– Обширный инфаркт. Состояние очень тяжелое.
– Могу я надеяться?
– Смотря на что.
Известный диссидент угрожал сотруднику госбезопасности:
– Я требую вернуть мне конфискованные рукописи. Иначе я организую публичное самосожжение моей жены Галины!
Он ложился рано. Она до часу ночи смотрела телевизор. Он просыпался в шесть. Она – в двенадцать.
Через месяц они развелись. И это так естественно.
В каждом районе есть хоть один человек с лицом, покрытым незаживающими царапинами.
Талант – это как похоть. Трудно утаить. Еще труднее – симулировать.
Самые яркие персонажи в литературе – неудавшиеся отрицательные герои. (Митя Карамазов.) Самые тусклые – неудавшиеся положительные. (Олег Кошевой.)
«Натюрморт из женского тела…»
Есть люди, склонные клятвенно заверять окружающих в разных пустяках:
– Сам я из Гомеля. Клянусь честью, из Гомеля!.. Меня зовут Арон, жена не даст соврать!..
Критика – часть литературы. Филология – косвенный продукт ее. Критик смотрит на литературу изнутри. Филолог – с ближайшей колокольни.
В Ленинград прилетел иностранный государственный деятель. В аэропорту звучала музыка. Раздавался голос Аллы Пугачевой. Динамики были включены на полную мощность:
«Жениться по любви,
Жениться по любви
Не может ни один,
Ни один король…»
Приезжий государственный деятель был король Швеции. Его сопровождала молодая красивая жена.
Ленинград. Гигантская очередь. Люди стоят вместе часов десять. Естественно, ведутся разговоры. Кто-то говорит:
– А город Жданов скоро обратно переименуют в Мариуполь.
Другой:
– А Киров станет Вяткой.
Третий:
– А Ворошиловград – Луганском.
Какой-то мужчина восклицает:
– Нам, ленинградцам, в этом отношении мало что светит.
Кто-то возражает ему:
– А вы бы хотели – Санкт-Петербург? Как при царе батюшке?
В ответ раздается:
– Зачем Санкт-Петербург? Хотя бы Петроград. Или даже – Питер.
И все обсуждают тему. А ведь пять лет назад за такие разговоры могли и убить человека. Причем не «органы», а толпа.
В Ленинград приехал знаменитый американский кинорежиссер Майлстоун. Он же – Леня мильштейн из Одессы. Встретил на Ленфильме друга своей молодости Герберта Раппопорта. Когда-то они жили в Германии. Затем пришел к власти Гитлер. Мильштейн эмигрировал в Америку. Раппопорт – в СССР. Оба стали видными кинодеятелями. Один – в Голливуде, другой – на Ленфильме. Где они наконец и встретились.
Пошли в кафе. Сидят, беседуют. И происходит между ними такой разговор.
Леонард Майлстоун:
– Я почти разорен. Последний фильм дал миллионные убытки. Вилла на Адриатическом море требует ремонта. Автомобильный парк не обновлялся четыре года. Налоги достигли семизначных цифр…
Герберт Раппопорт:
– А у меня как раз все хорошо. Последнему фильму дали высшую категорию. Лето я провел в Доме творчества Союза кинематографистов. У меня «Жигули». Занял очередь на кооператив. Налоги составляют шесть рублей в месяц…
Сосед наш Альперович говорил:
– Мы с женой решили помочь армянам. Собрали вещи. Отвезли в АРМЯНСКУЮ СИНАГОГУ.
Моя жена говорила нашей взрослой дочери:
– Мой день кончается вечером. А твой – утром.
Спортивный комментатор Озеров ехал по Москве в автомобиле. Увидел на бульваре старика Ворошилова. Подъехал:
– Разрешите, – говорит, – отвезу вас домой.
– Спасибо, я уже почти дома.
Озеров стал настаивать. Ворошилов кивнул. Сел в машину.
Подъехали к дому. Попрощались. Озеров уже развернулся. Неожиданно старик возвращается и говорит, запыхавшись:
– Внуки мне не простят, если узнают… Скажут – ну и дед! С Озеровым в машине ехал и автографа не попросил… Так что распишитесь вот здесь, пожалуйста.
Один глубочайший старик рассказывал мне такую поучительную историю:
«Было мне лет двадцать. И познакомился я с одной начинающей актрисой. Звали эту женщину Нинель. Я увлекся. Был роман. Мы ходили в кинематограф. Катались на лодке. Однако так и не поженились. И остался я вольным, как птица.
Проходит двадцать лет. Раздается телефонный звонок. „Вы меня не узнаете? Я Нинель. Моя дочь поступает в театральный институт. Не могли бы вы, известный режиссер, ее проконсультировать?“ Я говорю: „Заходите“.
И вот она приходит. Страшно постаревшая. Гляжу и думаю: как хорошо, что мы не поженились! Она – старуха! Я все еще молод. А рядом – юная очаровательная дочь по имени Эстер.
Мы посидели, выпили чаю. Я назначил время для консультации.
Мы встретились, позанимались. Я увлекся. Был роман. Мы ходили в кинематограф. Катались на лодке. Однако так и не поженились. И остался я вольным, как птица.
Проходит двадцать лет. Раздается телефонный звонок. „Вы меня не узнаете? Я Эстер. Моя дочь поступает в театральный институт. Не могли бы вы, известный режиссер, ее проконсультировать?“ Я говорю: „Заходите“.
И вот она приходит. Страшно постаревшая. Гляжу и думаю: как хорошо, что мы не поженились! Она – старуха. Я все еще молод. А рядом – юная, очаровательная дочь по имени Юдифь.
Мы посидели, выпили чаю. Я назначил время для консультации.
Мы встретились, позанимались. Я увлекся. Был роман. Мы ходили в кинематограф. Она катала меня на лодке. Однако так мы и не поженились. И остался я, – заключил старик, глухо кашляя, – вольным, как птица».
Один наш приятель всю жизнь мечтал стать землевладельцем. Он восклицал:
– Как это прекрасно – иметь хотя бы горсточку собственной земли!
В результате друзья подарили ему на юбилей горшок с цветами.
Двое ребят оказались в афганском плену. Затем перебрались в Канаду. Затем один из них решил вернуться домой. Второй пытался его отговорить. Тот ни в какую. «Девушка, говорит, у меня в Полтаве. Да и по матери соскучился». Первый ему говорит:
– Ну, ладно. Решил, так езжай. Но у меня к тебе просьба. Дай мне знак как сложатся обстоятельства. Пришли мне фотографию. Если все будет нормально, то пришли мне обычную фотку. А если худо, то пришли мне фотку с беломориной в руке.
Так и договорились.
Юноша отправился в советское посольство. Уехал на родину. Через некоторое время был арестован. Получил несколько лет за дезертирство.
Проходит месяц. Приезжает в лагерь капитан госбезопасности. Находит этого молодого человека. Говорит ему:
– Пиши открытку своему дружку в Канаду. Я буду диктовать, а ты пиши. «Дорогой Виталий! С приветом к тебе ближайший друг Андрей. Уже шесть месяцев, как вернулся на родину. Встретили меня отлично. Мать жива-здорова. Девушка моя Наталка шлет тебе привет. Я выучился на бульдозериста. Зарабатываю неплохо, чего и тебе желаю. Короче, мой тебе совет – возвращайся!..» Ну и так далее.
И тут Андрей спрашивает капитана госбезопасности:
– А можно, я ему свою фотку пошлю?
Тот говорит:
– Прекрасная идея. Только месяц-другой подождем, чтобы волосы отросли. Я к этому времени тебе гражданскую одежду привезу.
Проходит два месяца. Приезжает капитан. Диктует зэку очередное сентиментальное письмо. Затем Андрей надевает гражданский костюм. Его под конвоем уводят из лагеря. Фотографируют на фоне пышных таежных деревьев.
Друг его в Канаде распечатывает письмо. Читает: живу, мол, хорошо. Зарабатываю отлично. Наталка кланяется… Мой тебе совет – возвращайся на родину. И тому подобное. Ко всему этому прилагается фото. Стоит Андрей на фоне деревьев. Одет в приличный гражданский костюм. И в каждой руке у него – пачка «Беломора»!
Основа всех моих знаний – любовь к порядку. Страсть к порядку. Иными словами – ненависть к хаосу.
Кто-то говорил:
«Точность – лучший заменитель гения».
Это сказано обо мне.
Опечатки: «Джинсы с тоником», «Кофе с молотком».
Чемпионат страны по метанию бисера.
– Что может быть важнее справедливости?
– Важнее справедливости? Хотя бы – милость к падшим.
Португалия. Обед в гостинице «Ритц». Какое-то невиданное рыбное блюдо с овощами. Помню, хотелось спросить:
– Кто художник?
Дело было в кулуарах лиссабонской конференции. Помню, Энн Гетти сбросила мне на руки шубу. Несу я эту шубу в гардероб и думаю:
«Продать бы отсюда ворсинок шесть. И потом лет шесть не работать».
Гласность – это правда, умноженная на безнаказанность.
Все кричат – гласность! А где же тогда статьи, направленные против гласности?
Гласность есть, а вот слышимость плохая. Многие думают: чтобы быть услышанными, надо выступать хором. Ясно, что это не так. Только одинокие голоса мы слышим. Только солисты внушают доверие.
Горбачев побывал на спектакле Марка Захарова. Поздно вечером звонит режиссеру:
– Поздравляю! Спектакль отличный! Это – пердуха!
Захаров несколько смутился и думает:
«Может, у номенклатуры такой грубоватый жаргон? Если им что-то нравится, они говорят: „Пердуха! Настоящая пердуха!“»
А Горбачев твердит свое:
– Пердуха! Пердуха!
Наконец Захаров сообразил: «Пир духа!» Вот что подразумевал генеральный секретарь.
Я не интересуюсь тем, что пишут обо мне. Я обижаюсь, когда не пишут.
Из студенческого капустника ЛГУ (1962):
«Огней немало золотых
На улицах Саратова,
Парней так много холостых,
А я люблю Довлатова…»
О многих я слышал:
«Под напускной его грубостью скрывалась доброта…»
Зачем ее скрывать? Да еще так упорно?
У доктора Маклина был перстень. Из этого перстня выпал драгоценный камешек. Требовалась небольшая ювелирная работа.
И появляется вдруг у Маклина больной. Ювелир по специальности. И даже вроде бы хозяин ювелирного магазина. Разглядывает перстень и говорит:
– Доктор! Вы меня спасли от радикулита. Разрешите и мне оказать вам услугу? Я это кольцо починю. Причем бесплатно…
И пропадает. Месяц не звонит, два, три.
Украли, ну и ладно…
Проходит месяца четыре. Вдруг звонит этот больной-ювелир:
– Простите, доктор, я был очень занят. Колечко ваше я обязательно починю. Причем бесплатно. Занесу в четверг. А вы уже решили – пропал Шендерович?.. Кстати, может, вам на этом перстне гравировку сделать?
– Спасибо, – Маклин отвечает, – гравировка – это лишнее. Камень укрепите и все.
– Не беспокойтесь, – говорит ювелир, – в четверг увидимся. И пропадает. Теперь уже навсегда.
Доктор Маклин, когда рассказывал эту историю, все удивлялся:
– Зачем он позвонил?..
И действительно – зачем?
Л.Я.Гинзбург пишет: «Надо быть как все».
И даже настаивает: «Быть как все…»
Мне кажется это и есть гордыня. Мы и есть как все. Самое удивительное, что Толстой был как все.
Снобизм – это единственное растение, которое цветет даже в пустыне.
– Вы слышали, Моргулис заболел!
– Интересно, зачем ему это понадобилось?
Божий дар как сокровище. То есть буквально – как деньги. Или ценные бумаги. А может, ювелирное изделие. Отсюда – боязнь лишиться. Страх, что украдут. Тревога, что обесценится со временем. И еще – что умрешь, так и не потратив.
Мещане – это люди, которые уверены, что им должно быть хорошо.
Судят за черты характера. Осуждают за свойства натуры.
Что такое демократия? Может быть, диалог человека с государством?