— Кто там стреляет?
Ответ был ещё более странным. Из-за дубов впереди мягко и бесшумно выступил человек, одетый в грязновато-зелёную кожу — куртка, шнурованная на груди, узкие штаны, сапоги с отворотами, маска с отверстиями для глаз. На поясе висели длинный кривой нож и длинная шпага. Над плечом поднимались оперения стрел, в руках незнакомец держал средней длины полунатянутый лук со стрелой, смотревшей в землю — впрочем, в том положении, из которого оружие можно легко вскинуть и тем же движением выпустить стрелу.
— Дальше ни шагу, — грубоватым мальчишеским баском сказал зелёный незнакомец. — По крайней мере — пока не выясним, как и что.
— Эй, ты русский?! — обрадовался Вадим. Он ощутил боком, что Север плавно спустил в ладонь метательный нож. Если что — не факт, удастся ли лучнику выстрелить: эта мысль тоже успокаивала. Но Вадиму не хотелось бы, чтоб до этого дошло — тем более, что парень тоже мог быть не один.
— Русский, русский, — кивнула маска. — А вы, я вижу, тут недавно? Это ваш дым был около заброшенной башни?..
* * *
Тропка оказалась довольно хорошо утоптана и вообще производила впечатление часто используемой, не звериной, а вполне человеческой. Мы двигались по ней, если честно, совершенно дебильно — мы с Танюшкой с левого края, Колька — посредине и чуть впереди, Арнис — сзади; каждый сам по себе, в сущности, уже приучив себя к мысли, что нас ждёт приятная встреча с соотечественниками. Даже Арнис оживился — для него впереди находились соотечественники вдвойне…
…До сих пор не знаю, что же спасло Кольку. По всем параметрам засады он должен был получит аркебузную пулю в голову, в висок — но вместо этого камешек ударил его в правое плечо, и мы услышали его крик одновременно со щелчком спущенной тетивы.
И, как обычно бывает в таких ситуациях — я мгновенно увидел то, чего раньше в упор не замечал: фигуру мальчишки в кустах. Лицо не различалось в тени, но я видел, как он, одной рукой взводя аркебузу, другой подносит пулю к зарядному отверстию…
— Танюшка, назад! — яростно крикнул я, бросаясь вперёд и выхватывая палаш — между нами было метра три всего и, начни я расстёгивать кобуру нагана, он бы пристрелил меня в упор. — Арнис, прикрой её!
Мыслей сразу стало как-то много, но они не мешали друг другу. И что я так и не переделал кобуру удобнее; и что Танюшку я зря взял с собой; и что Колька не сможет стрелять из ружья с пробитым плечом; и что напавших на нас тут может быть много, — а главное, было недоумение: почему они на нас напали, не за негров же приняли?!
Мальчишка не успел зарядить оружие. Он поднял лицо — загорелое, но со светлыми глазами — и, что-то беззвучно крича, бросил аркебузу в меня. Я уклонился, а когда выпрямился — он уже выскочил из кустов, держа в левой руке большой, чуть изогнутый «по-ятаганному» нож, а в правой — короткий широкий меч. Распахнутая настежь джинсовая куртка мальчишки была надета на голое тело.
Первый рубящий удар едва не вышиб у меня из руки палаш; одновременно нападающий попытался достать меня ножом. Я отскочил, левой выхватывая дагу. За моей спиной кричали и лязгала сталь — да, этот парень не один, но мне некогда было даже оглянуться. Однако, какое-то внезапно вспыхнувшее чувство заставило меня нырнуть чуть в сторону — и короткий широкий нож, свистнув у моего уха, ушёл в кусты, срезая ветки. Но я и тут не смог оглянуться — оскалив зубы, мальчишка рубил крест-накрест, держа нож в опущенной левой руке — чуть наотлёте и остриём вверх. В глазах у него была такая ненависть, что я даже не возмутился, а удивился — за что?! Но мне уже не казалось, что это дуэль, как с немецким конунгом. Это была настоящая схватка, как с неграми — только опасней в сто раз…
Он в самом деле ударил ножом — я поймал выпад дагой и попытался вывернуть вражеское оружие, но не получилось — мальчишка отскочил.
И всё-таки отскочил он не как фехтовальщик — несобранно. А я атаковал сразу, без отскока, классической «стрелой» — с той быстротой и точностью, которые уже не раз приносили мне победы на спортивных соревнованиях.
Палаш вошёл мальчишке в грудь — точно посередине, над кулаком с зажатым мечом. Конечно, он умер сразу же, стоя — но мне показалось, что он успел вглядеться мне в лицо глазами, в которых ярость сменилась удивлением и тоской. Потом лицо мальчишки исказилось, на приоткрывшихся губах лопнул кровавый пузырь, и палаш вывернулся из моей руки под неживой тяжестью.
Я окаменел. Рот высох, как высыхает вода на раскалённом летним днём железе. Тело мальчишки не упало — завалилось в кусты, удержавшие его на весу, и теперь кусты раскачивались… а мне казалось — убитый пытается встать, подобрать выпавший из руки меч… Палаш торчал у него из груди — кажется, прошёл насквозь, и я почувствовал, как противно дрожат руки при одной мысли, что придётся дёргать оружие обратно.
Я отвернулся — слава богу, что отвернулся! Колька ландскеттой в левой руке бешено отмахивался от противника. Ну а Арнис… чёрт, он лежал ничком на тропинке! А Танюшка — её не было вообще!!!
Держа дагу уже в правой руке, я бросился на помощь Кольке. У его противника был хаудеген — односторонняя шпага с косо срезанным остриём, удивительно, как Колька — с одной рукой и своей короткой ландскеттой — вообще сколько-то против него продержался. Но, увидев меня с дагой, мальчишка прыгнул в сторону, в кусты. Колька тут же сел — по плечу у него, пропитывая одежду, текла кровь.
Я рванулся следом за убегающим, но оглянулся и скрипнул зубами. Арнис начал слабо возиться. Я в голос выругался и бросился к нему:
— Сейчас, сейчас помогу!..
У Арниса оказалась разбита голова — Колька, скрипя зубами, подал голос:
— Его… кистенём… Я перевяжусь, ты не беспокойся…
— Леший… — Арнис открыл глаза. — Прости… я ничего не сделал… её… утащили…
Я снова выругался, опустил его голову и рванулся к убитому мной. Выдернул у него из груди палаш (тело подпрыгнуло), вытер о куртку лезвие. Потом сдёрнул её — без малейшей брезгливости — и, на бегу скатывая её в валик, бросился к Арнису.
Тот приподнялся на локте и уже подтянул к себе валлонку. Он глядел на меня потемневшими глазами. Потом облизнул губы и сказал:
— Олег, не ходи один, — у него исчез акцент.
— А? — я подсунул ему под голову валик и придавил, нажав на грудь. — Полежи, полежи… Коль, ты как?
— Нормально, только пуля внутри, — Колька уже успел затянуть на плече обрывок своей рубашки. — Арнис прав, не ходи.
Они поняли всё раньше меня. До меня-то только сейчас дошло то, что я сам собираюсь сделать.
— Не ходи один, — повторил Колька, подбирая ружьё. — Я сейчас, погоди…
— Я тоже, — завозился Арнис.
— Идите обратно, — бросил я, отступая к кустам. Подобрал и засунул за пояс попавшийся под ногу нож убитого. — Идите обратно, за нашими. Идите!
Я повернулся и побежал.
Помор Лёшка Званцев
— Но вообще им не с чего против быть, — добавил он, шагая рядом с новыми знакомыми. Лук, сделанный из берёзы, сухожилий, можжевельника и стальных пластин, он нёс в руке, и стрела была готова, лежала на дуге. Рядом с ним Вадим чувствовал себя немного играющим в средневекового воина. Вот Лешка — настоящий. Наверное, впрочем, так казалось из-за одежды, и Вадим подумал ещё, что скоро (если останется жив) и сам будет выглядеть так же.
Они всей весёлой компанией, вчетвером, двигались в лагерь новых знакомцев.
* * *
Я никого не догнал — остановился примерно через два километра, задыхаясь от злости и обливаясь потом. Огляделся, рубанул можжевеловый куст — тот косо завалился в папоротник. Бешенство не оставляло меня. Я вслушивался, но в ушах клокотала кровь, и мне пришлось брести обратно к тропинке.
Мне не хотелось думать, что могло случиться с Танюшкой. Я заставил себя решить, что её утащили в лагерь. Но кто напал на нас?! Тут мне даже ничего не приходило в голову…
…Дорога была пуста, только труп всё ещё лежал в кустах. Я отметил, что на нём ещё вполне крепкие тяжёлые ботинки, туристские. Мои туфли сдаваться не собирались, но многим ребятам и девчонкам уже требовалась смена обуви. В том числе — и Таньке.
Я вздохнул. Сжал зубы, взглянул с прищуром в ту сторону, куда мы шли. И, расстегнув кобуру нагана, зашагал туда…
…Я прошёл около двух километров и увидел всех троих издалека — сперва они сидели на обочине, потом поднялись и встали поперёк тропинки. Оружие у них в руках было видно тоже издалека.
Я не остановился. Левой рукой достал револьвер, но курка взводить не стал. Рыжий мальчишка — младше меня, — стоявший с краю, держал в поднятых руках арбалет, заряженный ширококонечной стрелой. Двое других — светловолосые, мои ровесники или чуть постарше — приготовили клинки, такие же хаудегены, как тот, который я уже видел. Лица у всех троих были напряжённые и жёсткие, как выбитые на жести-бронзовке медальоны.
Я остановился в десятке шагов от них. Арбалет смотрел мне в грудь, и я отстранённо представил себе, как широкий крестовидный наконечник болта с заточенными гранями перьев пробивает мне грудную клетку и высовывает окровавленное жало из спины…
…Но я успею выстрелить три раза. Наверное, мальчишки прочитали это по моему лицу.
— Меня зовут Олег, — сказал я, и голос у меня сорвался, но никто из них даже не улыбнулся — над человеком с револьвером смеяться не хочется. — Если вы меня понимаете… если ваши друзья напали на нас на этой тропе, ранили двух наших и украли мою девчонку — я хочу знать, что вам нужно. Если не ваши — я прошу у вас помощи.
Стоявший в центре заговорил — и заговорил по-русски, с хорошо мне знакомым, хотя и не таким заметным, как у Арниса, акцентом:
— Мы вас сюда не звали, русские. Вы нам здесь не нужны.
— Да вы что, ребята?! — возмутился я. — С ума спрыгнули?! Мы же тоже из Союза, мы же из одной страны с вами! Вы, наверное, ошиблись…
— Вы решили нас и здесь достать? — процедил тот же мальчишка. Двое других молчали, мерили меня ненавидящими взглядами. — Русские свиньи!
Я стиснул зубы. Переждал и произнёс: