А затем он увидел то, что мог бы заметить и раньше, если бы не следил так внимательно за Сирис. На склоне был еще один всадник, чуть поодаль, он неподвижно сидел в седле и тоже смотрел на дорогу. На коне сидел даже не один, а два человека. Один из них был одет в белую свободную робу, но его локоны были длинные и светлые.
Сам Ребекка. Харли почувствовал, как воздух со свистом ворвался в его легкие, и тут же осознал, что констебль рядом с ним поднимает ружье к плечу и прицеливается. Но второй всадник, с Сирис, уже почти достиг вершины и закрыл собой цель.
— Нет! — снова приказал Харли.
Он мог бы стать героем несколько секунд спустя, когда оба всадника промчались мимо него, прежде чем свернуть в сторону другого холма. Но снова всадник в темном балахоне оказался между Ребеккой и пулей, которую констебль мог бы всадить в нее… в него. А Сирис так крепко прижималась к груди так называемой дочери, что нечего было и думать стрелять в него. А если бы они вышли из укрытия и потребовали у всадников остановиться и сдаться, то те наверняка затоптали бы их.
Поэтому минута, когда он мог бы стать героем, прошла, и он познал горечь поражения.
Ему стало еще тяжелее, когда темный всадник поехал вверх по холму и Харли увидел, что голова Сирис повернута набок, а глаза широко открыты. Какую-то долю секунды, растянувшуюся в вечность, они смотрели друг другу в глаза.
Он предал, и его предали. Хотя, как оно было на самом деле, он и сам точно не знал.
Марджед молча прижалась к Ребекке. До сих пор ей не приходилось скакать во весь опор, сидя боком, без седла, на коне, который мчался по неровной бугристой местности. Ей оставалось только полностью довериться мастерству человека, к которому она прижалась.
Неужели их преследуют? А вдруг они едут прямо в ловушку? И как Сирис оказалась на дороге? Что, если бы их с Аледом задела единственная выпущенная пуля? А если бы поймали Ребекку? Может, еще поймают? Она невольно крепче сжала объятия.
— Это был Идрис Парри? — спросила она, заговорив впервые после того, как Алед спас Сирис. — Что он сказал?
— Значит, так зовут этого мальчика? — спросил Ребекка. — Он предупредил нас, что идут какие-то люди — вероятнее всего, констебли. При этом он указывал в сторону Тегфана. Женщина, наверное, пришла сообщить то же самое. Она знакомая Аледа Рослина?
— Это Сирис Вильямс, — сказала Марджед. — Они должны были пожениться, но Сирис противница насилия и разрушения. Она расторгла помолвку.
— Но сегодня она пришла, чтобы предупредить его, — сказал Ребекка. — По-моему, мы уже в безопасности, Марджед. Преследователи оказались далеко позади, к тому же я поехал окольным путем.
Она впервые за время поездки посмотрела по сторонам и поняла, что он не направился сразу домой.
— Ты видишь, как все это опасно, Марджед? — спросил Ребекка. — Некоторых из нас сегодня могли поймать или даже убить. Алед и его женщина были очень близки к этому. И дальше легче не будет. Это только начало.
Она вновь уткнулась лицом ему в плечо.
— Я знаю, — взволнованно произнесла она. — Я знаю. И можешь не продолжать, я знаю все, что ты собираешься сказать. Не надо. И прошу тебя, остановись и сними эту маскировку. В таком виде ты гораздо больше рискуешь быть пойманным.
Она понемногу приходила в себя от пережитого волнения и начала понимать, что могло случиться и что еще может случиться в эту ночь. Закрыв глаза, она вспоминала, как Ребекка выехал на вершину холма, где был хорошо виден, и оттуда обращался к людям в сторожке — людям с оружием. И вновь ощутила панику, которая чуть было не началась на дороге, когда Ребекка быстро и решительно — и довольно спокойно — велел им расходиться. Сам он не побежал. Как всегда, он уходил последним, принимая весь риск на себя, чтобы остальные могли благополучно скрыться. А ведь его очень легко могли бы поймать или подстрелить. Как стреляли в Аледа. Вспомнив, как прогремел выстрел, она почувствовала головокружение.
Всадник перевел коня на медленный шаг. Марджед ощутила возле уха теплое дыхание Ребекки.
— Ты дрожишь, — сказал он. — Наверное, начала осознавать случившееся?
Когда она попыталась ответить, зубы у нее стучали.
— Д-да, — наконец удалось выговорить ей. — Я начинаю п-понимать, что, должно быть, чувствовал мой муж в т-ту ночь в Тегфане, и вспоминаю, что я тогда чувствовала. Я начинаю понимать, что сегодня могло случиться с тобой и со всеми остальными. Но мой страх вовсе не признак трусости и вовсе не означает, что теперь я как пай-девочка отправлюсь домой и больше не выйду на порог.
Он хмыкнул.
— Не надо, Марджед, — сказал он. — Не стоит так обрушиваться на меня. Уж в трусости я никак не могу обвинить тебя. И в женской слабости тоже. Меня самого трясет. Это естественная человеческая реакция на опасность, которая позади.
— А может, еще рано успокаиваться, — сказала она. — Мы пока не дома. Я только сейчас поняла, где мы находимся. Мы на вересковой пустоши, что недалеко от Тегфана. Мой дом совсем близко. Спусти меня на землю и поезжай во весь опор. Возможно, когда я уйду, ты снимешь свой костюм и будешь в большей безопасности. Ведь это из-за меня ты не хочешь расстаться с ним, не так ли? Ты все еще мне не доверяешь. Но я тебя не виню. Отпусти меня.
Говоря это, она продолжала крепко держаться за него и вдыхать его запах. Ей не хотелось, чтобы все кончилось так быстро. Она только сейчас поняла, что он забрал ее с собой, что она близка к нему так, как, возможно, уже никогда не будет. Но ему нужно ехать. Он должен благополучно добраться до своего дома.
— Погоди немного, — сказал он. — Здесь где-то поблизости можно найти укрытие. Старый домик. Совсем рядом… я видел его. Пойдем туда со мной. Нам обоим нужно время, чтобы успокоиться.
Старая лачуга Герейнта. Должно быть, он говорит о ней. Сердце у нее замерло, когда она вспомнила, что случилось там всего день назад. Тогда она испытала странную, невольную нежность… Но нет, она не будет сейчас об этом думать. Она с Ребеккой, мужчиной, которого страстно любит.
— Кроме того, — сказал он ей на ухо, — я пока не хочу прощаться с тобой, Марджед. Я хочу заняться с тобой любовью.
Сердце ее снова замерло.
— Что ты скажешь на это? — прошептал он.
— Да.
Не важно, что это случится в старом доме Герейнта. Возможно, то, что она окажется там с Ребеккой, освободит ее воспоминания и чувства от ненужной привязанности — хотя, конечно, никакая это не привязанность.
Он быстро коснулся губами ее рта и проехал немного вперед. Дом оказался еще ближе, чем она предполагала. Он спешился, помог спуститься ей на землю, затем привязал лошадь за домом и, сняв скатку, привязанную к седлу, взял Марджед за руку и повел в темный проем старого дома.
Он не специально поднялся на пустошь. Не специально правил к старой лачуге. Но как только оказался здесь, сразу понял, что его толкнуло приехать сюда. Он должен был вернуться. Вместе с Марджед. Ему нужно было зайти в хижину, что он никак не мог заставить себя сделать вчера. Вместе с ней. Внутри будет кромешная тьма. Он ничего не увидит. Но все равно он должен зайти, чтобы предстать перед духами, которые навсегда поселились там.
И он хотел, чтобы Марджед была рядом. Он нуждался в ней сейчас, как и вчера. Она всегда проявляла сочувствие к Герейнту Пендерину, а вчера это было даже нечто большее, чем сочувствие. Сегодня же он надеялся найти в ней отклик как Ребекка. Он больше не обманывал себя. Он нуждался в ее тепле. Он нуждался в ее любви.
Он остановился в дверях и заглянул внутрь, сердце его громко стучало. Сколько раз беспечным мальчишкой он проскальзывал в эти двери. С порога он разглядел только небольшую полоску грязного пола, усыпанного старыми листьями. Дальше ничего не было видно, но темнота оказалась ему на руку. Он осторожно завел Марджед в хижину, прямо к дальней стене, снаружи которой он стоял накануне. Расстелил одеяло.
— Ложись, — сказал он ей. — Ты не боишься?
— Нет, — ответила она, — с тобой мне не страшно.
Он стянул парик и маску, с удовольствием ощутив на лице ночную прохладу. Он знал, что, даже если небо очистится и выглянет луна, ее свет не проникнет в этот уголок. После минутного раздумья он снял платье Ребекки и то, что было под ним, кроме брюк. Если кто-нибудь войдет, то увидит графа Уиверна во время романтического свидания с фермершей.
Хотя, конечно, такая ситуация очень осложнила бы его отношения с Марджед.
Когда он опустился рядом с ней на одеяло, ее руки легли ему на грудь, а затем пальцы скользнули вверх, к его лицу и волосам.
— Ты красивый, — выдохнула она. — Мне кажется, ты должен быть красивым.
Он прижал ее руку к своей щеке, потом повернул голову и поцеловал в ладонь.
— Странно, — тихо произнесла она.
— Что странно?
— У тебя так бывает — промелькнет в голове какое-то воспоминание, но так быстро, что ты даже не успеваешь понять, что это было? — спросила она. — Сейчас как раз такое и случилось. Я когда-нибудь раньше тебя видела?
— В ночь со среды на четверг, — ответил он, стараясь, чтобы голос не прозвучал натянуто. — Мы занимались любовью. Вспомнила? — Не следовало целовать ей руку.
— Да, — тихо рассмеялась она. — Я помню. Мне показалось, ты потом сказал, что это больше не повторится. Ты говорил, так будет лучше. Мне показалось, что я тебе безразлична.
— Марджед, — прошептал он возле ее губ.
— А потом ты прислал Аледа с деньгами, чтобы я смогла нанять Уолдо Парри для работы на ферме, — сказала она и поперхнулась, готовая расплакаться. — И тогда я поняла, что все-таки ты думаешь обо мне.
— Марджед! — Он обнял ее и прижал к себе. — Как ты могла в этом сомневаться?
— Я добровольно пошла на это, — сказала она. — Ты вовсе не обязан был испытывать ко мне какие-то чувства. И сейчас не обязан.
— Но ты мне не безразлична. — Он коснулся ее губ. — Далеко не безразлична.
Она задохнулась.
— Кажется, я говорил, что это для тебя была бы катастрофа, — сказал он. — Я говорил, что ты была бы несчастлива. Ты знаешь меня только как Ребекку, Марджед. Возможно, мужчина под этой маской тебе вовсе не понравился бы.
— Я люблю тебя, — прошептала она. Честная, отчаянная Марджед.
Она любила Ребекку. Как ни странно, мужчина под маской почувствовал себя обделенным. Только вчера она утешала Герейнта Пендерина, держала его за руку, слушала его и казалась почти нежной в своем сочувствии, правда, недолго. Но любила она Ребекку — легендарного народного героя. Мужчину, который даже не существовал.
— Я тоже люблю тебя, — сказал он, припадая к ее губам и не решаясь открыть правду, которая наверняка ужаснула бы ее.
У нее вырвался радостный возглас, похожий на стон.
— Займемся любовью. Прямо сейчас.
Ночь была теплая. Огонь страсти тоже согревал. Марджед с помощью возлюбленного освободилась от сюртука, рубашки, бриджей и белья. И помогла ему расстегнуть все его пуговицы и стянуть одежду.
Эта красавица — Марджед, сказал он себе, с трудом веря в это. У нее было восхитительное тело — теплое, мягкое и в то же время сильное. Мозолистые ладони, гладившие его грудь, спину, ягодицы, действовали удивительно возбуждающе. Впрочем, он не нуждался в каких-то особых приемах. Он уже и так пылал к ней страстью.
— Ты красив, — произнесла она прежде, чем он успел обратиться к ней с этими же словами. Он даже затаил дыхание от ее горячих прикосновений. — Почему я так смела с тобой? Прежде я никогда не была такой смелой.