не знаю, сколько прошло времени, должно быть, много, и я подняла глаза и увидела лицо Альфреда, склоненное надо мной. В его взгляде не было желания, а значит, не было корысти, потому что любое желание, так или иначе, рождает корысть. А в его взгляде ее не было – только доверие. Я приподняла голову, мне очень хотелось поцеловать его в глаза, и я поцеловала.
– Милая, – услышала я, – ты милая. Ты нежная и терпеливая, я знал, что так будет. У тебя нежные, ласковые руки. Я знал, – повторил он. – Но… сегодня ничего не получится. Мне надо привыкнуть к тебе. Ты не расстроишься?
– Нет, – улыбнулась я. Самой себе улыбнулась, так как снова опустила голову на его грудь. – Не важно, мне и так хорошо.
– Да? – спросил он.
– Да, – ответила я.
Я ушла через полчаса, а может быть, через час, не помню, но уже стемнело, и мне было пора домой. Я пришла и сошла с ума с Дино».
«Только не говори, что у вас с Альфредом ничего не получилось, я все равно не поверю. Лучше признайся, тебе понравилось? Хотя, если честно, я не могу представить вас в одной постели. Его, со старым морщинистым телом, плохой кожей, дряблыми мышцами, несгибаемая нога тоже, как я понимаю, добавляет проблем. И тебя. С Дино я тебя легко представляю, но не с Альфредом. Видимо, я не могу создать в своем воображении картины, в которой ты не связана с гармонией. Но я хочу, я должен знать про тебя все, и ты должна помочь мне».
«Ты пишешь, что не можешь представить нас в постели, и правильно – мы не бываем в ней. Наша близость иная, отличная от той, к которой я привыкла. Мы встречаемся не часто, раз в две недели, порой реже, это и понятно, Альфред занят, да и у меня немало дел, но день нашего свидания мы освобождаем полностью. Мы встречаемся рано утром, как правило, за городом, в каком-нибудь деревенском кафе, и завтракаем на улице, под еще сложенным зонтиком. И каждый раз наш день начинается со спокойствия и красоты. Это идея Альфреда, он считает, что самое важное в любви – это правильный настрой».
«Каждая деталь, Джеки, – сказал он однажды, – каждая складочка на твоем локте, каждое, казалось бы, незаметное, ненужное движение, все имеет значение. Например, то, как ты делаешь глоток, когда пьешь сок, – это важно, и как намокают твои губы – это тоже важно. Или золотистый, бархатный, едва заметный пушок на твоей руке, на который я так люблю смотреть, на то, как он раздувается и трепещет на воздухе. С этого взгляда для меня и начинается занятие любовью. А прикосновение! Вот сейчас я дотронусь до твоей ладони. И это будет полноценный физический акт, возможно, куда более острый, чем обычное совокупление. Наверняка ты когда-то занималась сексом и ничего не чувствовала. – Я кивнула. – И наверняка было так, что ты вздрагивала от обычного прикосновения. – Я снова кивнула. – Видишь, это все условности, все зависит от подготовленности и от того, как ориентирована чувствительность. Понимаешь?
– Да, – сказала я.
– У меня была знакомая, давно, много лет назад, которая испытывала удовлетворение, когда ей гладили ушко. Где угодно, прямо на улице, тихо, правда, удовлетворялась, почти незаметно. У меня тогда от частой практики ладонь приобрела особую чуткость, и мы так и занимались любовью, порой в очень людных местах, и чем неподходящей складывалась обстановка, тем было веселее. Вот и сейчас, когда я смотрю на тебя, я уже занимаюсь любовью. – Альфред заложил руки за голову и, откинувшись на кресле, подставил лицо солнцу. – Вообще, знаешь, в чем разница между сексом и любовью? – Он так и продолжал смотреть вверх, не глядя на меня.