– Имплантанты, – сказал Сакай. – Они ведь не портятся. Можно хоть сейчас их вытащить и продать какой-нибудь другой глупой цыпочке. Пора открывать программу по утилизации.
Босх ничего не ответил. Его внезапно поразила мысль о том, что эта женщина – кто бы она ни была – стремилась выглядеть более привлекательной, и вот ее постигла такая судьба. Возможно, она как раз и преуспела в своих усилиях, думал он, раз убийца нашел ее вполне привлекательной.
Его раздумья прервал Сакай:
– Если это сделал Кукольник, значит, она пробыла в бетоне не меньше четырех лет. Но если это так, то разложение зашло не слишком далеко. Сохранились глаза, волосы, некоторые внутренние ткани. С этим можно работать. Вот на прошлой неделе мне подвалила работенка – в каньоне Соледад нашли одного туриста; вроде тот самый, что пропал прошлым летом. Ну так вот, от него остались одни кости. Конечно, под открытым небом полно всяких тварей. Знаешь, они ведь проникают в тело через задницу. Это самый легкий путь, и животные…
– Я знаю, Сакай. Давай лучше поговорим насчет вот этого.
– Ну, в случае с этой женщиной бетон, очевидно, замедлил все процессы. Конечно, не остановил, но замедлил. Получилось что-то вроде воздухонепроницаемой гробницы.
– А вы можете определить, когда именно она умерла?
– Наверно, можем, но скорее всего не по телу. Мы ее идентифицируем, а потом уже вы, ребята, выясните, когда она пропала. Примерно так.
Босх посмотрел на пальцы трупа, которые походили на темные палочки толщиной с карандаш:
– А как насчет отпечатков?
– Мы их возьмем, но не отсюда.
Взглянув на Сакая, Босх увидел, что тот улыбается.
– Что? Неужели она оставила их на бетоне?
Улыбка исчезла с лица Сакая – сюрприз не удался.
– Ну да, верно. Можно сказать, что она оставила там свой след. Думаю, мы найдем там отпечатки пальцев, а может, даже слепок ее лица – если, конечно, сможем извлечь оттуда плиту. Тот, кто готовил этот бетон, налил слишком много воды, и он получился чересчур мелкозернистым. Для нас это удача.
Перегнувшись через носилки, Босх попытался рассмотреть обернутую вокруг шеи трупа и завязанную узлом кожаную полоску. Это был тонкий кусок черной кожи, очевидно, вырезанный из дамской сумочки – как и все остальные. Босх нагнулся ниже, и запах гниения сразу наполнил его ноздри. Диаметр обернутой вокруг шеи кожаной удавки был совсем небольшим – примерно как у винной бутылки. Достаточно маленьким, чтобы лишить жертву жизни. Босх присмотрелся. Скользящий узел был завязан с правой стороны, то есть левой рукой – как и у всех остальных. Черч был левшой.
Оставалось проверить еще одну вещь. То, что они называли «подписью».
– Одежда? Обувь?
– Ничего нет. Как и у остальных.
– Расстегни до конца. Я хочу видеть все.
Сакай расстегнул молнию до самых ног. Босх не знал, известно ли Сакаю о подписи, но не собирался об этом упоминать. Наклонившись над трупом, он сделал вид, что осматривает его полностью, хотя на самом деле его интересовали только ногти на пальцах ног. Ступни были черными и потрескавшимися. Ногти тоже потрескались, на нескольких пальцах их вообще не осталось. Тем не менее краска на пальцах все же сохранилась, хотя и поблекла от времени, пыли и продуктов разложения. А на большом пальце правой ноги виднелась подпись – по крайней мере то, что от нее осталось. Крошечный белый крестик – фирменный знак Кукольника. Убийца наносил их на тела всех своих жертв.
Сердце Босха отчаянно заколотилось. Оглядевшись по сторонам, он обнаружил, что у него начинается приступ клаустрофобии. Мозги окончательно разъехались в разные стороны. Если это тело по всем известным параметрам не отличается от других жертв Кукольника, тогда получается, что и сейчас убийца – он. Но если Черч убил эту женщину, а теперь уже и сам умер, кто же тогда оставил записку в дежурной части?
Выпрямившись, он впервые целиком окинул взглядом обнаженное тело, сморщенное и забытое. Может быть, там, под слоем бетона, лежат и другие тела?
– Закрывай, – сказал он Сакаю.
– Ну что, это он? – спросил Сакай. – Кукольник?
Босх ничего не ответил. Выбравшись из фургона, он расстегнул свой комбинезон – надо же впустить внутрь хоть немного воздуха.
– Эй, Босх! – позвал оставшийся в автофургоне Сакай. – Мне просто интересно – как же вы все это нашли? Если Кукольник мертв, то кто подсказал вам, где искать?
Не ответив и на этот вопрос, Босх медленно направился в сторону навеса. Похоже, оставшиеся все еще не решили, как именно нужно удалять бетон, в котором нашли тело. Стараясь не запачкаться, Эдгар стоял в сторонке. Босх подал знак ему и Паундсу, и они втроем собрались слева от канавы – там, где их не могли услышать.
– Ну что? – спросил Паундс. – Что мы имеем?
– Похоже на работу Черча, – сказал Босх.
– Черт! – сказал Эдгар.
– Почему ты так уверен? – спросил Паундс.
– Из того, что я видел, ясно, что совпадает каждая деталь. Включая подпись. Она тоже там.
– Подпись? – переспросил Эдгар.
– Белый крестик на ноге. Во время расследования мы сохранили это в тайне, заключив соглашения с репортерами, чтобы они об этом не сообщали.
– А может, Кукольнику кто-то подражает?
– Может быть. Публика не знала о белом крестике до самого окончания расследования. А потом Бреммер из «Таймс» написал об этом деле книгу и упомянул про крестик.
– Ну, значит, это подражатель! – заявил Паундс.
– Все зависит от того, когда она умерла, – сказал Босх.
– Его книга вышла через год после смерти Черча. Если она убита после этого, мы имеем дело с подражателем. Если ее закатали в бетон раньше, то я не знаю…
– Черт! – сказал Эдгар.
Немного подумав, Босх потом заговорил снова:
– Тут есть несколько вариантов. Это дело рук подражателя, или же у Черча был сообщник, о котором мы ничего не знали. Или же… я шлепнул не того, кого надо. Возможно, тот, кто написал записку, говорит правду.
Повисло неловкое молчание. Так бывает, когда на улице лежит собачье дерьмо, – все его осторожно обходят, стараясь не коснуться даже взглядом.
– А где записка? – спросил наконец Босх.
– У меня в машине. Могу принести. А что ты имеешь в виду, когда говоришь, что у него мог быть сообщник?
– Ну, если это сделал Черч, то кто прислал записку, если Черча уже нет в живых? Очевидно, это должен быть кто-то, кто знает, что это сделал Черч, и знает, куда он спрятал тело. Если дело обстоит именно так, то кто этот второй? Сообщник? Может, Черчу кто-то помогал убивать, а мы об этом до сих пор ничего не знали?
– Помните Хиллсайдского Душителя? – спросил Эдгар. – Оказалось, что это душители – во множественном числе. Двоюродные братья, которым нравилось убивать молодых женщин.
Паундс сделал шаг назад и удрученно покачал головой – такой поворот событий явно угрожал его карьере.
– А может, это Чандлер? – сказал Паундс. – Ну, скажем, жена Черча точно знает, где тот хоронил тела убитых. Она сообщает это Чандлер, и та разрабатывает такую схему: пишет записку, подделываясь под Кукольника, и оставляет эту записку в участке. Тогда она с гарантией выигрывает дело.
Босх мысленно прокрутил в голове этот вариант. Пожалуй, такое могло бы сработать, хотя и имело свои недостатки. Придется просмотреть все возможные сценарии.
– Но тогда получается, что Черч одни тела хоронил, а другие нет. Психиатр, который консультировал тогда спецгруппу, говорил, что он выставлял своих жертв напоказ – он был эксгибиционистом. В самом конце, после седьмого убийства, он даже стал отправлять записки – и нам, и в прессу. Если одни тела он выставлял напоказ, а другие закатывал в бетон, это как-то нелогично.
– Да, пожалуй, – согласился Паундс.
– Мне больше нравится вариант с подражателем, – сказал Эдгар.
– Но зачем копировать все, вплоть до подписи, а затем прятать тело? – спросил Босх.
На самом деле он не ждал от них ответа. На этот вопрос он должен был ответить себе сам. Они долго молчали, и с каждой секундой каждому становилось все яснее, что Кукольник, видимо, до сих пор жив.
– Кто бы это ни сделал, к чему тогда записка? – сказал наконец Паундс, выглядевший весьма возбужденным. – Зачем он послал нам записку? Ведь без нее он вышел бы сухим из воды.
– Затем, что ему нужно внимание, – сказал Босх. – Как и Кукольнику. Начинающийся процесс будет как раз кстати.
После его слов снова воцарилось долгое молчание.
– Главное здесь, – сказал наконец Босх, – это идентификация тела. Выяснив, сколько времени она пролежала в бетоне, мы поймем, с чем столкнулись.
– Так что же нам делать? – спросил Эдгар.
– Я скажу, что делать, – сказал Паундс. – Мы не станем никому ничего говорить – до поры до времени. Пока не будем абсолютно точно знать, с чем столкнулись. Подождем, пока не произведут вскрытие и идентификацию. Тогда мы выясним, когда умерла эта девушка и что она делала в момент исчезновения. После этого мы… после этого я решу, что нам делать дальше.
– А пока будем молчать. Неправильное истолкование этого дела может нанести управлению большой ущерб. Я вижу, некоторые журналисты уже здесь, так что я ими займусь. Все остальные молчат. Ясно?
Босх и Эдгар согласно кивнули, и Паундс медленно двинулся к группе репортеров и телеоператоров, стоявших за желтой лентой, которой полиция огородила место преступления.
Босх и Эдгар несколько секунд молча наблюдали, как он уходит.
– Надеюсь, он знает, что говорит, – сказал Эдгар.
– Он прямо-таки излучает уверенность, – сказал Босх.
– Это точно.
– И что ты собираешься делать с отпечатком, оставленным телом на бетоне? – спросил Босх, когда они с Эдгаром вернулись к траншее.
– Отбойщики считают, что бетон нельзя сдвигать с места. Они говорят, что тот, кто смешивал бетон, не слишком строго соблюдал инструкции – там слишком много воды и мелкозернистого песка. В результате получилось что-то вроде гипса. Если мы попытаемся поднять эту штуку целиком, она разрушится под собственной тяжестью.
– И что же делать?
– Донован готовит гипс. Он собирается снять слепок с лица. Для руки (у нас есть только левая, правая сторона разрушилась, когда стали долбить) Донован собирается использовать силиконовую смолу. Он говорит, что так легче всего получить отпечатки пальцев.
Босх кивнул. Несколько мгновений он молча наблюдал, как Паундс разговаривает с репортерами, и впервые за сегодняшний день заметил нечто заслуживающее улыбки. Паундс был в эфире, но никто из репортеров, очевидно, так и не сообщил ему о том, что у него испачкан весь лоб. Закурив сигарету, Босх снова переключил внимание на Эдгара.
– Значит, здесь все складские помещения сдавались внаем? – спросил он.
– Именно так. Владелец был тут совсем недавно и сказал, что в задней части располагались складские помещения – в отдельных комнатах. Кукольник – ну то есть убийца – видимо, снимал одно из них и мог делать там все, что хотел. Единственная проблема – шум, который он производил, когда ломал бетонный пол, но он вполне мог работать и по ночам. Хозяин сказал, что по ночам там обычно никого не было. Все арендаторы имели ключи от наружной двери. Преступник мог спокойно проникнуть в помещение и проделать всю работу за одну ночь.