- Вот ведь попали!
На что граф Вяземский, сплюнув сквозь зубы на пыльную тропинку, ответил:
- Да.
А Сидоров подтвердил:
- Верно!
И лишь Петров ничего не сказал, потому что лежал в этот момент в медсанчасти.
4. Спасти рядового Хабиббулина
Вечерело - то есть светлое время суток подходило к концу. Впереди, там, куда ушли наступающие советские войска, раздавались редкие выстрелы, перемежающиеся иногда еще более редкими разрывами гранат. Но для роты разведчиков этот шум - после того, что довелось им пережить всего несколько часов назад - казался тишиной.
А в этой тишине, в такт медленно опускающемуся к горизонту солнцу, шагали трое разведчиков в расположение, погруженные в невеселые думы.
Вот ведь всегда так: закончишь какою-нибудь тяжелую, но важную работу - и не успеешь порадоваться собственным достижениям, как какой-нибудь кретин-начальник все настроение испортит.
К счастью, дорога длиной в семь метров не предполагает долгих размышлений, а разносящийся в воздухе аромат чего-то съестного легко поднимает настроение.
- Товарищи командиры и бойцы, просьба в расположение не заходить, у нас там не прибрано - неожиданный, как всегда, голос Моисея Лазаревича окончательно стряхнул уныние с разведчиков. - Пока идет уборочка, покушайте на пленере - и Вайсберг указал на стоящий за зерносушилкой круглый, покрытый белоснежной скатертью, стол на резных дубовых ножках. - Руки мыть перед принятием пищи не забываем - указующий взмах в сторону висящего на столбе жестяного умывальника, - и прошу рассаживаться.
Подняв тяжелую полусферическую крышку с серебряного блюда, Иванов узрел на нем здоровенную жареную курицу, а в серебряной кастрюльке, стоящей рядом с блюдом, обнаружилось ароматное картофельное пюре.
- Лазаревич, ты уже у немцев и курочку снабдил? - порадовался Вяземский.
- Курочка была наша, советская, но фашистские гады ее возжелали уничтожить. Я же считаю, что наша курочка должна принадлежать нашим же бойцам в вашем лице, а за понесенный курочкой моральный ущерб предлагаю на выбор чай, какао, ананасовый компот и газированное ситро "Швеппс". Хотел предложить еще и "Шнаппс", но пока не имею соответствующих указаний от руководства роты...
- Руководство роты не возражает, - сказал Иванов, - Но шнапс все же гадость.
- Полностью разделяя ваше мнение я уже произвел обмен гадости на радость в пропорции три к двум - тут же отреагировал Моисей Лазаревич и жестом фокусника выудил прямо из воздуха бутылку "Московской". - Как раз каждому наркомовские сто грамм и будут, хотя и не всем заслуженно: я-то не очень воевал. Но мне и пятидесяти хватит. Чисто для сугрева - я больше не могу, язва, знаете ли...
- Так может вам вообще молочка найти? - заботливо поинтересовался Вяземский, - я где-то в деревне коров видал.
- Молодой человек, у меня язва не в животе, а в супружеской постели. Стоит только Моисею Лазаревичу ну чисто случайно выпить хоть глотком больше - и та, что в желудке, покажется вам таки избавлением.
- Но супруги-то вашей тут нет.
- Лет пять назад в забайкальских колхозах довелось мне договариваться за баклуши кедровые. От сёл тех до Читы двое-трое суток на лошадях. Так когда я таки вернулся обратно в Смоленск, Сара Яковлевна - дай ей Бог здоровья - мне отметила каждую выпитую сверх нормы рюмку. Так что я - воздержусь... Товарищи красные бойцы и красные командиры, я уже пьян или фашисты, наплевав на вежливость, снова идут к нам в гости?
Расхватав оружие, разведчики бросились к насиженным (точнее, налёженным) прикрытиям. Но фашисты шли не в гости. Видимо, деморализованный дневным побоищем, немецкий батальон, оставленный прикрывать фронт, решил не испытывать судьбу далее и сдался наступающим частям РККА. А теперь они медленно шли в советский тыл сопровождаемые несколькими солдатами-конвоирами. Разведчики молча разглядывали бредущих против солнца фашистов, майор даже руку приложил к глазам козырьком. И вдруг он радостно рванул колонне навстречу.
- Молодой человек, - обратился он к здоровенному солдату, идущему во главе колонны пленных, - а не будете ли вы младшим сыночком портного Якова Фрайрмана из Бобруйска? На скрипочке у Иосифа Рабиновича не вы учились играть?
- Вы, товарищ майор, видимо ошиблись - ответил, разглядев петлицы Вайсберга пожилой казах. - Жанбырбай Муззафарович Зауров моя фамилия.
- А как похож, как похож - просто одно лицо! Но я таки что-то имею вам сказать...
Что именно сказал Лазаревич Жанбырбаю Муззафаровичу, осталось покрытым мраком тайны. Но вот колонна пленных неожиданно для всех слегка развернулась и направилась прямо в сторону разрушенной прямым попаданием авиабомбы зерносушилке. И, не останавливаясь ни на секунду, прошла прямо по ней, после чего вернулась обратно на дорогу и исчезла в глубине деревенской улицы.
- Это что? - поинтересовался Иванов, глядя на бывшую разрушенную прямым попаданием авиабомбы зерносушилку. Теперь развалины обрели бревенчатые стены высотой метра в полтора, обвалованные землей прикрытой дерном так, что снаружи были видны лишь два бревна с узкими амбразурами в нижнем. Внутри обновленной зерносушилки размером десять на двадцать метров земляной под был выровнен и посыпан желтым речным песочком, на котором стояли четыре брезентовых палатки.
- Я попросил немцев починить то, что они сломали. А немцы, когда они больше не фашисты - народ умелый и трудолюбивый. Ну что, теперь можно и в расположение идти?
- Моисей Лазаревич, какие вам очки требуются? Может я в медсанбате попрошу? - поинтересовался Вяземский.
- Зачем мне очки? Я и так прекрасно вижу.
- А если прекрасно видите, то почему спутали пожилого казаха с молодым еврейским мальчиком? - парировал Вяземский.
- Кто спутал? Я спутал? Видите ли, молодой человек, это просто-таки неудобно попросить совершенно незнакомого человека об небольшой услуге. А так - я вроде как и ошибся, но мы познакомились, о семье поговорили. А как можно отказать в мелком пустяке хорошему знакомому и вообще почти родному дяде?
На большой палатке над входом грубо, по трафарету была нанесена надпись "Зольдатен унд унтерофицирен", внутри нее стояли топчаны с матрасами, застеленными чистыми простынями.
- Это - товарищу Сидорову. Ну и Петрову, когда он поправится. Вы уж извините, трудно найти немцев, умеющих писать по-русски.
На одной из маленьких палаток, над входом, сквозь который были видны две пружинные кровати с перинами и льняным постельным бельем, белела тщательно выведенная готическим шрифтом надпись "Официрен унд генерален".
- Это - вам, товарищ Иванов и господин Вяземский... - при этих словах граф довольно хмыкнул.
- Ну а я уж тут, по стариковски, как-нибудь один переночую... - в отличие от предыдущих в этой палатке швы были обшиты темно-зеленым галуном, а над входом сияла надпись, вышитая золотистым мулине: "Моисей Лазаревич Вайсберг, прием по личным вопросам с 16 до 17:30 по четвергам".
На последней, самой простой палатке, приютившейся в дальнем углу, рядом с входом белела криво намазанная кистью надпись по-русски: "гансы". Гансы, почти невидные в сумерках, тихонько сидели рядом с палаткой, что-то жуя и чем-то тихонько булькая.
- Моисей, - строго спросил Вяземский, - эти что, у нас остаются?
- А что? Грузчики нам всяко пригодятся, а эти - и пьют в меру, и жрут немного.
- Но ведь это фашисты!
- Уважаемый Викентий Апполинариевич, грузчик не может быть фашистом. Он, впрочем, не может быть и коммунистом, но это неважно. Грузчик может быть только грузчиком. Хорошим или плохим, так вот это - хорошие. Или вы хотите сами заниматься погрузочно-разгрузочными работами? Но, прошу поверить моему опыту, из вас получится очень плохой грузчик.
Вяземский окинул взглядом аккуратно сложенные по углам штабеля ящиков с патронами и снарядами, пирамиды каких-то бочек и аккуратные стопки коробок, после чего, почесав в затылке, привычно сплюнул и уселся на табуретку, стоящую у входа в палатку.
Солнце совсем уже зашло за горизонт и стремительно стала надвигаться темнота. Один из гансов поднялся, зашел за палатку. Там что-то металлически чихнуло и заворчало, а в палатках и перед входом в расположение загорелись электрические лампочки, укрытые аккуратными жестяными абажурчиками.
Иванов, увидев свет, обрадовался. Он передвинулся поближе к лампочке и продолжил писать запрошенный генералом рапорт. Но, поскольку этот рапорт был для него первым в жизни отчетом о проведенном бое, давался он с трудом: на фразе "длинными очередями на расплав ствола" он застыл и никак не мог придумать, что писать дальше.
- Юноша, - раздался над его ухом голос майора, - из вас бюрократ получается хуже, чем из старого Моисея Лазаревича - невинная девушка. Кое-какие задатки, впрочем, у вас есть - добавил он, прочитав написанное, - но советую поручить бюрократию старому еврею. А утром вы просто подпишите готовый рапорт на свежую голову, так что идите лучше спать. День сегодня был непростой, да и завтра неизвестно что будет.
Голос Вайсберга был столь ласков и успокаивающ, что не послушаться оказалось просто невозможно. Майор придвинул к себе оставленные Ивановым бумажку и карандаш, задумался...
- "... на расплав ствола..." Поэт, ей-богу, поэт!
Утреннее солнце медленно встало, согласно расписанию, в половине шестого утра. Ленивый рассвет неторопливо осветил палатки, в которых так сладко спалось уставшим за вчерашний бой бойцам. Что может быть приятнее, чем поспать в эти сладкие часы тихого рассвета, когда высокое начальство еще и не думает об изуверских наказаниях, которым будут подвергнуты слегка опоздавшие по совершенно объективным причинам сотрудники! Но всегда ведь найдется какая-то гадина, искренне убежденная в своем праве грубо прервать сладкие утренние сны.
Или не гадина. Иванов, хотя и по привычке вздрогнул от неожиданного голоса Моисея Лазаревича, все же по нужде сходил в кусты за расположением. А затем принялся читать "свой" рапорт о прошедшем бое.
…"в результате чего четыре мотоциклетных экипажа были полностью уничтожены"…
- Шесть, почему четыре?
- Юноша, скромнее нужно быть, скромнее. Ну кто поверит, что вы вчетвером захватили шесть мотоциклов? Над вами смеяться будут, и правильно сделают! Трофейщики и так рады, получив четыре почти что целых мотоцикла, так что не стоит нагнетать!
…"меткими очередями на расплав ствола были уничтожены тридцать шесть танков противника и пятьдесят два грузовика, в связи с чем прошу срочно выдать роте два новых ствола к авиапушке и четыре к пулемету взамен расплавленных"…
- Лазаревич, у тебя точно с арифметикой плохо: танков было тридцать , а шесть - бронетранспортеры, грузовиков же - пятьдесят четыре, я сам считал!
- Мне кажется, товарищ лейтенант, что в данном случае вы стали жертвой оптической иллюзии. Неудобный, знаете, ракурс, опять же искажения от горящей техники. Какие-то танки от вас оказались загорожены - мало ли что могло стать причиной вашей ошибки?
- Но если трофейщики посчитают иначе, то как я буду в глаза комдиву смотреть?
- Вы читайте, читайте…
…"По результатам боя в Государственный Фонд обороны сдано: брони танковой четыреста двадцать тонн, железа горелого автомобильного - двести двадцать тонн, цветных металлов в виде латунных гильз - двести сорок семь килограммов"…