– Тимур…
Но он перебил меня:
– Знаешь, в чем твоя беда? Ты хороший человек, Ольга. Ты не любишь делать больно. Другим. Только себе.
Мне очень хотелось подойти к нему, обнять и зареветь. И сказать, что мне действительно очень больно, но не потому, что я желала бы вырваться, а потому, что не умею сказать, как хотела бы остаться. Но я знала, что буду сидеть в кресле, допью свой чай, болтая о пустяках.
– Опять какое‑нибудь убийство? – спросил Тимур.
– С чего ты взял?
– Ты хмуришь лоб.
– По‑твоему, я способна думать только об убийствах?
– Наверное, нет. Это имеет отношение к убийству в больнице?
– Ты знаешь?
– Слышал, – пожал он плечами. – В конце концов, мы живем в одном городе. Так я угадал?
– Да.
– И что интересного в этом убийстве? Разумеется, я не твой интерес имею в виду, а интерес Кондратьева. Ведь это он просил тебя им заняться?
– На самом деле я сама напросилась. Тимур, я тебя никогда ни о чем не спрашиваю, но сейчас…
– Вот и не спрашивай, – сказал он, поднимаясь. – Если не возражаешь, я лягу. Завтра рано вставать.
Однако утром он никуда не поехал. Я проснулась раньше, чем он, и разбудила его, но вовсе не затем, чтобы он отправился по своим делам. Позже выяснилось, что дела того и не стоили.
У воскресенья был лишь один недостаток – оно пролетело слишком быстро. Мы гуляли в лесу, играли в шахматы, я пыталась приготовить торт и едва не сожгла дачу, забыв его в духовке. Торт нам доставили из ресторана, зато я смогла без происшествий приготовить обед. Сашка носился как очумелый и был совершенно счастлив. Тагаев улыбался, не стараясь проникнуть взглядом в мою душу.
Мы остались ночевать на даче и в город поехали утром после десяти. Тимур отправился в офис, а я вспомнила про пистолет Шестакова и позвонила Сергееву. Он служил отечеству в родном кабинете, и я поехала к нему, прихватив Сашку, который наотрез отказался остаться дома.
Избавившись от пистолета, я устроилась на стуле в кабинете Сергеева, ожидая, чем он порадует девушку. Но он не спешил радовать, перекладывая бумаги, надувал щеки и иногда бурчал что‑то нечленораздельное.
– Ну? – не выдержала я.
– Чего «ну»? – удивился Сергеев. – Пушку проверяют, будет что рассказать, расскажу.
– И это все?
– А тебе что надо? – ахнул он и даже всплеснул руками.
– Завтра двадцать первое, – скромно напомнила я.
– Точно, – ткнув пальцем в календарь, согласился он.
Я сложила руки на коленях с видом примерной школьницы и доверчиво улыбнулась. Он еще немного повозился с бумагами, попыхтел, погримасничал, обратил внимание на Сашку, который вылез из моей сумки, и прошелся по кабинету.
– Он здесь не нагадит?
– Гадят в основном менты по скудоумию, а Сашка пес гениальный. Ну, так что у нас завтра?
– Вторник, – охотно ответил Сергеев, закатил глаза, крякнул и заговорил с печалью:
– Если ты по поводу киллера, то, похоже, ничего не готовится.
Я решила, что ослышалась, и спросила:
– У них или у нас?
Сергеев поморщился:
– Нам сказали не лезть. А «костюмы» к делу, судя по всему, интерес не проявили.
– Что так?
– А нет никакого дела, – развел руками Сергеев. – Есть убийство Геннадия Шестакова, дважды судимого, члена некой московской группировки. У него наметились разногласия с товарищами, и он спешно покинул столицу. Здесь встретился со старыми друзьями, по пьяному делу оказался в больнице, где враги обнаружили его и застрелили.
Здесь встретился со старыми друзьями, по пьяному делу оказался в больнице, где враги обнаружили его и застрелили. Что очень печально само по себе, но неудивительно.
– Это ты сам придумал или подсказал кто?
– У меня и фантазии‑то сроду не было, – обиделся Сергеев.
– Значит, это официальная версия?
– Вполне.
– И киллер никому не интересен?
– Какой киллер?'– вытаращил глаза Сергеев. – Ну, болтал что‑то в бреду паренек, но ведь даже неизвестно что. Нет показаний, нет киллера. И вообще ничего нет. Только труп. Но чего в нем такого особенного? Бандитов иногда стреляют, это каждый знает.
– Ага, – кивнула я. – А как там наш друг Юра?
Сергеев вздохнул:
– Исчез Юра. Парни возле его дома сутки просидели, потом решили проверить…
– И в квартире его не оказалось?
– Так же, как и в любом другом месте.
– Ну, где‑то лежит, – не поверила я. – Может, и найдем.
– Ольга… – вздохнул Сергеев и взглянул серьезно:
– Ты что, не понимаешь? Шестакова убили из‑за каких‑то московских дел собственные дружки. Исполнителя вряд ли найдем, да его и искать никто не будет. Все. Считай, дело закрыто.
– А Юру тоже искать не будут?
– Почему? Поищут. Но если он пособник бандитов, то сейчас в бегах.
– Или зарыт в ближайшем лесочке, – поддакнула я. – С Кислицыным беседовали?
– Конечно. Больного товарища навещает регулярно. Видел в больнице Юру, тоже старого товарища, поздоровались, как вежливые люди. О том, что Шестаков сюда приехал, он знал. С дружком виделся, и даже это дело обмыли, но то, что он в больнице оказался, для него новость, откуда бы ему знать об этом? А уж за что парня могли пристрелить – и вовсе не в курсе. О своих делах Шестаков не распространялся, вроде бы ни от кого не прятался, но кто его знает…
– А Шеля к нему прибегал, чтобы стольник занять на опохмелку?
– Точно. Так что никто, ничего… – Сергеев вздохнул и заговорил уже без язвительности:
– Юру они по дороге домой перехватили, до квартиры он так и не доехал, так что сутки сидеть под его окнами не стоило. Шеля вряд ли что знает, не то бы тоже исчез, а Кислицын… Может, наши просто помогли москвичам от ненужного человечка избавиться, а может, за всем этим что‑то есть. Важно другое, по какой‑то причине дело спешат сдать в архив. Я и против этого не возражаю, одним бандитом меньше, и черт с ним, это во‑первых, а во‑вторых, я уже ученый и против начальства даже не пикну.
– А как же Юра? – напомнила я.
– А Юре надо было последовать твоему совету и не умничать. Так что я умываю руки и знать ничего не желаю об этом деле.
– Понятно, – сказала я, поднимаясь, и позвала Сашку, тот рыкнул на Сергеева, к большому неудовольствию последнего, залез в сумку и оттуда гневно посверкивал глазками.
Я покинула здание, устроилась в своей машине и задумалась. То, что менты ленивы и лишней работы страх как не любят, мне известно. Но здесь что‑то другое… Позвонить Деду, наябедничать на этих деятелей и заставить их шевелиться. Вряд ли это самый надежный способ узнать, что происходит. Скорее наоборот.
– Нет, – сказала я Сашке, – ничего мы Деду говорить не будем. Мы отправимся к нашему другу и посоветуемся с ним, а уж потом начнем двигаться. Или не двигаться.
Не знаю, рад был Лялин моему приходу или просто притворялся, но улыбался он зазывно. Его секретарь, девушка лет двадцати пяти, на наши объятия взирала неодобрительно и даже не без ревности.
– У вас романтические отношения? – кивнула я на дверь, когда мы с Лялиным вошли в кабинет и он плотно закрыл дверь;
– Мой принцип: не гадить там, где ешь.