— Если бы я не умел за милю чуять засады, я бы давно был мертв, сэр, — презрительно ответил Идрис, — или плыл бы на одном из больших кораблей на другой конец света.
— Да, это так, — вынужден был признать граф. — Ты знаешь старую развалившуюся лачугу примерно в миле от твоего дома, Идрис? Ту, что пристроена к скале?
— Вы в ней когда-то жили? — спросил Идрис.
Граф улыбнулся ему, и в уголках его глаз появились морщинки. Идрис решил, что обязательно попробует повторить И это выражение.
— Да, она самая, — ответил граф. — Ты отнесешь узел туда, Идрис? И оставишь его там, и близко не подойдешь ни сегодня, ни завтра? Нет, я все-таки еще пожалею о том, что делаю. Зачем я втягиваю мальчика в такое опасное дело?
Но Идрис не собирался упускать редкую возможность.
— Вспомните, когда вы были мальчиком, сэр, вам, наверное, очень хотелось совершить что-то полезное. По-настоящему важное.
— Бог свидетель, ты прав, — ответил граф. — В те дни я готов был отдать правую руку, чтобы поучаствовать в таком приключении.
— Я пойду, сэр, — сказал Идрис, направившись обратно к окну. — Я не подведу вас. Если я могу сделать что-нибудь еще…
И тут граф наклонился и подхватил его на руки, как когда-то на дороге, ведущей в Тайгуин. Он так крепко прижат к себе мальчика, что тот чуть не задохнулся.
— Будь осторожен, — сказал он. — Я, должно быть, сошел с ума, что позволяю тебе это. Если вдруг тебя схватят, Идрис, ты должен сказать, что случайно нашел этот узел и решил, что он пригодится твоей матери. Если это объяснение не сработает, тебя приведут сюда ко мне, и тогда я вступлюсь за тебя. Ступай теперь.
Идрис ушел. В одном он никогда не будет подражать графу. Он ни за что не станет обнимать детей, словно те беспомощные младенцы. Когда он вырастет, то будет обращаться с детьми как со взрослыми. Но это был единственный недостаток, который он углядел в своем герое. Наверное, даже герои в реальной жизни не бывают идеальными, решил он.
Алед работал в кузнице один, его ученик уже ушел домой обедать.
— Добрый день, милорд, — поздоровался он легким кивком, когда появился Герейнт. — Чем могу служить?
— Мы не одни? — спросил Герейнт, приподняв брови.
— Нет, одни, насколько я знаю, — ответил Алед.
— Но возможно, кому-то поручили присматривать за мной и за всеми, с кем я общаюсь, — сказал Герейнт. — Я скажу пару слов, Алед, и сразу уйду.
— Неприятности? — нахмурился Алед.
— Можно и так сказал. — Герейнт кратко пересказал то, что ему сообщил Идрис час назад. — Ребекка, Шарлотта и, наверное, еще несколько человек, живущих поблизости, должны пораньше отправиться на ближайшую заставу, Алед, разрушить ее и спасти миссис Филлипс. Гектор наверняка лопнет от злости, когда приедет и увидит, что опоздал.
— Это опасно, Гер, — сказал Алед.
— А когда эта игра не была опасной? — усмехнулся Герейнт.
— Тебе это как раз и нравится. — Алед нахмурился еще больше.
— К сожалению, это будет наша лебединая песня, Алед, — сказал Герейнт. — Послезавтра Ребекке и Шарлотте придется исчезнуть без следа. Нам останется надеяться, что мы добились того, чего хотели, — привлекли внимание общественности, которая изменит существующую систему и сделает ее более справедливой для обычных мужчин и женщин… и детей.
— Наша лебединая песня, — повторил Алед, качая головой, — а потом лебедь умирает. Но ты прав, план завтрашней вылазки нужно изменить. Значит, ты хочешь, чтобы Фостер присутствовал и увидел, как огорчится вторая Ребекка?
— Я подумал, что ему понравится наблюдать за обоими, — сказал Герейнт. — Ребекка пошлет ему весточку и пригласит прийти пораньше на несколько часов. Послезавтра все кончится, Алед. Не могу сказать, что мне жаль. Ты передашь по эстафете, как обычно? Впрочем, нет, сделай одно исключение. Для женщины это будет слишком опасно. Ничего не сообщай Марджед, ладно?
Алед кивнул, и Герейнт тут же ушел, не желая задерживаться слишком долго и тем самым вызвать подозрение любого, кому поручили приглядывать за деревней. Впрочем, в эту минуту он полагал, что поблизости никаких шпионов нет. Он бы почувствовал их присутствие.
На улице, однако, все-таки был один человек. Из лавки мисс Дженкинс только что вышла Марджед и столкнулась с ним возле часовни. Судьба распорядилась так, что именно в эту секунду начался дождь. У Герейнта был зонт — большой и черный, — а у нее не было.
— Марджед. — Он поздоровался с ней кивком, раскрывая зонт над головой. — Ты идешь домой?
— Да, — ответила она, надевая, маску напряженного раздражения, которую приберегала исключительно для него. — И пойду одна, благодарю.
Не обращая внимания на ее слова, он предложил ей руку и поднял зонт над ее головой.
— Я не могу этого позволить, — сказал он. — Бери меня под руку, я провожу тебя.
Но он знал, что сейчас не время открывать ей правду. Нужно подождать еще два дня.
Глава 27
Марджед стиснула зубы. Ей никак не удавалось заставить этого человека принять неизбежное, когда она говорила ему «нет». Она всегда ощущала беспомощность, сталкиваясь с его силой воли, и ей это очень не нравилось.
Ничего не было страшного в том, чтобы пройтись две мили до дома, Пусть даже весь путь лежал в гору. И не так уж неприятно было идти под дождем. Для Уэльса дождливая погода обычное дело. Это только в нынешнем году выдалась на редкость сухая весна. К тому же не было никакого ливня, просто ровный, моросящий дождик.
И тем не менее ее провожали сейчас домой под большим, черным зонтом. Ее рука лежала на локте Герейнта, поэтому приходилось вышагивать совсем рядом с ним. Зонт был огромный, словно купол, и как бы отгораживал их от всего мира. До Марджед доносился запах одеколона. Как обычно, она каждой клеткой ощущала его присутствие и, как обычно, негодовала на себя.
Этим утром, прежде чем отправиться в деревню, она наконец была вынуждена признать, что скорее всего беременна. В это трудно было поверить после пятилетнего бесплодного брака, но, должно быть, все-таки она не ошиблась. Поэтому Марджед приняла решение: если в ближайшую неделю ничто не изменится, она расскажет обо всем Ребекке. Конечно, у нее и в мыслях не было заставлять его жениться… хотя что с ней будет, если этого не произойдет, она боялась даже подумать. В конце концов, он имел право знать и заботиться о будущем ребенке вместе с ней, если пожелает.
Она отправилась в деревню, придумав какой-то пустяковый предлог, хотя свекровь предупредила ее, что будет дождь. Ей нужно было побыть одной, привыкнуть к мысли о неизбежном. Она даже не зашла к отцу, несмотря на угрызения совести.
А теперь это. Ей придется проделать весь путь домой рядом с Герейнтом — буквально бок о бок — под его зонтом. И ее обязательно будет невольно тянуть к нему, хотя весьма вероятно, что она носит ребенка от другого мужчины — мужчины, которого любит.
— Совсем не обязательно идти со мной до самого дома, — с надеждой произнесла она, когда они достигли края деревни. — Ты промокнешь.
— Марджед, — сказал он, — вскоре нам предстоит серьезный разговор.
Значит, он ничего не забыл, о чем она говорила в то утро, когда арестовали Сирис, и собирался уточнить цену.
— О чем же? — спросила она. — Нам нечего сказать друг другу.
— А мне кажется, все-таки есть, — возразил он. — Детьми мы славно ладили, Марджед. Очень славно. И полюбили друг друга, когда стали старше. Думаю, именно это с нами случилось. Возможно, наше чувство окрепло бы, если бы ты не была такой наивной, а я не был бы неуклюжим юнцом. А что теперь? Нас все еще что-то связывает. Я знаю, что не один чувствую это. Такое ощущение обычно обоюдно.
Она на секунду крепко зажмурилась, как бы желая укрыться от этой невозможной, невероятной ситуации. Да как он смел! «Но он прав», — невольно пронеслось у нес в голове. Жаль, что он почти такого же роста и сложения, как и Ребекка. Наверное, именно это сходство смущало ее. Закрыв глаза, она могла представить…
Марджед решительно открыла глаза. Они дошли до поворота, где тропа вдоль реки начинала подъем в гору.
— Выслушайте меня внимательно, милорд, — сказала она. — Между нами ничего нет. Наверное, ты решил, будто имеешь какую-то власть надо мной из-за того, что я сказала тебе в Тегеране несколько дней назад. Но я не позволю тебе воспользоваться этой властью. Если ты попытаешься шантажировать меня, я пойду к сэру Гектору Уэббу и во всем признаюсь. И если ты думаешь, что я блефую, можешь испытать меня. Я не буду твоей любовницей. Полагаю, ты к этому ведешь?
— Ты сама это сказала, — произнес он. — Я ничего подобного не говорил, Марджед.
Она чуть поскользнулась на сырой траве, и он крепче прижат ее руку к себе.
— Позволь мне повторить то, что я уже говорила в тот раз, — сказала она. — У меня есть любовник. Я люблю его. Вероятно, мы поженимся.
Иногда она жалела, что язык подводит ее, но сейчас обрадовалась, что сказала это. Пусть знает правду. Пусть знает, что бесполезно продолжать осаду.
— Вот как? — тихо произнес он. — Значит, он уже сделал тебе предложение, Марджед?
— Нет, — призналась она, хотя какую-то секунду ей очень хотелось солгать. — Но сделает. Он любит меня, и он порядочный человек.
— И ты согласишься? — спросил Герейнт.
— Это касается только его и меня, — последовал ответ. Герейнт остановился, повернул ее к себе, обняв за талию.
Зонт над ними обоими был слегка наклонен в ее сторону. Было слышно, как дождь барабанит по натянутой ткани. Ей некуда было девать руки, кроме как положить ему на грудь. От пугающего сходства между Герейнтом и Ребеккой было трудно дышать.
— Марджед, — произнес он тихо, — задача Ребекки почти выполнена. Похоже, он добился своей цели, и теперь ход за правительством. Ты уверена, что он не покинет тебя, когда все завершится?
Да как он смел! Что ему известно о Ребекке и о той любви, что возникла между ними?
— Он не оставит меня, — сказала Марджед. — Он пообещал.
Если окажется, что она ждет ребенка. Он пообещал, что останется с ней, если это произойдет. Он сказал, что она всегда сможет передать ему весточку через Аледа. Но даже если бы он этого не говорил, она знала, что он не покинет ее. Свое обещание он дал после первой ночи. С тех пор их любовь окрепла. Он признался, что любит ее.
Видимо, ее слова озадачили Герейнта. Он помолчал какое-то время, стараясь поймать ее взгляд. Ей было трудно смотреть ему в глаза. Ей было трудно подавить в себе желание придвинуться к нему еще ближе.
— Жаль, что мы не оказались чуточку умнее, когда мне было восемнадцать, а тебе шестнадцать, — сказал он. — В этом была наша беда, Марджед. Будь я немного мудрее, я бы неторопливо ухаживал за тобой, не допускал никаких вольностей. Подождал бы два или три года. Сейчас мы уже были бы женаты несколько лет. Воспитывали бы малышей.
В первую секунду она не поняла, почему видит его как в тумане и почему у нее перехватило в горле или почему пришлось больно прикусить нижнюю губу. Она не поняла, что на нее нахлынуло глубокое горе.
— Не плачь, — прошептав он. — Еще не поздно, любимая.
— Нет, поздно, — всхлипнула она. — Слишком поздно. — Только потом она поняла, что произнесла и каким тоном. Словно сожалела, что слишком поздно.
— Нам еще не поздно пожениться, — сказал он. — И завести детей. И любить. Выходи за меня, Марджед, прошу тебя.
Она возненавидела себя. Возненавидела. Потому что ей отчаянно хотелось сказать «да». Она убедилась, что любит его и хочет того же, что и он, — стать его женой, родить от него детей.