Должно быть лицо у него в это момент было очень растерянным, потому что Герка нервно рассмеялся. Наверное, он тоже удивился реакции Пророка.
— На твоё везение, на твоё шестое чувство! — признался Пророк. — А оно вон как!..
Странный укор, не имеющий к происходящему никакого отношения.
— Не понял, старик? — ещё больше удивился Цветаев, привыкший, что он всегда на вторых или даже на третьих ролях, кроме разве что ночных вылазок, в которых чувствовал себя хозяином положения, поэтому, наверное, и ходил на них, как на праздник.
— А чего здесь не понимать? Все погибли, а ты остался, везунчик, однако. Я тебя поэтому и взял, зная, что ты приносишь удачу.
— В смысле?
— Ты только один из нас счастливо женился!
Это была явная насмешка, хотя Цветаев действительно женился счастливо и до сих пор любил свою жену. Выходит, они тайком завидовали ему? По этой ли, или другой причине, вид у Пророка был очень неестественный, словно он врал, не стесняясь, ведь совсем недавно он в открытую дистанцировался от Гектора и презирал Цветаева.
— Только поэтому? — обиделся Цветаев, потому что не было никакой удачи, вернее, не он был источником этой самой удачи. И он вспомнил всех: Рыжего — Сергея Андреева из Песок, Генку Белоглазова, Колю Политыкина и Диму Краснова — всех, кого она благополучно миновала.
— Только поэтому, — нагло сознался Пророк.
— Я у тебя в виде фетиша? — осторожно уточнил Цветаев, боясь неправильно его понять.
— Да, — признался Пророк. — Кому ты ещё нужен со своим ножичком?! — и снова переключился на Орлова: — Не посылал я тебя никуда. А имени Бурко в моём лексиконе нет.
У Цветаева возникло такое ощущение, что он падает с парашютом — полное отсутствие опоры под ногами. Он зверем посмотрел на Пророка, но Пророк сделал вид, что не замечает его взгляда. Вот откуда, оказалось, ноги растут, вернее, свешиваются: Пророк решил расставить все точки над «i», но только не знал, то, что оберегало Цветаева, распространяется только на него одного единственного, да и то чаще всего ситуационно, хотя и это немаловажно. Давно мог у меня спросить, подумал Цветаев, но о таких вещах никто не спрашивает, они подразумеваются или нет. Глупо озвучивать то, над чем ты не властен и в чём ты сам до конца не уверен.
— Двадцать лет мы жили с предчувствием войны!
— Ерунда, блеф, бред больного воображения! — оборвал его Гектор Орлов.
Пророк тоже посмотрел на него, как на полного идиота.
— А ты? — повернулись они к нему.
— Я не знаю, — подумал Цветаев, — я просто ощущал себя не в своей тарелке. Было такое.
— А точнее?! — потребовали они, словно он, а не Пророк, должен был вещать.
— Точнее, чувствовал, что всё это плохо кончится.
— Что, серьёзно? — удивился Орлов, взывая к совести Цветаев, потому что заподозрил его в лицемерии.
— Серьёзно, — сказал Цветаев, ибо это была правда. — Ну, я так чувствовал, — добавил он, оправдываясь, под гневным взглядом Орлова.
— Ну вот видишь! — хихикнул Пророк.
— Подождите, подождите! — вскричал Орлов, тряся казахской бородёнкой. — Вы хотите сказать, что вы провидцы?
— Нет, конечно, — перебил Цветаева Пророк, — но умнее тебя, дурака.
— А как это у вас получается?
— Мозг ясновидящих взаимодействует на квантовом уровне с иными мирами, — сморозил Пророк.
— Что же вы знаете? — спросил Цветаев с недоверием.
— Я думаю, на этой войне победителей не будет.
— Да ладно!
Пророк отвернулся, и Орлов скорчил изумлённую физиономию. Не верилось ему, впрочем, как и Цветаеву, что бандерлоги и львонацисты останутся при своих. Хотелось загнать их в угол, как крыс.
— Серьёзно, — сказал Пророк.
— Другими словами, я шлялся по бабам, а вы занимались делом?
— Почему делом? — на это раз глупо хихикнул Пророк. — Жека два раза безуспешно поступал в литинститут.
— Это нечестно! — запротестовал Цветаев, — при чём здесь литературный институт?!
Он так и не сумел реализовать свою мечту, отложив на после войны, ещё не понимая, что каждый пропущенный год в этом деле лишают тебя шанса сделать что-то стоящее в жизни. В действительности, он всего лишь только мечтал хоть чему-нибудь научиться. Если бы ему кто-то обучил лесничеству, он был стал лесничим, но писательство казалось ему самым лёгким и доступным путём, чего проще: копм, редактор, и вперёд, и с песнями.
— А что тебя удивляет? — спросил Пророк, — в стране двадцать лет возрождали Бандеру, а ты ни сном ни духом.
— Да, — сознался Гектор Орлов, — я как-то пропустил этот момент. А вот, что ты не знаешь Бурко, я уже потом понял, когда мне все зубы выбили. Во, — он оскалился. У него действительно остались одни почерневшие клыки, на которых когда-то держалась челюсть за пять тысяч долларов. — Янтик до последнего дня старался.
— Какой Янтик? — плохо слыша собственный голос, спросил Цветаев.
Ему нужно было как-то удержать нить разговора, иначе голова взорвётся от обиды.
— «Пшек», которого ты шлёпнул.
— Я вначале думал, — криво улыбаясь, признался Пророк, — что ты к Ирке ходишь.
— Какой Ирке? А-а-а… — догадался Орлов, и гнусная ухмылка мелькнула на его губах. — Ревнуешь?! — отложил он ложку, словно приготовившись к старой школьной драке, в которой они упражнялись где ни попадя.
Оказывается, они не забыли свою давнюю вражду, скрывали её под маской дружелюбия. Ничем хорошим это не кончается, понял Цветаев.
— Нет! — твёрдо сказал Пророк.
— Эх ты, — укорил его Орлов. — Я даже не знал, что она здесь.
— А вдруг?! — подло уточнил Пророк.
Но его ревность никого не интересовала. Мало того, она презиралась, как школьный реликт. Эта версия вообще была тупиковой, целиком и полностью выдуманная Кубинским, который и в юности ревновал Ирку к каждому фонарному столбу. Удивительно, как она вначале выскочила замуж за Орлова, наверное, из-за его харизмы или ещё из-за чего-нибудь. Впрочем, были времена, когда Кубинский и Орлов дружили. Однажды они «влюбились» в аптекаршу с серыми глазами, пригласили к Орлову на дачу, и он пошёл первым, а Кубинский остался ждать на кухне. После Орлова настала его очередь, но на его беду в те времена он носил усы. Аптекарша в темноте обрадовалась, решив, что вернулся Орлов, а когда нащупала усы, то выгнала Кубинского с треском и, как ни странно, на его счастье, потому что Орлов подхватил «гусарский насморк» и долго лечился. Естественно, эти дураки всем разболтали о своём подвиге, и о насморке тоже, разумеется.
— Антон, выходит, Жаглин предатель?.. — удивился Цветаев и, наверное, забыл бы о своёй наивности, если бы Пророк не ответил.
— Ещё не известно.
Ну да, вдруг подумал Цветаев, ты же мне теперь не веришь, не оправдал я твоих надежд священной коровы.
— А кто ещё?
— Ты!
— Я?! — и Цветаев услышал, как на пол упала ложка, выроненная Геркой. — Ты что из себя строишь?!
— Я ничего из себя не строю, я говорю то, что есть!
— Что?!
В воздухе запахло дракой.
— Кто последним общался с ребятами? Ну?! — потребовал Пророк объяснений. — Колю ты вообще проводил!
Политыкин должен был отправиться на левобережье и заложить там новую явку. Он не вернулся. Напоминать Пророку о том, что Цветаев прикрывал Николая до самого Днепра, было глупо, всё очевидно — предатель!
— Провожал, ну и что? — отозвался чужим голосом Цветаев, но его никто не услышал.
На кухне засвистел чайник, и Пророк убежал.
— Не обращай на него внимания, — посоветовал Гектор Орлов.
— Как? — спросил Цветаев глухим голосом.
Он вспомнил, что Генка Белоглазов, геолог и большой души человек, сгинул когда они ещё воображали себя боевой единицей и действовали соответствующим образом — напали в Лукьяновке на казарму львонацистов, а когда отступили Белоглазова с ними не было. Андрей Сергеев пошёл менять на посту Цветаева и пропал без вести. Судьба его до сих пор была неизвестна.
— Китайцы говорят, что жить во время перемен вообще вредно, — сказал Гектор Орлов.
Цветаев удивился, Гектор не был склонен к философствованию.
— Я всё понял! — вернулся Пророк с чайником в руках и не дал им договорить. — Жаглина мне ещё в марте подсунули!
Похоже, Орлов не вписался в его теорию предательства. Вот он и суетится, подумал Цветаев и снова почувствовал себя одиноким. Обида схватила его за горло.
— Не может быть! — засомневался Орлов. — В марте о тебе никто не знал.
По лицу Пророк пробежала судорога, с недавних пор он не любил, когда ему перечат.
— Ты не понимаешь, как работает разведка, — покровительственно сказал Пророк, заваривая чай.
— А ты понимаешь?! — иронически спросил Цветаев, возвращая ему всё сполна.
— А я понимаю! — ехидно заверил его Пророк, намекая на СБУ, отбитые почки, третьего друга, Лёху Бирсана, предавшего его, и верную жену, на которую мог опереться, но при этом почему-то злился на весь белый свет.
Совесть у тебя отбили, подумал Цветаев, а не почки.
— Не верю! — заявил Орлов. — Вы его проверяли?
— В том-то и дело… — признался Пророк, расставляя чашки, — что нет. Так кое-какие справки навели, и всё. В суматохе не до этого было. Целая группа полегла.
За его велеречивостью крылась гадская душонка — так показалось Цветаеву. Чашка ему не досталась, но идти за ней на кухню он принципиально не захотел.
— А другие как? — не удержался и спросил он, чувствуя, что губы у него от обиды задеревенели.
— Не важно как, — грубо ответил Пророк и даже не взглянул на него.
— Мы-то целы! — двусмысленно, как показалось Цветаеву, возразил Орлов.
— Целы, потому что Жаглин погиб, — так охотно, словно Орлов подыграл ему, объяснил Пророк. — После него, как ножом отрезало.
На что он намекает, подумал Цветаев, что мы с Жаглиным в сговоре? Обида ещё крепче схватила его за горло.
— Вот видишь! — обрадовался Орлов. — А ты Жеку подозреваешь!
— Я даже самого себя подозреваю, — отшутился Пророк, но лицо у него так и осталось чужим.
— Да если бы Жека был предателем, как ты говоришь, он бы и тебя сдал, — снова двусмысленно сказал Орлов.
— А сдавать не выгодно, — нашёлся Пророк и тем самым подвёл черту под свои подозрения. — Выгодно сделать нашу работу неэффективной. Иначе пришлют других, о которых Жаглин ни сном ни духом.
Он выразительно посмотрел на Цветаева.
— Ну ты и сволочь! — сказал Цветаев таким тоном, когда сообщают, что следующим будет смертоубийство.
И в этом странном разговоре Лёха Бирсан незримо присутствовал с ними. Была у него какая-то роль, которую Цветаев ещё не понял.
— Какой есть! — ответил Пророк. — Ты, кстати, был последним, кто видел Жаглина.
Цветаев вскочил:
— Ну застрели меня тогда, и покончим с этим!
— Стрелять я тебя не буду! А вот разобраться во всём надо.
— Разберись, — слёзно попросил Цветаев. — Христом богом прошу, разберись и успокойся!
— И разберусь, ты, что думаешь, не разберусь! — сказал с угрозой Пророк. — А пока ты под домашним арестом.
Цветаев плюнул с досады и ушёл в соседнюю комнату, чтобы упасть на диван и предаться страданиям, и эти страдания вдруг вылились в странное философствование: «Нам всё ещё кажется, как в школе, что жизнь ещё впереди, что её ещё можно изменить в любую сторону, стоит только шевельнуть пальцем. Одного мы не знаем, что жребий брошен, что всё, что происходит с нами сейчас, предопределило всю нашу дальнейшую судьбу».