– В Осетии другой коленкор был. Сколько нам долбили про грузин, готовивших аншлюс.
– Сейчас все абсолютно тоже.
– Сейчас мы сражаемся с мертвыми. И безо всяких учений. Вы думаете, юные души так просто воспринимают все это. А ведь подчас им приходится воевать со своими. Ведь многие отсюда.
– Степан Захарович, ну что вы говорите. Из Тамани единицы. И вы и я прекрасно понимаем, почему у нас такая армия. Знаете, давайте займемся нашими проблемами, вы получили съемку с БПЛА?
Петренко молча положил диск на стол. Затем, спохватившись, вложил его в лоток портативного плеера. На экране возникла коса Тузла, над которой пролетал беспилотник. Затем он резко свернул, набрал высоту и направился на территорию Крыма.
– Обратите внимание, – Петренко остановил кадр. – Вот здесь. У паромной переправы. Происходит экстренная ликвидация таможенного поста. Это вместо прежнего его наращивания. Раньше находилось, как помните, шестьдесят человек – теперь их грузят в «Уралы» и вывозят куда подальше. Так же с Тузлой. Там уже день никого.
– Почему не предупредили раньше?
– Данные только пришли, – извиняюще развел руками Петренко. – Разведка еще передала, что в Симферополь спешно свозятся войска, число прибывших около пяти-шести тысяч человек. И подойдет в ближайшие три дня еще столько же по железной дороге и своим ходом.
– Керчь они бросают, и все силы на Симферополь. Неужели проведали?
– Исключено. Тогда бы усиление шло по всем фронтам. Президент бы обратилась к НАТО, к ЕС, да куда угодно за помощью. Трезвонили бы во все колокола, чтобы только не дать….
– Постойте, Степан Захарович. А если нам просто открывают дорогу. Дескать, вы сперва с мертвяками разберитесь, а уж потом с нами, если их пройдете.
– Вы так говорите….
– Потому что псковские десантники сюда не прилетят. Никакого перекрытия дорог Крыма не будет. Только бомбить. Вот новая директива, я получил ее за час до вашего прихода.
Петренко покачал головой, вчитываясь в скупые строки.
– А в Крыму дело и так дрянь. Весь Южный берег охвачен резней и паникой. Значит, полагают в Киеве, нам надо будет сперва зачистить всех татар, зомби, националистов, и прочих, а только потом заниматься освоением северной части Крыма. За это время, зная качество нашей армии, они рассчитывают….
– Мне кажется, они уже ни на что не рассчитывают, кроме как продать Крым подороже.
В дверь поскреблись. Вошел заместитель, молча подал факс. Прочтя его, Корнеев устало махнул рукой.
– Вот вам. Лишнее подтверждение, – он подал лист Петренко, тот недовольно сморщился. – Упал еще один «Ми-восьмой». Шестеро погибших.
– Спасибо, ни одного мертвеца.
Корнеев устало потер виски.
– И это только воскресенье. Что еще будет в среду?
42.
Черный внедорожник БМВ медленно припарковался у парадного, неловко маневрируя в узком пространстве двора-колодца, забитого машинами. Заехал колесом на поребрик да так и остановился. Нефедов вышел и посмотрел вверх, на знакомые окна. Посигналил.
Она спустилась одна, держа в обоих руках по чемодану. Нефедов недоуменно посмотрел в глубь раскрытой двери, обнажавшей широкую лестницу.
– А как же твои родители?
Мария Александровна покачала головой.
– Ты же их знаешь, Влад. Ни за что не уедут. Они ведь тут всю жизнь…
– Я понимаю. Но ведь надо.
– Я не смогла переубедить, прости. Они хотят дождаться окончания всего здесь. Надеюсь, это не займет много времени.
– Грудень обещал к первому сентября покончить. Я… – он сглотнул невольно комок, подобравшийся к горлу. – Я склонен ему верить. Давай, – он протянул руки за чемоданами, положил их в багажный отсек. Мария Александровна уселась на переднее сиденье.
– Никогда не видела у тебя этой машины.
– Ты просто давно у меня не была. Это моя, личная. А все прежние были от государства.
– От комитета, – улыбнулась она.
– Пусть так. Ты готова?
Она кивнула. Посерьезнев враз.
– Да. На сей раз готова. Мы с Денисом обо всем переговорили и договорились. Твой визит на сей раз не напрасный, – она пыталась шутить, но даже лицо не дрогнуло, подобия улыбки не проскочило. Он не стал спрашивать, что проскочило между ней и мужем, что она так надолго задержала свой визит к родителям. Он никогда не спрашивал. Даже когда должен был – переуступая свою подругу своему же приятелю. Тогда говорила только она, смутно, путано пытаясь объяснить свой нелегкий, но окончательный и бесповоротный выбор. А он молчал, смотрел на нее искоса, вспоминая какие-то обрывки прежней жизни: встречи в коммуналке, в этой же самой, долгие беседы, игры в карты на поцелуи до глубокой ночи.
Потом подъехал трамвай, прибыл Денис, Мария пошла ему навстречу, он остался сидеть. Марков все же подошел, пожал руку, но садится не стал, а он не стал вставать. Они обменялись короткими приветствиями, пожелали удачи – и новая парочка поспешила на остановку. Все в нем кричало о необходимости повернуться, посмотреть, попрощаться, но сдержался. Сам не понимая почему.
А потом, странно, будто не изменилось ничего. Потом, это когда Нефедова вышибли из ЛГУ, и он отправился в академию КГБ, куда приглашали всех без исключения третьекурсников. Думая, что расстался навсегда, но вышло, что только сблизился. Ибо часто, слишком часто имел приглашения: от нее, от него, – и почти никогда не отказывал им. Свадьба, годовщины, рождение дочери, гибель дочери. Все это время он был рядом.
Впрочем, разве он мог уйти?
Нефедов пересек Неву, направляясь в Пулково. По дороге, когда они проехали Египетский мост, украшенный иссеченными ледяными ветрами северной столицы сфинксами, и свернули в Троицкий проезд, навстречу машине вышел человек, с намерениями их остановить.
Едва заметив его Нефедов утопил педаль газа в пол, немедленно скомандовав своей спутнице: «закрой глаза». Мария Александровна послушно выполнила указание. Не останавливаясь, внедорожник ударил выскочившего, тот, будто тряпичная кукла взметнулся над капотом, ударился косо о крышу и остался лежать позади. Нефедов пока мог, вглядывался в лежащего. Тот не поднимался.
– Все, можно? – спросила она, когда они уже оказались на Первой Красноармейской.
– Можно, – ответил он. И подумал оглянувшись вновь – а что, если он ошибся, и тот человек, медленно выбегавший на проезжую часть при виде внедорожника, просто просил о помощи. Он ведь был стариком, тот человек в строгом черном костюме и при наградах, возможно, что-то случилось с его женой, тоже ленинградкой, тоже пережившей, как и он сам, блокаду, а сейчас нуждавшейся в помощи. Которую теперь не дождется.
Он еще раз всмотрелся в удаляющий перекресток. Нет, не поднимается. Неужели, он ошибся и сбил живого?
– Как раньше, – сказала она, осторожно коснувшись его плеча. Нефедов вздрогнул. – Что случилось?
– Нет, нет, ничего, – поспешил с ответом он.
– Ты так и прежде меня выручал, помнишь? Когда надо было пройти в темный коридор, а там крысы, я их до сих пор боюсь. После такого коридора, я разрешила себя поцеловать. В каком классе это было?
Он молча покачал головой. Мысли не уходили от старика. Хоть разворачивайся и езжай обратно. Нет, конечно, они уже приближались к Московскому шоссе. Дурацкая фантазия. Ведь сейчас он ворочает судьбами десятков тысяч подчиненных, а от их действий зависят судьбы еще сотен тысяч, миллионов. Но то статистика, сухой, ничего не значащий, набор цифирей. Он не видел и не знает этих людей. А вот старика в строгом костюме и при наградах – так всегда одеваются ветераны, в любую погоду, в любой день – вот его он видел.
– А ты быстро среагировал, – снова сказала она, будто нарочно бередила рану. – Как ты их отличаешь?
– Это на уровне подсознания. Если что-то не так в человеке, это заметно. Я чувствую, – он снова пытался объясниться перед собой, снова не слишком удачно.
– Я бы так не смогла.
– Слава богу, тебе и не надо. Знаешь, – они выехали на шоссе, машин прибавилось. – Мне сегодня странный сон приснился. Наверное, эти мертвецы уже ночью покоя не дают.
– Тебе всегда странные сны снились, – ответила она. – Я помню, ты рассказывал. И мне, и нам с Денисом…. Извини. Так о чем сон?
– Ничего, – не больно. Давно уже не больно. – Старый парад Победы, еще когда он проводился на Поклонной горе. Я, как в старые добрые времена, обеспечиваю прикрытие, совместно со службой охраны: сижу перед мониторами, слежу за обстановкой. Тогда, наверное, еще Ельцин был у власти. Камера скользит по ложе почетных гостей. Останавливается. И я вижу старенького, с клюшкой, Гитлера, сидящего в первом ряду. Приветствующего взмахами дрожащей руки проходящие мимо роты десантников, мотострелков, нахимовцев, суворовцев…. Потом в ложу прибежали девочки-мальчики, стали дарить цветы, одна из первоклашек одарила Адольфа букетом, тот, как полагается, подарил ей заготовленную шоколадку. Усадил рядом, стал что-то объяснять…. Не понимаю, к чему это.
– Старенький Гитлер… – Мария Александровна улыбнулась. – Нарочно не придумаешь. На парад какой же победы его пригласили? Не над самим же собой. Э, да ты во сне переписываешь историю!
– Ты будешь смеяться, но я об этом даже не думал, – немного отлегло. Случай не вспоминался более столь подробно и столь пугающе. Странная мысль пришла и ушла: почему он до сих пор не может привыкнуть, что ему разрешено на дороге все. Тем более, ему. Что виноват не он, а тот, кто имел неосторожность попасться ему под колеса, вот этот несчастный старик. Ведь если даже мелких чиновников пропускают, боясь встречи с их напыщенными кортежами…. Он же единственный, кто встал в общую очередь, тогда, на подъезде к Москве, не поехал по тротуару, забитому пешеходами, хотя и опаздывал на Совбез. Не посмел. Что он себе хотел доказать? Что не променяет живых на мертвых?
– Знаешь, – медленно произнес Нефедов, поворачиваясь к ней в полкорпуса. – Мне кажется, ты права. Каждый из нас переписывает историю. Каждый на свой лад. Что из этого выйдет – посмотрим.
– Ты странный сегодня, – произнесла его спутница. И тут же: – Осторожно, машина!
Нефедов немедленно вывернул руль, их бросило в сторону. А затем обратно.
– Все в порядке. У меня все под контролем, – отдышавшись, произнес он. – Все под контролем, – повторил он, добиваясь, чтобы в голове прозвучала обычная уверенность облаченного властью человека.
43.
В понедельник, восьмого числа ровно в полдень президент обратился к обоим палатам Федерального собрания, к полномочным представителям и губернаторскому корпусу. Место было выбрано то же, что и во время ежегодных посланий: Георгиевский зал Большого кремлевского дворца, жутко помпезный, но и вместительный. Беломраморные стены с пилонами, украшенных бесчисленными изваяниями, люстры, от хрусталя которых слепит глаза, узорчатый паркет пола, натертый так, что в иных ботинках и не пройти. Сегодня здесь собрались все, кроме двух человек – губернатора Курска, попавшего под зомби сегодня утром по дороге в аэропорт, и президента Ингушетии, к которому вчера вечером летал премьер и устроил разнос за очередные теракты и митинги еще живой оппозиции с требованием изгнать зомби. Разнесенный немедленно сказался больным, премьер утром во время пресс-конференции пообещал сам навестить его и за день поставить на ноги, после чего состояние больного резко ухудшилось.