Ближе к пятидесяти, среднего роста, хорошо сложен, с живыми, чуть печальными глазами, внешние уголки которых опущены вниз. Он принадлежал к тем немногим, кто пришел на скачки в костюме для утренних деловых встреч, но носил его с такой непринужденностью, будто это свитер и джинсы.
- Давайте найдем где-нибудь сухое место, - предложил он. - Идите за мной.
Он вел меня по ступеням широкой лестницы к парадному входу в просторный коридор, тянувшийся под трибунами во всю длину помещения, мимо охранника в форме, к дверям с надписью: «Только для членов Жокейского клуба». В большой квадратной комнате с миниатюрной стойкой бара путешествие закончилось. Когорта мужчин в дорогих костюмах вежливо расступилась, открывая нам доступ к бару. Но возле самого бара было относительно тихо и пусто. Две женщины и двое мужчин, облокотившись на стойку и почти прижимая к груди полупустые бокалы, о чем-то оживленно болтали. А две другие леди, увешанные мехами, громко жаловались на холод.
- Им хочется проветрить своих соболей, - хохотнул Хадсон Тейлор, беря два бокала виски и кивком показывая мне на маленький столик. - Два последних года стояла страшная жара, и мех мог испортиться в холодильнике.
- Обычно здесь жарко?
- Погода в Мельбурне меняется несколько раз в течение часа. - Он произнес эти слова так, будто гордился непостоянством мельбурнской погоды. - Так, теперь вернемся к вашим делам. - Он всунул руку во внутренний карман пиджака и достал сложенный лист бумаги. - Здесь все напечатано для Дональда. Галерея называется «Ярра-Ривер».
Я бы очень удивился, если бы она называлась по-другому.
- А человек, с которым мы заключали сделку, Айвор Уэксфорд.
- Как он выглядит? - спросил я.
- Я не очень хорошо помню. Понимаете, ведь это было в апреле.
Немного подумав, я достал из кармана блокнот для набросков.
- А если я нарисую, вы сможете узнать его?
- Посмотрим. - Он с веселым изумлением взглянул на меня.
Я быстро набросал мягким карандашом портрет Зеленна, но без усов.
- Это он?
Хадсон Тейлор с сомнением смотрел на рисунок. Я добавил усы. Тогда он решительно покачал головой:
- Нет, это не он.
- А это?
Я перевернул страницу и принялся рисовать снова. Тейлор задумчиво смотрел, как я стараюсь изобразить мужчину из офиса в подвале галереи.
- Может быть, - нерешительно сказал он.
Я сделал нижнюю губу полнее, добавил очки в тяжелой оправе и галстук-бабочку в крапинку.
- Это он, - удивленно протянул Хадсон. - Я помню галстук-бабочку. Сегодня немногие носят такие. Откуда вы знаете? Вы, должно быть, встречались с ним.
- Вчера после обеда я обошел несколько галерей.
- У вас такой дар схватывать сходство. - Хадсон Тейлор с интересом поглядел, как я прячу в карман блокнот.
- Просто практика. - Долгие годы я смотрю на лица людей в плане очертаний, пропорций, освещения, а потом вспоминаю и рисую. Я уже мог по памяти нарисовать глаза Хадсона. Такое умение появилось у меня еще в детстве.
- Наброски портретов - ваше хобби? - поинтересовался Хадсон.
- И работа. В основном я рисую лошадей.
- В самом деле? - Он обвел взглядом портреты скакунов, украшавших стены. - Как эти?
Я кивнул, и мы немного поговорили о том, сколько можно заработать живописью.
- Может быть, я закажу вам портрет, если моя лошадь хорошо пройдет в заезде на Кубок. - Он улыбнулся, и внешние уголки глаз чуть поднялись вверх. - Если она упадет, у меня такое чувство, что пристрелил бы ее.
Он встал и жестом предложил мне следовать за ним.
- Время следующего заезда. Не хотите посмотреть его со мной?
Мы вышли на дневной свет и поднялись на огороженный со всех сторон первый этаж трибун, который служил крышей для части парадного круга и для площадки, где расседлывают победителей.
Меня насмешило, что передние ряды заняты только мужчинами: перед нами прогуливались пары, разделенные, словно амебы: мужья слева, а жены за загородкой справа.
- Сядем здесь. - Хадсон показал вниз.
- Может быть, лучше подняться наверх, если вы с леди? - спросил я.
Он сбоку взглянул на меня и улыбнулся:
- Вам кажутся странными наши правила? Ну что ж, поднимемся наверх.
Он пошел впереди, удобно устроился среди в основном женской компании, поздоровался со знакомыми и представил меня как своего друга Чарльза из Англии. При первом же знакомстве только имя, без фамилии. Австралийский стиль.
- Реджина терпеть не могла этого разделения на мужские и женские места, бедная девушка, - начал Хадсон. - Но у каждого обычая есть интересные исторические корни. - Он хохотнул. - Почти все последнее столетие Австралией управляли с помощью британской армии. Офицеры и джентльмены оставляли жен в Англии, но, такова человеческая натура, здесь вступали в связь с женщинами плохой репутации. Им не хотелось, чтобы друзья-офицеры видели, как вульгарен их выбор, поэтому придумали правило, что офицерские трибуны только для мужчин, и таким образом заставили молчать своих куколок, которых не брали на скачки.
- Очень предусмотрительно, - засмеялся я.
- Легче установить традицию, чем потом избавиться от нее, - добавил Хадсон.
- Дональд говорит, что вы создали великую традицию виноделия и торгуете прекрасными винами.
В печальных глазах мелькнуло удовольствие цивилизованного человека.
- Он с таким энтузиазмом осмотрел все большие виноградники, конечно, он побывал и на наших заводах, - сказал Хадсон.
Лошади, возглавляемые капризным гнедым мерином с некрасивой светлой головой, прогалопировали к старту.
- Уродливое создание, - заметил Хадсон. - Но он победит.
- Вы поставили на него?
- Немножко, - улыбнулся он.
Заезд начался, и лошади умчались к дальней дуге ипподрома. Хадсон так сжимал полевой бинокль, в который наблюдал за скачкой, что у него от напряжения побелели костяшки пальцев. Хотел бы я знать, как велико его «немножко». Гнедой мерин проиграл, пришел четвертым. Хадсон медленно отложил бинокль и со скучающим выражением досмотрел вялый финиш.
- Ну, ладно. - Печальные глаза стали еще печальнее. - Победит в другой раз. - Он пожал плечами, будто сбрасывая огорчение, протянул мне руку и попросил напомнить о нем Дональду.
- Вы сумеете найти свою трибуну? - побеспокоился он.
- Конечно. Спасибо за вашу любезную помощь, - сказал я.
- В любое время, - улыбнулся Хадсон. - В любое время.
Всего раза два повернув не в ту сторону, я наконец спустился вниз, зачарованно прислушиваясь к австралийской манере говорить. Обрывки фраз звучали очень забавно.
- …говорят, он в затруднительном положении как человек клуба. Едва он открыл рот, чтобы поменять ноги…
- …он не смог прийти, у него в животе чудовищный садок с микробами…
- …скажите ему, пусть перестанет махать крыльями, как попугай в клетке, пора уже проглотить…
- …выиграл двадцать долларов? Заливает…
И у всех гласные звучат как дифтонги, отчего слово «нет» у них состоит, наверно, из пяти отдельных звуков. Мне никак не удавалось скопировать австралийское произношение. В самолете мне говорили, будто у всех австралийцев один-единственный общий акцент. Это так же верно, как если сказать, что все американцы или все англичане говорят одинаково. Английский язык бесконечно пластичен, и в Мельбурне он живой, богатый, эмоциональный.
Когда я наконец добрался до места, где стояли Джик и Сара, они спорили, на кого поставить в следующем заезде стиплеров-трехлеток. Заезд назывался «Виктория дерби», это главный приз года.
- Айвори-Болл выступает не в своем классе, у него столько же шансов выиграть, сколько у слепого в буран попасть домой.