Иван и сам из последних сил выбивался, да и Максим, похоже, был рад остановке. Они бежали с тех самых пор, как ушли из охотничьей избушки, – где-то чуть медленней, а где-то так быстро, словно Ламия уже гналась за ними по пятам. Они пропотели настолько, что одежду можно было выжимать; их лица были исхлестаны ветками, кожа исцарапана. Максим прихрамывал после того, как неудачно упал. У Федьки слезился левый глаз – что-то попало под веко.
Деревня была совсем рядом. В этих перелесках каждый куст, каждая болотная кочка были знакомы охотникам с детства. Еще полчаса – и можно будет слышать собачий лай и перекличку петухов. Час – и покажутся крыши изб. Земля здесь истоптана людьми, на деревьях угадываются отметины, лес прорежен и чист, а на полянках невысокими, но приметными оградками обозначены ловушки – их можно обнаружить издалека по запаху падали. Раз в день отряд дальнего дозора обходит их, проверяет. Если нужно, обновляет приманку.
Бывает, что вездесущие мальчишки узнают об угодившем в западню муте раньше дозорных, бегут в деревню или на ближайший пост с докладом.
Именно здесь – в радиусе пяти километров от деревни – велика вероятность встретить земляка, соседа или друга. Кто-то по ягоды пошел, кто-то грибы собирает, кому-то хворост понадобился.
Поэтому, когда за деревьями послышались человеческие голоса, Максим отреагировал спокойно. Только приложил палец к губам, присел пониже да аккуратно поправил оружие.
Если бы охотники сами себя не обнаружили, то их и не заметили бы. Отряд из пяти человек спешил куда-то. Возглавлял его Геннадий Салин. Максим поднял с земли еловую шишку, кинул в его сторону, окликнул:
– Эй!
Двое из отряда моментально вскинули ружья. Но, увидев, кто выходит из-за деревьев, тут же опустили стволы.
– Привет, – сказал Максим. – Куда это вы на ночь глядя?
– На Медвежью Голову, – признался Геннадий. Возвращение товарищей обрадовало его, и он, не скрывая чувств, поочередно обнял друзей – и Максима, и Ивана, и даже низкорода Федьку.
– Зачем вдруг? – удивился Иван.
– Так вы же ничего не знаете! – вспомнил Геннадий и начал рассказывать: и про моряков, пришедших в деревню, и про их требование принести Коктейль, и про заложников.
– Погоди! – остановил его насупившийся Иван. – Значит, Тая у них?!
– Скорей всего. Чужаки увели всех, кто работал на поле. А она была там. Может, конечно, сбежала… Но в деревне её не видели.
У Ивана сжались кулаки.
– Я иду с вами, – объявил он, не раздумывая ни секунды.
– Да куда! – Геннадий засмеялся. – В таком-то виде!
– Заткнись, Генка, – Иван не шутил.
– Но ты же только с Охоты… Ты бы отдохнул… Переоделся…
– Не задалась Охота. Сам знаешь.
Максим тронул Ивана за плечо. Тот повернулся резко, словно его розгой хлестнули:
– Чего?
– Не горячись. Пошли домой. Расскажем Борису, что видели. Про логово расскажешь, ты внутри был. Это сейчас может быть очень важно.
Иван помотал головой – он уже принял решение и не собирался его менять:
– Я с ними. На Голову. Не возьмут, значит, сам пойду. Не удержите.
Он скинул часть трофеев, подобранных в берлоге Ламии, взял себе один автомат и сумку с боеприпасами для него. Встал возле охотников, несущих Коктейль, набычился упрямо, ногами словно укоренился – с наскоку не сдвинешь. Максим понял, что никакие уговоры не помогут. Махнул рукой:
– А и черт с тобой!
– Пошли уже, – тут велел Иван растерявшемуся Геннадию. – Только время зря теряем.
– Я тоже с вами, – чуть слышно сказал Федька и поднял руку, словно ученик на уроке.
– А ты-то куда?! – возмутился Максим.
И Геннадий, словно обрадовавшись, что теперь есть на ком отыграться, обругал низкорода, сказал, что не за бабами сейчас бегать надо, а деревню защищать. Каждый охотник теперь на счету!
Федька виновато потупился. Казалось, он вот-вот заплачет.
Но Иван шагнул вперед, закрыл собой Федьку и сказал:
– Отстаньте от него. Раз хочет – пусть тоже идет…
54
Ламия долго бродила по лесу кругами. Оголодала, измучилась. На место слепой ярости пришла расчетливая злоба. Странные чувства не давали Ламии успокоиться, забыть о смерти детенышей и начать жить, как жила раньше. Она жаждала мести. Она хотела наказать убийц – не первых попавшихся людей, а именно тех, что проникли в её дом и запачкали свои руки кровью её выводка. Она помнила их запах – убийц было двое. Остальные люди сейчас интересовали её мало.
Ламия сильно изменилась за последние несколько дней. Она не понимала, что её странные желания – это остатки человеческой сущности. Она не помнила себя человеком, как и любой мут. Она не умела рассуждать так, как это было свойственно людям. Однако оказалось, что в её мозгу осталось что-то от прошлой жизни. И это «что-то» впервые напомнило о себе, когда у Ламии появились дети.
А когда она нашла их мертвыми, «что-то» окончательно изменило её.
Теперь у Ламии появилась цель. Не считаясь с голодом и усталостью, она рыскала по лесам, вязла в болотах, стремительной тенью проносилась через луга.
И наконец наткнулась на то, что так долго искала.
Сначала это был просто чуть заметный знакомый запах – крови, земли и пота. Почуяв его, Ламия остановилась, подняла голову, шумно потянула воздух ноздрями. И повернула правей – к небольшой речке. Через текущую воду она просто перепрыгнула.
На берегу запах сделался сильней. И сомнений уже не осталось – люди, которых она искала, были здесь.
Следуя за запахом, Ламия влезла в колючие кусты. И там, в ямке у корней, она обнаружила крохотный кусочек меха, впитавший кровь её детенышей, – заячью лапку, побывавшую в руке ненавистного убийцы.
55
Мичман был совсем не рад заложникам, свалившимся ему на голову. Молодые бабы и дети дикарей – и что с ними делать, когда в лагере не хватает места даже для своих бойцов! Три шалаша, семь навесов да брезентовая палатка командного пункта – и куда пристроить пленных, чтоб не сбежали и не померли раньше времени? Ладно, если бы мужики были – этих, не церемонясь, можно было бы привязать к деревьям. Или пусть сами себе тюрьму строят, если под крышей ночевать хотят…
Первую ночь пленники провели меж двух костров. Сидели кучно под дулами охраны; чувствовалось – боятся. Но не за себя – за других, за малышей в первую очередь.
Теребко ночью несколько раз выходил к заложникам, следил за ними, приглядывался, сам оставаясь незамеченным. Почти все дремали. Но две молодухи всё перешептывались о чем-то. Одну – мичман уже это знал – звали Таей. Другая была Нина. Утром он велел привести их в палатку КП и объявил, что в лагере они, скорей всего, не останутся.
– Вы, похоже, у своих в авторитете, – сказал он. – Объясните подругам, что к чему. Держать вас всех тут мне не выгодно: вдруг кто-то мутирует, или сбежит, или еще какую-то подлость сделает. Да и кормить такую ораву надо. Поэтому придется вас разделить. Кто-то скоро домой вернется, а несколько человек, возможно, пойдут дальше. Отберите сами четверых – тех, кто выдержит дорогу. И не смотрите на меня, как на врага. Зла я вам не желаю. Меня послали за Коктейлем – это всё, что мне сейчас нужно… Понятно?
Тая едва заметно кивнула. Мичман улыбнулся ей – приободрил.
– Отселим вас. Поживете отдельно, сил наберетесь, пока я решаю, что с вами всеми делать.
Когда девушек увели, он встал, поднял планшет, вынул тонкую бумагу и карандаш, задумался, не зная, с чего начать донесение. Так ничего не придумав, крикнул Голубятню, загорающего за палаткой.
Встрепанный связист явился через пару секунд. Он, похоже, плохо соображал – наверное, заснул, пригревшись на солнышке.
– Будет сегодня связь?! – рявкнул на него мичман.
Голубятня вытянулся; глаза его были заспанные – чумные.
– Спишь, мерзавец? – грозно уставился на него Теребко. – В рыло захотел?
– Никак нет, не сплю. Антенну тянул. Теперь всё готово!
Установить радиосвязь с командованием пока не удавалось. Обходились голубиной почтой, раз в два дня отправляя с птицей стандартное сообщение, что всё в порядке. В последнем письме мичман сообщал, что деревня дикарей обнаружена. Он представлял, что сейчас творится у Чистых – капитан Ларионов, наверное, рвет и мечет, требуя подробной информации. А где её взять – подробную-то?
– Там, похоже, согласующее устройство не работает, – оправдывался Голубятня, возясь с установленной на пеньке радиостанцией. – А штатная антенна не добивает. Я сейчас сделал контур, теперь должно работать, но не знаю, как будет качество… – Он приложил к уху гарнитуру, поправил микрофон. – «Игла» вызывает «Гнездо»… Как слышно?.. «Игла» вызывает «Гнездо», прием…
В наушниках затрещало так, что даже мичман услышал. И невнятный голос:
– «Гнездо» на связи. Где вас черти носят, Теребко?!
– Есть связь! – радостно завопил Голубятня; похоже, он и сам не ожидал, что радиостанция заработает. – Я сделал! Говорю же, согласующее пришлось мастерить!
Мичман цыкнул на радиста, отобрал у него гарнитуру. Сказал в микрофон:
– Здравия желаю. Теребко на связи.
– Лейтенант Соколов, – представились с той стороны линии. – Рядом капитан второго ранга Ларионов и другие офицеры. Почему так долго не выходили на связь, «Игла»?
– Проблемы с оборудованием, – ответил мичман. – Только сейчас удалось решить. До этого посылали голубей. Собирался также отправить посыльного с пакетом.
– Всё понятно. Не теряй время, мичман. Докладывай.
– Слушаюсь. В данный момент стоим лагерем в квадрате семь, на карте место обозначено как урочище Белое. За все время были две атаки мутов, обе отбили, жертв нет. Поисковые отряды «Дизель» и «Баламут» обнаружили селение дикарей в квадрате три, в нескольких километрах от места впадения безымянного ручья в речку Луру. Командиры подразделений приняли решение провести операцию по захвату заложников. После этого Баламут вышел на контакт с руководством дикарей и предложил обмен. Наши условия были приняты. Сейчас в назначенном нами месте расположилась группа бойцов. Возглавляет её лично Баламут. Ждем Коктейль.
– Хорошая работа, мичман. Образец как можно скорей доставьте на базу для лабораторного исследования.
– Да. Три бойца готовы выступить в любой момент. Что делать остальным?
– Пусть Коктейль доставит группа Баламута. Отряды Дизеля и Лиона остаются на месте. Готовьтесь блокировать деревню. Ясно?
– Так точно. Но это практически невозможно, бойцов недостаточно, чтобы окружить поселение.
– Значит, ищите другие возможности. Мы должны быть уверены, что дикари не исчезнут среди болот, оставив нас с носом. Возьмите в плен их вождя, или как его там. Шаманов каких-нибудь. Думай сам, Теребко! На что тебе голова дадена? Ты в нее, наверное, стратегию с тактикой учил. Вот и применяй на практике! Как понял?
– Хорошо понял, – ответил мичман и скорчил кислую мину.
На этом диалог, можно сказать, и закончился. Начальство еще поинтересовалось кое-какими деталями, выдало распоряжения, Теребко скупо ответил, а потом довольный собой Голубятня вы ключ ил радиостанцию, сберегая заряд древней батареи.
– Пригласи посыльного, – велел ему мичман и сел пить остывший чай.
Через три минуты в палатку заглянул Олег Кожа – прозвище свое он получил за гладкий шрам от полученного в детстве ожога. Мичман этого бойца недолюбливал, потому и перевел из стрелка в посыльные, но сам Кожа новой должностью оказался доволен.