– Ну что ж, – сказал Энтони. – Тогда поглядим в тематической картотеке. В четырех разделах. Это, во-первых, «нацисты», во-вторых, «СС». Потом посмотрим в «правосудии» – раздел очень большой, но имеет подразделы, в одном из которых собраны материалы о состоявшихся судебных процессах. Впрочем, это в основном суды уголовные, прошедшие в Западной Германии после сорок девятого года. И наконец, последний раздел, полезный нам, – это «военные преступления». Итак, начнем.
Миллер читал быстро, Кэдбери – еще быстрее, но перебрать несколько сотен газетных вырезок во всех четырех разделах удалось только к сумеркам. Наконец, Энтони со вздохом поднялся, захлопнул папку, озаглавленную «Военные преступления», и вернул ее в шкаф.
– Пожалуй, придется прервать наши поиски и сходить куда-нибудь поужинать, – сказал он, – а потом, – Кэдбери указал на стоявшие вдоль двух стен ящики с папками, – взяться за них.
Миллер закрыл досье, которое читал, и спросил:
– А что там?
– Там, – ответил англичанин, – собраны мои сообщения в редакцию за последние девятнадцать лет. Это верхний ряд. Под ними – вырезки из нашей газеты о ФРГ и Австрии. Естественно, немало материалов из первого ряда повторяется во втором – это мои напечатанные статьи. Но есть в нем и статьи других авторов. Ведь не я один писал в нашей газете об Австрии и Западной Германии. С другой стороны, не все мои сообщения газета печатала. Материалы за каждый год составляют шесть ящиков, так что работы будет немало. К счастью, завтра воскресенье, можно заниматься поисками весь день.
– Как здорово, что ради меня вы идете на такие хлопоты, – сказал Миллер.
– Мне в эти выходные просто делать больше нечего, – Кэдбери пожал плечами. – К тому же декабрьские воскресенья в Бонне очень скучны, а жена вернется только завтра под вечер. Итак встретимся в «Серкль Франсэ» в половине двенадцатого.
Удача улыбнулась им лишь вечером следующего дня. Энтони Кэдбери заканчивал просмотр досье, помеченного ноябрем-декабрем 1947 года, где лежали его не принятые газетой статьи, и вдруг воскликнул: «Эврика», – вынул из папки лист выцветшей бумаги с отпечатанным на машинке текстом, озаглавленным: «23 декабря 1947 г.».
– Теперь понятно, почему это не опубликовали, – сказал он. – Кому захочется на рождество читать о поимке эсэсовца?
Он положил лист на стол и включил лампу. Миллер прочитал:...
«Британское военное правительство, Ганновер, 23 декабря.
В Граце (Австрия) британскими властями арестован бывший капитан СС ЭДУАРД РОШМАНН.
Его узнал на улице австрийского города бывший узник концентрационного лагеря в Латвии, утверждавший, что Рошманн был комендантом этого лагеря. После опознания Рошманна арестовали представители Британской полевой службы безопасности в Граце. В штаб советской зоны оккупации в Потсдам отослан запрос о концентрационном лагере в Риге. Между тем личность Эдуарда Рошманна была окончательно установлена посредством досье на него, хранящегося у американских властей в Берлине».
– Боже мой, – выдохнул Миллер, перечитав краткое сообщение несколько раз. – Мы все-таки нашли его.
– За это стоит выпить, – заметил Кэдбери.
Когда Вервольф обещал перезвонить Меммерсу через двое суток, он упустил из виду, что тогда будет воскресенье и в конторе частного сыщика никого не окажется. Однако в понедельник ровно в девять утра Меммерс уже был на работе. Вервольф позвонил в половине десятого.
– Рад слышать вас, камрад, – сказал сыщик. – Я вернулся из Гамбурга только вчера вечером.
– Отчет готов?
– Конечно. Записывайте. – Меммерс откашлялся и начал читать: – Владелец автомобиля – независимый журналист по имени Петер Миллер. Ему двадцать девять лет, у него каштановые волосы, карие глаза, рост около ста восьмидесяти сантиметров. Мать – вдова, живет в Осдорфе, под Гамбургом. Сам Миллер снимает квартиру в центре Гамбурга. – Меммерс продиктовал Вервольфу адрес и телефон Миллера. – Живет с танцовщицей из кабаре, Зигрид Ран. Работает в основном на иллюстрированные журналы, и, по-видимому, преуспевает. Специализируется на скандальных очерках, сведения для которых добывает сам. Словом, камрад, вы были правы, назвав его соглядатаем.
– А кто командировал его на последнее расследование?
– В том-то и штука, что никому не известно, чем он сейчас занимается. Я позвонил его девушке и спросил об этом, представившись сотрудником одного крупного журнала. Она даже не знала, где Меллер, сказала лишь, что он обещал с ней связаться.
– Что еще?
– Его машина. Она очень заметная. Черный «ягуар» с желтыми полосами на боках. Модель XK 150. Это двухместной спортивное купе «хардтоп». Я справился о нем в гараже.
Вервольф призадумался, потом сказал:
– Надо выяснить, где теперь этот журналист.
– В Гамбурге Миллера нет, – спешно заверил его Меммерс. – Он уехал в пятницу днем, сразу после рождества. Впрочем, можно узнать, что за статью он собирается писать. Я еще не занимался вплотную – не хотел спугнуть его.
– Я знаю, что он готовит. Хочет выдать одного из наших товарищей. – Вервольф помолчал, потом спросил: – Так можете вы узнать, где он теперь, или нет?
– Пожалуй, – отозвался Меммерс. – Позвоню его девушке, снова назовусь сотрудником крупного журнала и скажу, что мне нужно срочно связаться с Миллером. Судя по первому разговору, она простушка и купится на это.
– Хорошо, так и сделайте, – одобрил план Вервольф. – Я перезвоню вам в четыре.
В то утро Кэдбери отправился в Бонн на пресс-конференцию, что давал один из министров. А в половине одиннадцатого позвонил Миллеру в отель.
– Рад, что застал вас, – начал он. – У меня возникла одна интересная мысль. Давайте встретимся в «Сёркль Франсэ» в четыре часа.
Когда они встретились, Кэдбери заказал чай и без обиняков начал:
– Вот о чем я подумал. Если Рошманна арестовали и опознали как преступника, его дело должно было попасть на глаза британским юристам, работавшим в зоне оккупации. Вам не доводилось слышать о лорде Расселе из Ливерпуля?
– Нет, никогда, – ответил Миллер.
– Во время оккупации он был главным юрисконсультом британской зоны. Потом написал книгу «Под бичом свастики». О чем эта книга, ясно из названия. В Германии его за нее невзлюбили, но зверства фашизма описаны там точно.
– Он юрист?
– Да, и в прошлом первоклассный. Но теперь он отошел от дел и живет в Уимблдоне. Не знаю, помнит ли он меня, но могу вам дать рекомендательное письмо.
– Неужели он не забыл события пятнадцатилетней давности?
– У него феноменальная память. Если он сталкивался с делом Рошманна, то помнит его до мелочей. Я в этом уверен.
Миллер кивнули хлебнул чая:
– Что ж, я не прочь слетать в Лондон и побеседовать с ним.
Кэдбери вынул из кармана конверт и протянул Миллеру:
– Рекомендательное письмо я уже написал. Желаю удачи.
К звонку Вервольфа у Меммерса все было готово. Миллер звонил Зигрид и сказал, что остановился в Бад-Годесберге, в отеле «Дрезен».
Вервольф положил трубку и раскрыл телефонную книгу. Нашел нужное имя и набрал код района Бонн-Бад-Годесберг.
Миллер вернулся в отель позвонить в аэропорт и заказать билет на самолет в Лондон на следующий день, вторник, тридцать первое декабря. Когда он вошел в фойе, девушка-администратор с улыбкой указала ему на сидевшего у окна пожилого человека в черном зимнем пальто, со шляпой и зонтиком в руках:
– Этот господин хочет побеседовать с вами, герр Миллер.
Петер подошел к нему, удивленно размышляя, кто мог знать, что он остановился именно в этом отеле.
– Вы хотели меня видеть?
Мужчина поспешно встал:
– Герр Миллер?
– Да.
Мужчина резко, по-старомодному кивнул головой и представился:
– Меня зовут Шмидт. Доктор Шмидт.
– Что я могу для вас сделать?
Доктор Шмидт обезоруживающе улыбнулся и произнес:
– Видите ли, мне сказали, вы журналист. Независимый журналист, и очень толковый. Говорят, вы готовите свои материалы очень тщательно.
Миллер молча ждал, когда собеседник перейдет к делу.
– Моим друзьям, – продолжал Шмидт, – стало известно, будто вы наводите справки о происшедшем… давно, так скажем. Давным-давно.
Миллер замер, лихорадочно соображая, что это за друзья и кто им обо всем рассказал. И понял – он сам расспрашивал о Рошманне по всей стране.
– Верно, я навожу справки об Эдуарде Рошманне, – сухо подтвердил он. – А что?
– Да, да, о капитане Рошманне. И я подумал, что могу вам помочь. – Мужчина заглянул Миллеру прямо в глаза и тихо произнес: – Капитан Рошманн погиб.
– Неужели? – изумился Миллер. – А я и не знал.
– Еще бы. – Доктор Шмидт, казалось, обрадовался. – Откуда вам знать? И все же это так. Вы напрасно тратите время.
– Когда же он погиб? – разочарованно спросил Миллер. – В последний раз он упоминается в документах в апреле 1945 года.
– Да, конечно. – Шмидта, казалось, распирало от желания помочь Миллеру. – Его убили вскоре после этого. Он вернулся в свою родную Австрию и пал от американской пули весной сорок пятого. Тело опознали несколько его старых друзей.
– Он, видимо, был удивительным человеком, – заметил Миллер.
Шмидт согласно кивнул:
– Сказать по правде, многие из нас тоже так считали.
– Я имею в виду, – продолжил Миллер, словно его и не прерывали, – что он оказался вторым после Иисуса Христа, восставшим из мертвых. Ведь двадцатого декабря 1947 года британцы захватили его в Граце живым.
В глазах доктора отразился сверкавший за окнами отеля снег.
– Вы глупец, Миллер. Большой глупец. Позвольте мне, как человеку гораздо старше вас, дать вам совет. Бросьте это дело.
Миллер оглядел его и презрительно буркнул:
– По-видимому, я должен вас поблагодарить.
– Если воспользуетесь моим советом.
– Вы опять меня не поняли. По неподтвержденным данным, Рошманна видели еще раз – в Гамбурге в середине октября нынешнего года. Вы их только что подтвердили.
– Повторяю, вы поступите очень неразумно, если не бросите свою затею. – Помимо холода, в глазах «доктора» появился страх. Было время, когда его приказам подчинялись беспрекословно, и он никак не мог отвыкнуть от этого.
Миллер покраснел от гнева:
– Меня от вас тошнит, герр доктор, – выплюнул он. – От вас и всей вашей вонючей шайки. Сверху на вас лоск, а внутри – гниль. Вы – позор нашей нации. И я буду искать Рошманна, пока не найду.
Он направился прочь, но Шмидт схватил его за руку. Стоя лицом к лицу, они оглядели друг друга.
– Вы же не еврей, Миллер. Вы ариец. Один из нас. Что мы вам такого сделали?
Миллер высвободил руку и ответил:
– Если не уразумели до сих пор, то уже не поймете.
– Эх, молодежь, молодежь. Все вы одинаковы. Почему вы никого не слушаетесь?
– Потому что мы такие по духу. Я, во всяком случае.
Шмидт прищурился:
– Вы же не дурак, Миллер. А ведете себя глупо, как те жалкие создания, кого постоянно мучит совесть. Но теперь я начинаю спрашивать себя, нет ли здесь личного интереса?