Наступило неловкое молчание, и вдовствующая графиня поспешно сказала:
– Вы уже завтракали? Я отвела вам с Катрин покои лорда, Маркус, а сама переехала в Голубую комнату. Как вы добрались?
Катрин почувствовала, что в этой семье, кажущейся такой мирной, кипят свои страсти.
Вдова повела их в Большой зал. Это была огромная сумрачная комната, продолговатая, высотой в два этажа, с гобеленами и оленьими головами на каменных стенах. Во множестве ниш по стенам стояли, будто живые воины на страже, рыцарские доспехи.
– У отца, – сказал Маркус, – было два увлечения: охота и коллекционирование доспехов.
Катрин услышала, как Пенн пробормотал:
– У него было и другое увлечение, но мы не упоминаем об этом в приличном обществе.
– Ты это о чем? – спросил Маркус внешне спокойно, но Катрин почувствовала, как все при этом напряглись.
– Я имел в виду портрет отца. – Сверкнув улыбкой, Пенн кивнул на портрет, который висел над камином и бросался в глаза каждому, кто входил в зал.
Пятый граф Ротем стоял в полном охотничьем облачении, поставив ногу на шею убитого оленя, которого загнали его собаки. Меч его был обагрен кровью.
– Говорят, – продолжал Пенн, – что мы, его сыновья, точное его подобие.
Катрин вздрогнула.
– Надеюсь, это не так, – невольно вырвалось у нее.
Все оглянулись на нее. Снова наступила напряженная пауза, и Маркус поспешил смягчить неловкость:
– Пойдем, Кэт. Чем скорей мы устроимся, тем раньше я покажу тебе замок.
У лестницы на второй этаж они расстались с родственниками Маркуса. Катрин поднималась наверх не оглядываясь, ощущая, как три пары глаз смотрят ей вслед.
Войдя в отведенную им спальню, она почувствовала облегчение. Только теперь она поняла, как боялась встречи с родственниками Маркуса.
Маркус подождал, пока лакеи принесли их вещи, отпустил их и только тогда сбросил плащ и вольготно расположился в огромном старинном кресле у камина. Катрин сняла шляпку, но осталась в длинной мантилье. Комната была необъятных размеров, и огонь, пылавший в камине, не в состоянии был разогнать холод.
Она подошла к окну и посмотрела на открывающийся вид. Вдали обширные луга переходили в густые заросли ив по берегам Эйвона. Ближе раскинулся городок Ротем, над которым висело грязновато-белое облако дыма из множества труб.
– Скажи, почему у вас в семье натянутые отношения? – повернувшись к нему, спросила она. – Что тому причиной?
– Дело не в Элен, – ответил Маркус. – Ее не назовешь злой мачехой.
– Я это вижу. Но остальные не слишком любят друг друга, исключая, пожалуй, Тристама. А Дэ вид? Будь у меня кузен, который жил бы в Ирландии, я не ждала бы пятнадцать лет, чтобы увидеться с ним.
– Думаю, мы не лучше и не хуже любой другой аристократической семьи, – пожал плечами Мар кус. – Мальчишками нас отдают в закрытые школы, и дома мы бываем только во время каникул. Я к тому же шесть лет провел на войне. Так что о родственной привязанности говорить не приходится.
– Ну а когда вы были совсем маленькими?..
– В детстве я жил не здесь. Когда умерла мать, меня отвезли к тетке. Отец никогда не навещал меня. А Элен и ее детей я увидел только на похоронах отца.
– Но это… печально.
Он со странным выражением взглянул на нее.
– Тебе нет надобности жалеть меня. Тетка была мне как мать. Тебя ведь тоже воспитала тетя?
– Тетя Беа, – произнесла она с такой миной, что Маркус засмеялся, и она вместе с ним.
Он как бы невзначай заметил:
– Твоя подруга Эмили говорила мне, что тетушка у тебя была строгих правил, пуританка.
Катрин метнула на него раздраженный взгляд.
– Ты ошибаешься в своих предположениях. Я со всем не похожа на тетю.
– Кого ты пытаешься убедить, меня или себя?
Она вздохнула, сдерживаясь, чтобы не вспылить.
– Тетя тут ни при чем. Я. отвергла твое оскорбительное предложение потому, что ты женат, но, даже будь ты свободен, я все равно не стала бы твоей любовницей.
– У меня и в мыслях этого не было, – покривил душой Маркус.
– Что же тогда ты имел в виду?
– То, что когда я гляжу на тебя, то вижу разных женщин. Ты многое норовишь скрыть от меня.
Катрин постаралась не показать удивления.
– Не совсем тебя понимаю.
– То ты неистовая, пылкая… то вдруг становишься холодна, как лед.
– Ну да, ведь мне приходится играть роль другой женщины.
– Но какая ты настоящая: пылкая или холодная?
Разговор становился опасным. Пора было сменить тему. Взгляд ее упал на сундуки и коробки, сваленные посреди комнаты.
– Где твоя комната, Маркус?
Он уселся поглубже в кресле и усмехнулся.
– Ах да. Моя комната. Что ты скажешь, если я открою тебе тайну: по традиции лорд и леди Ротем живут в общих покоях?
– Я скажу, что мне плевать на традиции Ротемов, – резко сказала Катрин.
– Я знал, что ты так ответишь.
Он встал и направился к двери.
– Маркус?
– Что?
– Я хочу спросить… что ты собираешься сказать им?
– Если меня спросят, я объясню, что моя жена воспитывалась в монастыре и ее скромность не по зволяет ей делить комнату с мужчиной, даже если это ее муж. Что недалеко от истины, верно?
Не дожидаясь ответа, Маркус вышел.
15
О тот вечер Пени явился в столовую последним. Увидев, что Маркус занял место во главе стола, где обычно сидел он, Пенн что-то пробормотал и направился к свободному креслу рядом с матерью.
Одного взгляда на Пенна было достаточно, чтобы Катрин поняла, что он опять пьян. Он был в той стадии опьянения, когда агрессивность сменяется молчаливостью. Ее отец, будучи в таком состоянии, обычно принимался плакать или винить близких во всех своих бедах. Пенн подозвал лакея и, когда тот наполнил его бокал, тут же залпом выпил его. У Катрин екнуло сердце.
– Tus ojos son azules, – сказал он.
Катрин испуганно вздрогнула:
– Что?
Дэвид Литтон, сидевший по правую руку от нее, улыбнулся и повторил на безупречном испанском:
– У вас голубые глаза.
Она метнула взгляд на Маркуса. Этого она боялась больше всего – оказаться с глазу на глаз с человеком, бегло говорящим по-испански. Маркус, казалось, не слышал кузена.
– Si, – тихо ответила она.
– Откуда у испанки эти голубые глаза и белая кожа? – спросил Дэвид по-испански.
Она ответила с испанским акцентом, которому научилась с тех пор, как начала играть роль Каталины:
– От английских предков. Говорите по-английски, сеньор. Я хочу попрактиковаться в вашем языке.
– Где ты научился испанскому, Дэвид? – вмешался в разговор Маркус.
Последовало молчание. Дэвид уткнул глаза в тарелку, потом поднял их и увидел, что все смотрят на него.
– Один из моих друзей женат на испанке, – ответил он с запинкой.
– Ну да, – фыркнул Пенн. – Один из твоих друзей! Маркус, как ты можешь быть таким бестактным? Как ты сам научился испанскому? Полагаю, не с помощью учителя.
– Пенн, – обратилась к сыну вдовствующая графиня, переводя разговор в более безопасное русло, – почему ты не расскажешь Катрин о лошади, которую приготовил для нее?
На лице Элен было написано беспокойство, и сердце Катрин исполнилось благодарности к ней. Она прекрасно помнила, как сама пыталась успокоить отца в подобных ситуациях, и свое чувство бессилия.
– Пусть об этом рассказывает Маркус, – угрюмо отозвался Пенн. – Это его лошади. Мое мнение никого в этом доме не интересует.
Маркус, никак не отреагировав на его слова, подозвал лакея и что-то шепнул ему на ухо.
Мачеха Маркуса с мольбой посмотрела на Пенна, и он в конце концов сказал:
– Это горячая кобыла из ваших мест. Ее кличка – Мэг.
– Андалузская лошадь? – с притворным восторгом воскликнула Катрин. Она ожидала, что ей предложат эту лошадь, и они с Маркусом уже придумали, как отказаться от предложения.
– Это дамская лошадка, – сказал Тристам. – Держу пари, что Катрин привыкла к лучшему. Я был бы счастлив одолжить вам Харона, он тоже андалузец, но не такой спокойный и ручной, как Мэг. По правде говоря, Харон – лучшее, что может предложить Ротем.
– О, я не могу принять такой жертвы, – сказала Катрин. – Вам самому захочется ездить на Хароне.
Тристам состроил унылую мину.
– Увы, у меня не будет на это времени. Придется заниматься латынью и греческим с мистером Ривзом, нашим священником.
– Все равно, – ответила Катрин, – думаю, я оставлю себе Мэг, но благодарю за предложение.
Теперь, как было задумано, должен был вступить Маркус, что он и сделал.
– Боюсь, я не могу позволить тебе этого, Катрин. Ты не забыла о запрете доктора?
Вдовствующая графиня, просияв, радостно воскликнула:
– Вы ждете ребенка! Какая прекрасная новость!
Катрин нервно погладила шею.
– Ах, нет. – Ни один мускул не дрогнул на обращенных к ней лицах. Катрин густо покраснела и с мольбой взглянула на Маркуса. – Маркус?
Маркус, будто нехотя, пришел ей на помощь:
– Дело всего-навсего в том, что Катрин ушиблась во время прогулки верхом. Это иногда дает о себе знать.
– Да, ушибла ногу, – быстро добавила Катрин. – Она теперь всегда у меня болит, когда погода меняется. О, не настолько, чтобы мешать при ходьбе, но ездить верхом довольно затруднительно.
Последовало общее молчание, потом все заговорили разом. Катрин бросила взгляд на Маркуса, который в ответ незаметно пожал плечами. Никто не поверил им, а убеждать, что это действительно так, значило лишь усугублять недоверие.
Пенн оглянулся, ища лакея, чтобы ему налили еще, но лакеев не было видно, как и бутылок или графинов. Пенн угрюмо посмотрел на Маркуса и, тяжело опершись о стол, поднялся.
Глаза братьев встретились, и после недолгой молчаливой борьбы Пенн отступил и, в ярости пнув ногой кресло, вышел из столовой.
– Что все это значит? – вполголоса изумленно спросила Катрин Дэвида.
Тот, не поднимая глаз от тарелки, ответил:
– Маркус приказал убрать все спиртное, а Пенн обнаружил это только сейчас.
Вскоре три дамы в весьма подавленном настроении отправились в гостиную, джентльмены же остались в столовой. Катрин гадала, разрешит ли Маркус принести традиционные портвейн и бренди, и решила, что не разрешит. У него был столь непреклонный вид, когда Пенн сверлил его взглядом. Маркус твердо вознамерился отучить Пенна от пьянства, даже если ему ради этого пришлось бы разбить все бутылки в доме. Но таким способом добиться ничего нельзя. Пьяница всегда найдет где выпить.
Вдовствующая графиня беспомощно посмотрела на Катрин, улыбнулась и сказала:
– Мы так рады вам, Катрин. Жаль, что так получилось. Пенн не всегда так ведет себя. Просто он сердится, оттого что Маркус предложил Дэвиду более высокую цену за лошадь, которую он сам хотел купить.
– Я не виню Пенна за несдержанность, – сказала Саманта. Это были первые слова, которые Катрин услышала от нее за весь вечер. – Маркус должен был бы понять, что из этого выйдет. Пени знает, как вести хозяйство в Ротеме, Маркус же здесь просто гость.
– Саманта!
– Это так, мама, – порозовев, с вызовом ответила девушка и обратила взгляд к Катрин, ища поддержки.
– Нет, Маркус был не прав, – искренне сказала Катрин. Помолчала, подыскивая верные слова, и добавила: – Я все понимаю, поверьте. – Она действительно все понимала – и намного больше, чем дамы могли себе представить.
Теперь, когда появилась возможность получше присмотреться к сестре Маркуса, она увидела, что первое ее впечатление было не совсем верным. Саманта поначалу показалась ей тихой, как мышка, но было очевидно, что девушка была всей душой предана брату. И даже больше. Саманта любила Пенна, и, если Маркус не поостережется, его кроткая сестра превратится в львицу.