— Джесси Эронс! — резкий голос учительницы проткнул тонкую плёнку его грёз. Он не смел взглянуть в толстое лицо миссис Майерс, чтобы не лопнуть от смеха, и вперил взгляд в неровно подрубленный край её юбки.
— Да, мэм, — надо бы поучиться у Лесли хладнокровию. Миссис Майерс всегда удавалось застукать его за грёзами, но ей и в голову не пришло бы подозревать Лесли в невнимательности. Он украдкой взглянул на неё, она была поглощена географией. Во всяком случае, так казалось тем, кто её не знал.
Ноябрь в Теравифии выдался холодным. Они не решались развести в замке костер, хотя иногда разводили его снаружи и грелись у него. Лесли удавалось прятать в неприступнейшем из замков два спальных мешка, но первого декабря её отец заметил пропажу, и ей пришлось вернуть их на место. Вернее, Джесс заставил их вернуть. Нельзя сказать, чтобы он боялся Бёрков. Они были молоды, оба с ровными белыми зубами и пышной копной волос. Лесли называла их Джуди и Билл, что коробило Джесса больше, чем ему хотелось бы. Не его это, в общем, дело, как она зовёт своих родителей, но очень уж странно...
И муж, и жена были писателями. Миссис Бёрк сочиняла романы и, если верить Лесли, была известнее мистера Бёрка, который писал о политике. Стоило взглянуть на полку, где стояли её книги. Это было нечто! Миссис Бёрк на обложке называлась "Джудит Хэнкок", что сперва обескураживало, но потом, на задней обложке, вы видели фотографию, с которой, без сомнения, глядела она, только очень молодая и серьезная. Мистер Бёрк сновал между фермой и Вашингтоном, заканчивая книгу, которую писал вместе с кем-то, но он обещал Лесли после Рождества остаться дома и ремонтировать ферму, сажать овощи, слушать музыку, читать вслух, а писать только в свободное время.
Они не были похожи на богачей, как их представлял себе Джесс, но даже он понимал, что их джинсы куплены не на распродаже. У Бёрков не было телевизора, но были горы пластинок и стереопроигрыватель, напоминающий аппарат из "Звёздных войн". А машина, пыльная и маленькая, была всё-таки итальянской и тоже вроде бы дорогой.
С Джессом, когда он заходил, они всегда были приветливы, но потом, не предупредив, переходили на французскую политику, струнные квартеты (он поначалу думал, что это какие-то ящики или, скорее, бидоны на одну кварту, сплетённые почему-то из струн), спасение лесных волков, или секвой, или поющих китов, и он боялся даже рот раскрыть — не дай Бог увидят раз и навсегда, какой он дурак.
Приглашать Лесли к себе тоже было неудобно. Джойс Энн станет пялиться на неё, как полная идиотка, засунув палец в рот. Бренда с Элли непременно вставят какую-нибудь гадость насчёт "подружки". Мать будет скованной и смешной, как всегда, когда ей приходится пойти зачем-нибудь в школу. Потом ей не нравится, как Лесли одета — ведь та всегда и всюду носила брюки, даже в школу, и причёска у неё "короче, чем у мальчика", а родители вообще "хиппи какие-то". Мэй Белл то пыталась примазаться к ним с Лесли, то хныкала, что о ней забыли. Отец видел Лесли всего несколько раз и кивал ей, но мать уверяла, что ему неприятно видеть, когда единственный сын играет с одними девчонками, да и оба они беспокоились, что из этого выйдет.
Сам-то Джесс ничуть не беспокоился. Впервые в жизни он вставал каждое утро, уверенный, что его ждёт что-то стоящее. Они не просто дружили с Лесли, она была его лучшей, весёлой стороной — дорогой в Теравифию и дальние края. Теравифия оставалась тайной, и слава Богу, Джесс не смог бы объяснить это постороннему. Один поход на холм, к лесам, и то вызывал в нём какое-то тепло, разливавшееся по всему телу. Чем ближе он подходил к высохшему руслу и канату на старой яблоне, тем сильнее чувствовал, как бьётся у него сердце. Он хватал конец каната, раскачивался и вмиг, объятый дикой радостью, перелетал на другой берег, а там плавно приземлялся на обе ноги, становясь в этой таинственной стране выше, сильнее и мудрее.
Любимым местом Лесли за неприступным замком был сосновый лесок. У этих сосен были такие густые кроны, что солнце там пряталось, как за вуалью. Ни низкий кустарник, ни трава в этом сумраке расти не могли, так что землю покрывал ковёр золотых иголок.
— Я сначала подумал, что это место заколдовано, — признался Джесс в первый же день после того, как, собрав всю свою смелость, повёл туда Лесли.
— Так ведь на самом деле... — начала она. — Только ты не пугайся. Тут нет злых духов.
— Откуда ты знаешь?
— Ты сам можешь почувствовать. Слушай!
Сначала он слышал только тишину и покой. Эта самая тишина раньше его неизменно пугала, но на этот раз она была как то мгновение, когда мисс Эдмундс закончит петь и растают в воздухе аккорды. Да, Лесли права. Они стояли, не двигаясь, чтобы шуршание сухих игл не нарушило волшебства. Далеко-далеко от их бывшего мира слышался крик диких гусей, летящих на юг.
Лесли глубоко вдохнула.
— Это необычное место, — прошептала она. — Даже правители Теравифии приходят сюда только в великом горе или великой радости. Мы будем бороться за то, чтобы оно осталось священным. Нехорошо тревожить Духов.
Он кивнул, и без единого слова они вернулись на берег ручья, где разделили скромную трапезу, состоявшую из крекеров и сушеных фруктов.
Глава пятая
Лесли и Джесс, Гроза великанов
Лесли любила сочинять истории про великанов, которые грозят миру и покою Теравифии, но оба знали, что подлинный злодей в их жизни — Дженис Эйвери. Конечно, издевалась она не только над ними. У неё были две подруги, Вильма Дин и Бобби Сью Хеншоу, такие же туши, и вся тройка врывалась на площадку, мешая прыгать через скакалочку, сшибая битки у игравших в классики и хохоча над испуганным визгом. Они каждое утро стояли у женского туалета, отбирая у малышек деньги на завтраки как плату за вход.
Мэй Белл, к сожалению, училась туго. Отец привёз ей коробку конфет, и она ею так гордилась, что, как только влезла в автобус, забыла всё, что знала, и крикнула другой первоклашке:
— Отгадай, какой у меня сегодня завтрак, Билли Джин!
— А что?
— Кон-фе-ты! — завопила она так громко, что её услышал бы на заднем сиденье даже глухой на оба уха. Уголком глаза Джесс вроде бы заметил, как оживилась Дженис Эйвери.
Когда все уселись, Мэй Белл ещё хвасталась своими сокровищами, перекрикивая рёв мотора:
— Папа из Вашингтона привёз!
Джесс снова оглянулся и тихо сказал ей:
— Да заткнись ты!
— А тебе завидно, тебе папуля ничего не привёз!
— Ладно, — он пожал плечами, глядя поверх её головы на Лесли ("Видишь, я её предупредил?"), и та кивнула в ответ.
Поэтому оба они не удивились, когда Мэй Белл, громко ревя, кинулась к ним на перемене.
— Она конфеты упёрла!
Джесс вздохнул.
— Мэй Белл, говорил я тебе, а?
— Ты лучше её убей! Убей, убей, убе-е-ей!..
— Тиш-ш... — сказала Лесли, гладя Мэй Белл по голове, но та хотела не утешения, а мести.
— Р-р-разорви на кусочки-и-и!..
Легче уж сразиться с госпожой Годзиллой.
— Этим делу не поможешь. Твои конфеты у неё в брюхе.
Лесли засмеялась, но Мэй Белл не сдалась.
— Ты только орать умеешь! У сестрички конфеты спе-ё-рли, а он...
И она взревела по второму разу. Джесс окаменел. На Лесли он взглянуть не решался. Да, выхода нет. Надо драться с этой гориллой.
— Послушай, Мэй Белл, — сказала Лесли. — Если они подерутся, ты же знаешь, что будет.
Мэй Белл утёрла нос тыльной стороной руки.
— Она его одолеет.
— О, нет! Его выгонят из школы. Девочек бить нельзя. Ты знаешь, как директор к этому относится.
— Она конфеты спёрла!
— Да, да. И ей это даром не пройдёт. Правда, Джесс?
Он кивнул как можно уверенней. Всё лучше, чем обещать драку с Дженис.
— А чего вы сделаете?
— Я ещё не знаю. Подумаем, решим. Я тебе обещаю, она за это заплатит.
— Скажи: "Вот тебе крест!"
Лесли серьёзно перекрестилась. Мэй Белл повернулась к Джессу, он тоже перекрестился, стараясь не выглядеть полным дураком — ну что это, клянётся малявке посреди двора!
Мэй Белл громко засопела.
— А лучше бы разорвал на тысячу ку...
— Нет, — сказала Лесли. — Может, и лучше, но школой заведует мистер Тёрнер. Правильно, Джесс?
— Да.
После уроков, в замке, они держали военный совет, думая и гадая, как же проучить Дженис Эйвери и не вылететь из школы.
— Поймать бы её на чём-нибудь... — сказала Лесли после того, как они отвергли идею налить мёду на её сиденье в автобусе и клею в её лосьон для рук. — Она курит в уборной. Если бы подманить туда директора, когда дым идёт из-под двери...
Джесс безнадёжно покачал головой.
— Она сразу поймёт, кто настучал.
Они помолчали, представляя, что она тогда сделает.
— Да, — согласилась Лесли. — Знаешь, чего такие девицы больше всего боятся?
— Чего?
— Оказаться в глупом виде.
Джесс вспомнил, как глядела Дженис, когда с его подачи над ней смеялся весь автобус. Лесли права. Есть у этой туши слабое место. Он кивнул и улыбнулся ей.
— Верно. Опять насчёт жира?
— Да нет, — медленно ответила Лесли, — лучше насчёт мальчиков. Она в кого влюблена?
— Вроде бы в Уилларда Хьюза. В седьмом классе все от него мрут.
— Та-ак... — глаза у Лесли сияли, план был готов. — Пишем ей записку как бы от Уилларда...
Джесс быстро взял карандаш из банки, бумагу из-под камня и дал их Лесли.
— Нет, пиши ты. У меня слишком правильный почерк.
Он приготовился.
— Так, — повторила она. — Вот: "Дорогая Дженис". Нет, "Золотая моя Дженис..." Джесс заколебался.
— Поверь, Джесс, съест как миленькая. Итак, "Золотая моя Дженис!" Насчёт знаков или там ошибок не волнуйся, будет похоже на него. Да. "Может быть, ты не поверишь, но я тебя люблю".
— Думаешь, она... — спросил он, записывая это.
— Сказано, съест как миленькая. Такие, как она, чему угодно поверят. Теперь так: "Если ты меня не любишь, ты разобьёшь моё сердце. Если любишь, как я тебя люблю..."
— Я за тобой не успеваю.
Лесли подождала, а когда он поднял взгляд, снова стала диктовать:
— "Встретимся сегодня за школой после уроков. Насчёт автобуса не бойся. Я хочу пойти домой пешком и говорить о Нас" — "нас" с большой буквы! "Целую тебя, моя любовь. Уиллард Хьюз".
— Целую?
— Да. А после "любовь" поставь точечки. — Она посмотрела через его плечо. — Очень хорошо. Теперь — постскриптум.
Он написал "P.S.".
— Та-ак... "Не говори никому. Это наша тайна".
— А это зачем?
— Какой ты глупый! Чтобы она всем рассказала, — Лесли перечитала записку и осталась довольна. — Прекрасно. Ты написал "нащёт" и "никаму", — она перечитала снова. — Здорово получилось!
— Да уж. Наверное, там, у вас, у тебя была любовь.
— Джесс Эронс! Сейчас ка-ак тресну!
— Короля Теравифии? А не опасно ли?
— Да, это цареубийство.
— Как-как?
— Ца-ре-у-бий-ство. Я тебе рассказывала про Гамлета?
Он лёг на спину и радостно ответил:
— Нет ещё.
Господи, как он любил её рассказы! Когда-нибудь попросит их записать, а сам нарисует картинки.
— Так вот, — начала она, — жил в Дании принц Гамлет...
Он набросал в уме тенистый замок и несчастного принца, который гуляет по стенам. А как нарисовать призрака в тумане? Карандаш не годится, а вот краски можно наложить тонким слоем одну на другую, и кто-то бледный, расплывчатый выйдет из глубин листа. Его зазнобило. Он знал, что сумеет это сделать, если она одолжит ему краски.